Тогда ты молчал - фон Бернут Криста - Страница 79

Он — один из нас.

Это, как минимум, было возможным и, действительно, не таким уж неожиданным. Собственно, они и раньше могли бы додуматься до этого. Преступления, какими бы сумасшедшими они не были, показали, что в части планирования и исполнения почерк убийцы был почерком профессионала. Не успела Мона побывать у сестры Плессена, как она уже на следующий день умерла насильственной смертью, и это случилось, несмотря на то, что Мона ее предупреждала. Такое совпадение по времени не могло быть случайным. Кто-то наблюдал за нею, и так, что она этого не замечала. Кто-то играл с ней, тот, кто знал, как идет расследование. И поэтому он всегда оказывался на шаг впереди.

Давид Герулайтис. Единственный, на кого она подумала.

Нет, это невозможно!

Или все же?..

Давид Герулайтис был молод. Работая под прикрытием, он привык вводить других людей в заблуждение. Натренирован в обращении с огнестрельным оружием. Без проблем мог, например, подслушивать телефон той же Хельги Кайзер. Не успела Мона по телефону сообщить ей, что приезжает, как он тут же заказал себе билет на поезд до Марбурга. Она вспомнила о своем последнем телефонном разговоре с ним, когда она была в этой затхлой гостинице в Марбурге. Он звонил ей с мобильного телефона. Это он мог сделать откуда угодно, в том числе из Марбурга. Он играл с ней в свою игру с самого начала. Из-за трупа, который Давид нашел и сам доложил об этом, он автоматически был исключен из круга подозреваемых…

Неужели можно себе такое представить? Или она заблуждается, подобно Бергхаммеру с его швейцарским героиновым врачом?

— Фрау… э-э… полицай?

Это напомнила о себе Ольга Вирмакова, о которой она совсем забыла. Мона посмотрела сверху вниз на женщину с широкоскулым усталым лицом и чистыми голубыми глазами.

— Извините, я совсем забыла, где я.

— Я могу идти в моя кровать? Очень устала.

Мона задумалась.

— Нет, вам надо будет поехать с нами, — сказала она. — В этом доме вам находиться опасно.

— Что? Нет, пожалуйста, я…

— Иначе нельзя, — объясняла Мона. — Убийца может вернуться. И тогда он найдет вас.

— Я…

— Не думайте ничего такого. Речь идет не о вашем разрешении на пребывание в стране. Лишь о вашей безопасности.

— У меня только туристическая виза. Каждые три месяца новая.

— Мы так и думали.

— Я получать наказание?

— Не думаю. В худшем случае вам просто придется вернуться в Россию.

— Да. Это было бы худшее наказание.

Ольга Вирмакова, тихо постанывая, но с удивительной легкостью, сняла свои ноги в нелепых кедах с боковины дивана. Теперь она сидела рядом с Моной. От нее исходил легкий запах пота и дешевых парфюмированных гигиенических средств. Мона на всякий случай дала ей свою визитную карточку.

— Мона Зайлер, — сказала она женщине и показала на свою напечатанную фамилию, надеясь, что та сможет ее прочитать, — ведь в России используются совсем другие шрифты. Но Ольга Вирмакова кивнула.

— Мона Зайлер, — повторила она и провела указательным пальцем по выпуклым буквам. Затем спросила:

— Вы — шеф?

Мона на какой-то момент задумалась, прежде чем ответить. Затем она сказала:

— Да, в настоящий момент я — шеф.

Ощущение оказалось приятным, этого нельзя было отрицать.

Она привела одного из сотрудников охранной полиции, который должен был доставить Ольгу Вирмакову в децернат, и вышла в коридор, пытаясь дозвониться Давиду Герулайтису уже второй раз за сегодняшнее утро, и опять безрезультатно. На его домашнем телефоне работал автоответчик, приветствие которого Мона за это время уже выучила наизусть, а когда она набрала номер мобильного телефона Давида, снова прозвучали слова: «Абонент временно недоступен».

Мона размышляла обо всем этом, стоя в коридоре с мобильником в руке, как вдруг откуда-то появился Фишер.

— Ты поговорил с клиентами Плессена? — спросила она.

— Да, со всеми, кто был здесь сегодня, — сказал Фишер.

Его лицо было бледным и небритым, глаза запали. Он выглядел, как минимум, таким же изможденным и опустошенным, какой чувствовала себя Мона, но голос его звучал четко и бодро.

— Они что-нибудь знают?

Фишер отрицательно мотнул головой, схватил единственный стул, стоявший в коридоре перед столиком с зеркалом, рядом с гардеробом, и буквально рухнул на него, словно никогда больше не собираясь с него вставать.

— Плессен работал с ними — все, как всегда. Вчера. Они не заметили ничего необычного, ничего не видели, ничего не слышали. Это всегда так. Однако вчера не было двоих. А сегодня утром отсутствовали трое.

Мона вся обратилась в слух.

— Кто? — спросила она.

— Участники семинара знают друг друга только по именам, но я нашел список участников. Одного зовут Гельмут Швакке, другую — Сабина Фрост, третьего — Давид Герулайтис. Это тот, который не явился сегодня утром. Здесь их данные.

Фишер помахал листом формата A4, наверное, это был список участников.

— Странно, — сказала Мона. — Сегодня ведь последний день семинара. Так или нет?

— Вчера произошла какая-то размолвка или нечто подобное, — ответил Фишер и полистал свой блокнот. — Во всяком случае, эта Сабина Фрост вчера в обед просто убежала. Вся в слезах, как говорят остальные. Плессен вроде бы выставил ее перед остальными кем-то вроде проститутки.

— Так.

— А этот Гельмут Швакке со вчерашнего дня уже больше не приходил.

— Давид Герулайтис был тут до вчерашнего вечера.

— Все время? — спросила Мона как можно равнодушнее.

— Как — все время?

— Этот Давид, как его там. Был ли он все время здесь? За исключением сегодняшнего утра?

Она с беспокойством заметила, что Фишер начал о чем-то догадываться. Он всматривался в список.

— Этот Давид, как его там, — а скажи-ка, почему мне эта фамилия кажется чертовски знакомой…

Когда-нибудь ему все равно придется это узнать.

— Ты, наверное, уже догадался.

Фишер развалился на стуле и уставился на Мону снизу вверх.

— Это же тот, кто нашел первый труп. Полицейский, работавший под прикрытием.

— Правильно, — сказала Мона.

Фишер задумался, перебирая факты в своем усталом мозгу.

— Ты заслала его сюда в качестве участника семинара?

— Правильно.

— Он должен был заниматься с остальными и определить, нет ли тут убийцы?

— Да.

Фишер больше ничего не сказал.

— Может быть, — медленно произнесла Мона, — он в бегах.

— Что?

— Я не могу дозвониться до него со вчерашнего дня.

— Что это значит?

— Ты слышал, что я сказала. Если он участвовал в семинаре каждый день, с утра до вечера, то, по крайней мере, относительно убийства Хельги Кайзер у него есть алиби. Есть оно у него?

— Почему ты мне ничего не сказала? Перед допросом этих людей? Ты меня так подставила!

— Не начинай снова, все это глупости, Ганс. Я имею право поступать так, как считаю нужным, даже если ты не дашь мне разрешения. Ясно?

— Мона…

— Был ли Герулайтис тут вчера, то есть на момент убийства Хельги Кайзер, или нет?

Фишер опустил голову. Он слишком устал, чтобы продолжать спор с присущим ему боевым духом.

— Он был здесь, — наконец ответил он. — Все время. Вчера все были здесь, за исключением этого Гельмута Швакке. И этой, Сабины Фрост, которая смылась в обед.

— И все же, — сказала Мона, — что-то тут не так. Я не могу дозвониться до Герулайтиса со вчерашнего утра. Мобильный телефон недоступен, на городском телефоне все время только автоответчик. Его жены тоже, кажется, нет дома. Чего-то я не понимаю.

— Может, с ним что-то случилось.

— Так или иначе, — решила Мона, — я объявляю его в розыск.

18

После своего первого убийства мальчик сделал перерыв на несколько месяцев. Не потому, что его мучила совесть, — за прошедшее время он уже понял, что его призванием было убивать, и он просто запретил себе задумываться над этим фактом, — а потому, что удовлетворение от содеянного было настолько глубоким, что сохранилось гораздо дольше, чем это происходило после его детских игр с животными.