Влюбленный призрак
(Фантастика Серебряного века. Том V) - Архипов Николай - Страница 49

Явился я ночью в спальню хозяев и разбудил их, усевшись в ногах супружеской постели. Хозяйка увидела меня первая и вздохнула:

— Никак черт? Должно, за ужином грибов переела.

Хозяин спросил:

— Тебе чего?

Тогда я сделал мефистофельское лицо, подмигнул и сказал, обращаясь к хозяину:

— Если вы продадите мне свою душу, — завтра же самая красивая девушка Петрограда будет ваша!

Обыкновенно, как рассказывают наши деды, такие заманчивые предложения производили эффект. Теперь — вызвали смех.

Хозяева засмеялись.

— Черт, а дурак! — сказал хозяин, тяжело дыша от смеха. — Да на что она мне, — самая красивая девушка? С чаем ее пить, что ли?!

— Вы будете самым красивым мужчиной в столице! вы помолодеете на 20 лет! — продолжал я соблазнять.

Они опять засмеялись.

— Самым красивым, говоришь, буду? — захлебывался хозяин. — И дурак же ты, брат! Ну что я, из твоей красоты шубу, что ли, сошью?

— Ой, не могу! — хохотала хозяйка, качаясь из стороны в сторону. — Ой, уморил, батюшка! Что твой Глупышкин!..[15]

Я продолжал скороговоркой сыпать обещаниями:

— Я вам дам славу, талант, знание, мудрость…

Они так хохотали, что я прыгал на постели, точно меня трясли в мешке. А когда кончили, хозяин оглядел меня и сказал:

— И жалкий же ты, чертенок, — смотреть тошно.

— Молока, может, ему дать? — задумчиво предложила хозяйка.

Хозяин зевнул.

— Нечего их тут баловать! Нынче молоко — 30 копеек бутылка пополам с водой. Иди, брат, спать охота. В другой раз когда зайдешь!

И погасил электричество.

До зари я проспал в ногах постели на теплом ватном одеяле, а когда на улицах потушили фонари, пришел сюда, да так и сижу здесь… Может быть, вы продадите свою душу? Я не постою за ценой.

— Как-нибудь в другой раз.

— Не хотите? Ну, ваше дело… Нет ли у вас, в таком случае, газетки почитать — надоело это «Знамя» — сил моих нет! Может быть, «Русская воля» есть или «Биржевка»?

Я дал ему «Журнал для Женщин» и вышел, унося с собой грустное убеждение, что настоящий, исконный русский черт вымирает.

Аркадий Бухов

НОЧНОЕ УНИЖЕНИЕ

Бытовой рассказ из жизни чертей

Старый черт вздохнул, сплюнул и закурил папироску.

— Страшно чивой-то, — пробормотал он, — смола не кипит, новеньких нет… Спать, что ли? Газеты все прочел…

Молодой чертенок, обсасывавший какого-то цыпленка, отложил пишу в сторону и посмотрел на него.

— Темнеет, папаша… Ночь-то уж наступает. Может, на землю поехали бы. Прикажите — повезу…

— А на земле-то что: лучше? — кисло фыркнул старый черт. — Та же скука… Это бывало раньше, грехов наворачивает так, что по горло купаться. А теперь так норовят — сосиски стянуть либо окна выбить. Здесь и мировому-то дела не хватает, не то что нашему брату… Давно уж я там не был…

— А все-таки, пошли бы, папаша… Ночь-то ведь рождественская.

— Да уж не знаю… Разве что воздухом подышать… Дайка сюртучишко — оденусь…

Одевался старый черт недолго и через несколько минут он уже сделал распоряжения по хозяйству, потрепал за ухо сынишку и спрыгнул на землю.

В детской было темно, и только из-под двери чуть-чуть выбивалась узкая полоска света. Гувернантка помогала маме шить белье, а Саня и Катя спали вместе после двухчасового утомительного обсуждения, кому достанутся с елки игрушки стеклянные и кому картонные. Несмотря на свою молодость, Катя быстро соображала, что преимущество картонных заключается в том, что из каждой лошади можно сделать две, стоит только расклеить посередине, а из стеклянного шара ничего не выйдет, кроме неприятности, когда он упадет на пол — и сладко спала, довольная выгодной сделкой.

Было слышно только ровное дыхание, когда что-то зашуршало в углу и упала на землю коробочка с кнопками.

Первой проснулась Катя.

— Я боюсь… — жалобно пропищала она, толкая Саню, — шумит в углу… Наверное, мышь пришла…

Перешагнув за семилетний возраст, Саня уже перестал бояться мышей и на него плохо подействовала эта угрожающая опасность:

— Спи… Это так…

Шорох скова повторился.

— Саня… Саня… Санечка… я боюсь… Это, может, жулики…

Саня приоткрыл глаза. В предположении сестры было уже что-то более страшное, чем простая мышь, которая даже кошки боится, а не то что его, уже взрослого, сильного человека…

— Это не они… не жулики, — не совсем доверяя себе, прошептал он на ухо Кати, — кабы жулики, так слышно бы было, как у них кожи брякают. Они с ножами ходят.

— Почему с ножами?.. — с дрожью в голосе спросила Катя. — Я боюсь… Я маму позову.

— А ты закройся одеялом, — посоветовал Саня, с недоверием вглядываясь в темноту. — Я тоже влезу под него…

Шуршание повторилось снова, и одновременно с ним из угла раздался хриплый, сдерживаемый голос:

— Это я здесь. Черт.

Это было до того неожиданно, что Катя даже не заплакала.

— Чертей нет, — робко возразил Саня с дрожью в голосе, — это, наверное, Мишка из кухни пугает… Я, брат, завтра маме пожалуюсь, а подойдешь к кровати, по морде дам…

— Я не Мишка, — ответил тот же хриплый голос, — я — черт…

— Настоящий? — снова только пискнула Катя.

— Настоящий. У меня и рога есть.

— А они у тебя не подпилены, чтобы не бодался?.. А чего я боюсь…

— Ничего не подпилены, — грубо прохрипел черт, — так мотну рогами, что дух вон. Я — страшный…

— А… какой, — трясясь от непредвиденности обстоятельств, осведомился Саня, — на змею не похож?

— Много хуже, — подумав, ответил черт, — у змеи копытов нет, а у меня есть…

— Надо говорить «копыт», — несмело поправила Катя. — Я сейчас крикну маму и вам дадут по шее… Как вчера одного торговца…

— Крикни только, — пригрозил из темноты черт, — я тебе голову оторву.

Положение было безнадежное. Оставалось или вступать с чертом в переговоры, или бежать. Бежать — черт может догнать и оторвать головы, а что мама сделает с оторванной головой на Рождество? Пришлось прибегнуть к первому.

— А что вам надо?.. — робко спросил Саня.

— Да ничего собственно, — уныло ответил черт, — я к вам нечаянно попал… У вас квартира которая — наверное, восьмая?

— Да, восьмая… А дом четырнадцатый.

— Ну, вот, а мне надо в одиннадцатую. Там один банкир живет…

— А ты сейчас уйдешь? — тихо прошептала Катя. — Ушел бы, право… Завтра елка, а ты выспаться… не даешь…

— А где у вас елка-то?.. В гостиной, чай…

— Нет, в столовой. Там места больше. А ты что — посмотреть хочешь?..

— Да уж показали бы старику, — вздохнул черт, — скучно что-то…

— А ты пугать не будешь? — деловито осведомился Саня. — Я не люблю, когда пугают…

— Что я — маленький, что ли, — обиделся черт, — посижу, да пойду дальше.

— Ну, идем.

Четыре детских босых ноги замелькали по холодному паркету. Сзади глуховато постукивали старые помятые копыта.

— Только ты тише, — предупредил Саня, — а то папа услышит — выгонит… Экий ты навязался…

В столовой было темно.

— Как же, — запротестовала Катя, — зажжем свет, а вдруг ты страшный. Я боюсь…

— Ну уж страшный, — улыбнулся в темноте черт, — ты скажешь. Ничего особенного, черт как черт… А хотите, я вам покажу, как я умею делать свет. Махну рукой и светло будет.

Черт взмахнул лапой и в комнате стало светло. Ничего особенного в черте не было: лицо сморщенное, рожки рельефно выделялись на лысине и из-под сюртука беспомощно висел тяжелый, немного мокрый от снега хвост.

— Видал-миндал? — хвастливо произнес он, подмигивая Кате.

— Чего же особенного? — иронически спросил Саня. — Ну-ка, потуши свет…