Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2 (СИ) - Шульман Нелли - Страница 49

Констанца перевела взгляд на старую, выцветшую листовку, что висела рядом с «Другом Народа». «По делу о подлом убийстве народного трибуна, Жан-Поля Марата, разыскивается опасная преступница, английская шпионка, Констанца ди Амальфи. Роста высокого, телосложение стройное, глаза карие, волосы рыжие, носит мужское платье…, - девушка пошатнулась и услышала сзади добродушный, с простонародным акцентом голос: «Дай руку!».

Женщина с корзиной усадила ее на мостовую и покачала головой:

— У меня так же было, как первого носила. Бывало, иду с рынка, и в обморок хлопнусь. Вот, — она протянула Констанце горбушку от багета, — пожуй. И носи с собой что-нибудь съестное. Потом пройдет, — женщина коротко улыбнулась. Потрепав Констанцу по плечу, она ушла.

Девушка проглотила хлеб и уронила голову в ладони:

— А Элиза? Луи-Шарль опять в тюрьме, в газете написано было. Элизу, наверное, тоже в Тампле держат. Или просто застрелили при аресте. Бедная тетя Тео, дядя Теодор, Мишель…Никого, никого нет. И Антуан в тюрьме…, - Констанца вздрогнула и положила руку на живот.

— Дитя, — нежно подумала она. «Наше дитя. Он должен знать, надо добиться с ним свидания, под чужим именем, достать документы…Я никуда, никуда отсюда не уеду, пока Антуан жив».

Констанца поднялась. Помявшись, решительным движением поправив чепец, девушка пошла к Пантеону.

Она поднялась на крыльцо красивого особняка, что стоял на узкой, тихой улочке, и вздохнула: «Я знаю, она человек чести. Антуан бы не женился на другой женщине. Она не будет на меня доносить».

Девушка постучала в дверь с простой, медной табличкой: «Антуан Лавуазье, ученый». Женщина, что открыла, была много ниже Констанцы — худенькая, с просто причесанными, белокурыми волосами, в темном, шерстяном платье.

— Это она, — поняла Мари-Анн. «Какая красивая. И она молодая, совсем, не больше двадцати. Бедная девочка, ни кровинки в лице. Наверное, знает уже. Я бы поехала, разыскала ее, но ведь мне даже свидания пока не давали, я не видела Антуана…»

— Здравствуйте, мадам Лавуазье, — собрав все силы, сказала Констанца и не выдержала — расплакалась.

Она сидела за кухонным столом, грея руки о фаянсовую кружку с теплым молоком. Мари-Анн сняла с очага горшок и разлила суп:

— Третьего дня пришли, обстановку описали. Правда, я кое-что продать успела, кое-что в провинцию отправить. Сказали, чтобы меня к воскресенью уже тут не было. Антуан в тюрьме Порт-Либр. Я, конечно, никуда не поеду. Сняла комнату, неподалеку, уже и книги его туда перенесла, и бумаги. Все, что в Арсенале было, в лаборатории его — конфисковали. Но я добьюсь, чтобы вернули, — мадам Лавуазье стукнула кулачком по столу и торопливо добавила: «Вы ешьте, ешьте, милая, пожалуйста».

— Надо сказать, — велела себе Констанца. Подняв темные глаза, она проговорила: «Мадам Лавуазье, я должна вас предупредить — меня разыскивает Революционный Трибунал. И я…, я очень перед вами виновата, я пойму, если вы захотите, чтобы я ушла…»

— Да что ты, милая! — Мари-Анн положила маленькую, худенькую ручку на ее ладонь. «Справимся, ты не волнуйся. Я напишу родне в Орлеан, они пришлют какие-нибудь бумаги. Сделаем тебя моей кузиной, — она улыбнулась. Констанца, глядя в голубые, окруженные морщинками глаза, тихо сказала: «Просто мне совсем, совсем некуда идти, мадам Лавуазье. Моя семья в Англии, все мои близкие погибли…, - она сглотнула слезы и совсем уже шепотом добавила: «Я не могу, не могу никуда уезжать, пока Антуан…, месье Лавуазье в опасности».

— Переночуем тут, — деловито заметила мадам Лавуазье, нарезая холодное мясо, — а потом в комнату переберемся. Будем шить, я на поденную работу устроюсь, тебе- то лучше не рисковать. Проживем. Опять же, деньги у нас есть пока, что я за столовое серебро выручила.

Констанца посмотрела на чистую кухню, на медные кастрюли и сковородки над очагом. Покраснев, опустив голову, она выдохнула: «Я ребенка жду, мадам Лавуазье. Простите, простите меня…, - девушка разрыдалась. Мари-Анн, поднявшись, обняв ее за плечи, поцеловала темно-золотые волосы на затылке.

— Так это же хорошо, — ласково сказала женщина. «Видишь, мы с Антуаном больше двадцати лет прожили, и, — она помолчала, — не дал нам Господь счастья такого. Моя вина, я знаю. А тебе дал. Радоваться надо, Констанца. Ничего, — она покачала девушку, — все устроится.

Мари-Анн подняла прядь ее волос: «Я тебя покрашу сегодня, корни уже видны. Месье Констан, — смешливо добавила она и девушка удивилась: «Откуда вы…»

— Я тоже листовки вижу, что на стенах висят, — Мари-Анн насыпала кофе в кофейник. «А сейчас вспомнила — я же статьи твои читала, и о шахтах, и о фабриках текстильных…, Очень хорошие».

— Спасибо, — Констанца стала убирать со стола. Замерев, она спросила: «Мадам Лавуазье…, Но ведь его не казнят? Он великий ученый, гордость Франции!»

— Господь милостив, — коротко ответила мадам Лавуазье. Констанца, обняв ее, просто постояла, закрыв глаза, вспоминая золотые листья на темной воде Сены и его ласковый голос: «Я люблю тебя, Конни».

Эпилог

Санкт-Петербург, февраль 1794 года

Нева — широкая, покрытая белым, крепким льдом, была усеяна сложенными бревнами. Сани были нагружены холстом, ржали лошади. Оттуда уже слышен был звук пилы. Мишель зачарованно вздохнул: «А Сена никогда не замерзает, мама».

Тео наклонилась и поцеловала румяную щечку: «Здесь холоднее, милый мой. Вот начнется карнавал, — Масленица, — сказала она по-русски, — мы туда сходим, блинов поедим. И дома тоже их испечем».

Она была в роскошной, бархатной, подбитой соболем шубе. Подобрав ее подол, уткнув нос в меховой воротник, Тео озабоченно спросила: «Не замерз ты, сыночек?»

Мишель только подергал воротник своего тулупчика: «Совсем нет! А мы на санках еще покатаемся, мама?»

— Конечно, — Тео улыбнулась и взяла его за руку. «Пора и домой, сейчас папа вернется». Она посмотрела на громаду дворца, на шпиль собора в крепости, и поежилась: «Если вернется».

— Ерунда, — оборвала себя Тео. «Теодор же встречался с российским послом в Вене. Маленький Джон вместе с ним ходил. Граф Разумовский сказал, что Теодор может спокойно возвращаться домой. Дело против него давно прекратили».

Она закрыла глаза и вспомнила растерянный голос Джона: «Я не верю, не верю, что отца и Марту казнили. Эти донесения… — он хлопнул рукой по бумагам, — один говорит одно, другой — другое. Надо ехать туда, искать их,…Их и Элизу».

— И Констанцу, — добавила Тео, разлив кофе. «Раз месье Лавуазье арестован, — она бросила взгляд на WienerZeitung, что лежала на столе орехового дерева. В комнатах Джона было тепло, горел камин. За окном, на черепичные крыши города опускался тусклый, уже зимний закат.

Федор раскурил сигару и мрачно согласился: «И Констанцу. Только вот, — он взглянул на Джона, — Тедди ничего говорить не надо, пока ты сам, Джон, туда не съездил, и не убедился».

— Следующей весной встречаемся в Лондоне, — коротко заметил Джон, — я и Дэниел. Оттуда отправимся с ним во Францию. Я там все переверну, а свою семью найду. Тедди пусть в школе остается, у него как раз — последний год. Вот, что Изабелла пишет, — он развернул тонкий, покрытый изящными строками лист.

— Дорогой Джон! Тедди и девочки спокойно добрались до Плимута. Питер их там встретил и привез в Лондон. Все уже разъехались, — Майкл в университет, мальчики — в Итон. Джованни заперся в своем кабинете, и дописывает книгу, так что мы с ними втроем порхаем по балам, — Джон невольно усмехнулся. «Мэри и Мораг имеют большой успех в обществе, их осаждают поклонники, но девочки они серьезные, разумные, да и я за ними присматриваю».

— Все в порядке, — облегченно сказала Тео. «А что Джо?».

Джон улыбнулся: «Даже если голландцы и устроят революцию, там все пройдет без крови. Пока штатгальтер держится на троне, но уж больно он у него шаткий. Мы ему, разумеется, обещали убежище, — Джон поднял бровь, — все-таки кузен нашему королю. С Иосифом и Джо все хорошо, в Амстердаме пока тихо».