Вельяминовы - Дорога на восток. Книга 2 (СИ) - Шульман Нелли - Страница 53

Она сняла фартук и обняла его: «Теодор, ты мне должен обещать…, У нашей семьи никогда, никогда не будет рабов. Иначе я просто не смогу с тобой жить».

— Не будет, — он поцеловал ее нежные, чуть измазанные маслом губы. «Ни у нас, ни у наших детей… — он осекся. Тео лукаво заметила: «Может, и случится такое, Теодор, мы же еще не старые люди. Ни у наших детей, ни у внуков, ни у правнуков».

— Очень надеюсь, что ко времени, когда наши дети вырастут, — проворчал он, — Россия уже изменится, и вообще ни у кого не будет рабов. Обещаю, — повторил он. Тео, помолчала: «Я буду петь дуэтом, с мадемуазель Жемчуговой. «Орфея» Глюка».

— Так не принято, — растерянно заметил Федор. «Они же крепостные, двор тебя не поймет…»

— Наплевать, — сочно заметила Тео. «Скажи спасибо, что я с ними на сцену не выхожу. У них просто все роли заняты. А вообще, — она стала доставать тарелки из шкафа, — мне все равно, поймут меня, или нет. Я просто делаю то, что мне велит честь. И мое искусство, — Тео выпрямилась. Федор, забрав у нее посуду, наклонив голову, поцеловал смуглую, испачканную в муке руку.

Трещали, шипели свечи, стихли аплодисменты. Тео, оставшись одна на сцене Эрмитажного театра, положила руку на фортепьяно:

— Я бы хотела завершить этот концерт арией Орфея. Той, где он скорбит о потерянной Эвридике, и пожелать, господа, — она посмотрела куда-то в темноту, и ласково улыбнулась, — пожелать, чтобы мы были избавлены от горя и несчастий, скорби и страданий. Che farò senza Euridice. Божественная музыка месье Глюка.

Она поклонилась, качнув изящной головой, с распущенными по плечам, темными волосами, перевитыми коралловыми нитями.

— Этот голос, — подумал Федор. «Это ведь она мне улыбалась, я знаю. Господи, дай ты мне счастье о ней заботиться, любить ее, поклоняться ей — сколь мы живы».

Ее голос плыл по залу — низкий, страстный, волнующий, в колеблющихся огоньках свечей она казалась высеченной из бронзы статуей. Юноша, что сидел в первом ряду, подумал: «Да, это она. Венера из Арля, я же видел рисунки. Богиня…, - он закрыл глаза, и услышал, как бьется его сердце — глухо, отчаянно.

Ария закончилась и он выдохнул: «Она меня на двадцать лет старше, выходит замуж за этого Воронцова-Вельяминова, да и я женат…, - он услышал крики: «Божественная! Браво!». Нежный голосок жены сказал: «Она очень хороша, не правда ли, Alexandre? Жаль, что она покидает сцену».

— Жаль, — пробормотал юноша и понял: «Розы. Только такие цветы и могут быть ее достойны». Тео была в струящемся, собранном под грудью, полупрозрачном платье винно-красного шелка, на смуглой шее блестели, переливались рубины. Юноша посмотрел на бабушку, на отца — тот сидел с недовольным лицом, и вздохнул «Papa, конечно, небольшой любитель музыки. А бабушке понравилось, она улыбается. Надо прийти к ней в уборную, подарить букет…, Господи, помоги мне».

Он взял с бархатного сиденья перевитый лентой букет темно-красных роз, и шепнул жене: «Я сейчас». На сцену уже несли корзины, Тео раскланивалась. Он, выскользнув из зала, быстро прошел за сцену.

Там было темно, пахло духами и еще чем-то — женским, волнующим. Она шла по коридору, и, завидев его, остановилась.

Юноша почувствовал, как отчаянно заныло у него сердце. Он покраснел: «Мадемуазель Бенджаман, примите этот скромный дар, пожалуйста…, От человека, восхищающегося вашим талантом, — он склонил белокурую голову. Тео, взяв букет, улыбнулась: «Он совсем молоденький еще, двадцати нет. Как эти мальчики в Париже, что покупали одну розу и бросали мне ее под ноги».

— Большое вам спасибо, — ласково сказала Тео. У него были голубые, как небо, глаза и женщина подумала: «Мишель, наверное, будет на него похож, когда вырастет. Хотя нет, этот высокий, и выправка у него военная, хоть и в сюртуке. А Мишель изящный — в Жанну».

— Не за что, — махнул рукой юноша. Он, было, хотел что-то сказать. Передумав, он еще раз поклонился, исчезая в полутьме кулис.

Ливрейный лакей открыл перед ней дверь уборной и на хорошем французском языке сказал: «Прошу, мадемуазель Бенджаман».

Тео повертела в руках букет: «Может быть, вы знаете? Что это за юноша, который мне цветы подарил».

— Наследник престола, цесаревич Александр Павлович, — отчеканил лакей. Тео, чуть улыбнувшись, прошла к себе.

Уже перед выходом в зрительный зал, он прислонился к пыльной, бархатной портьере. Выдохнув несколько раз, успокоившись, юноша сказал себе: «Просто посылай ей розы, и все. Каждую неделю, пока ты жив. Она даже не будет знать — от кого цветы. Да, — он тряхнул головой, — так и сделаю. Богиня, — он заставил себя не оборачиваться, не смотреть на дверь ее уборной. Он уже знал, что любит ее, что будет любить всегда.

На туалетном столике орехового дерева стояли два букета роз — белых, как снег, покрывающий деревья Летнего сада и винно-красных. Тео повертела в руках карточку, — на ней легким, летящим почерком, было написано: «Alors que je suis en vie». Она незаметно улыбнулась: «Пора и под венец».

Мишель просунул голову в дверь: «Мама, папа уже у церкви, в карете ждет, пойдем!»

Тео оправила вуаль на темноволосой голове. Взяв икону, — образ был в новом, серебряном, с изумрудами окладе, — она посмотрела в зеленые глаза Богородицы. Приложив икону к щеке, женщина что-то прошептала, и перекрестилась: «Спасибо Тебе».

В передней, принимая от Прасковьи Жемчуговой шубу, Тео оглянулась на Мишеля. Понизив голос, она проговорила: «Летом приеду к вам в Москву, граф Николя меня пригласил. Так что не думай, я этого просто так не оставлю, — Тео взяла букет белых роз. Актриса восхищенно заметила: «Вы, как из сказки, мадемуазель Бенджаман».

— Спасибо, — Тео еще раз перекрестилась и велела: «Пошли». Она заметила взгляд Жемчуговой и усмехнулась: «Нет, валенки я не надену, хоть и метель на улице».

— Так каблуки, — запротестовала актриса, рассматривая туфли белого атласа, расшитые бисером. «А там снег…»

— Ничего, — Тео выпрямила спину, — куда мне надо, я и на каблуках дойду, милая моя. Я на них больше шести футов ростом. Девять вершков, если, по-вашему, — она подобрала подол шубы. Тео спустилась с лестницы — вслед за Мишелем, что нес икону.

В церкви было светло. Суворов, обернувшись, восхищенно сказал Федору: «Ну, Феденька, как из Писания — царицу Савскую за себя берешь. Господи, красоты такой свет еще не видывал».

Она была окутана сиянием белого шелка, вуаль удерживал венок из роз. Федор, взяв ее смуглую руку, шепнул: «Я люблю тебя».

— Федосья, — добавил он по-русски. Тео, дрогнув ресницами, тихо ответила: «Скучал? Все же два дня не виделись».

— Не сказать, как, — он вздохнул. Перекрестившись, Федор указал на коврик перед алтарем: «Становись первой».

— Мне мадемуазель Полина рассказывала, — гранатовые губы улыбнулись. «Встанем вместе, Федя».

— Гряди от Ливана, невесто, гряди от Ливана: прииди и прейди из начала Веры, — запел хор. Они пошли к алтарю.

Венцы были из алого, расшитого золотом шелка и Тео смешливо подумала: «Не только Теодору наклоняться придется, мне тоже. Мы тут с ним всех выше».

— Венчается раб Божий Феодор рабе Божией Феодосии во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, — Суворов потянулся и взял венец:

— Все равно я его уговорю в армию уйти. Такого инженера еще поискать надо. А воевать придется, с французами теми же самыми. Как это того юношу звали, молодого, Заборовский ему во Флоренции отказал, когда добровольцев набирал? Артиллерийский лейтенант, еще обиделся, что ему в нашей армии на чин ниже дадут. Правильно, Наполеон Бонапарт. Дурак генерал Заборовский. Господь с ней, с инструкцией, Бонапарт за Тулон уже бригадного генерала получил, прошлым месяцем. В двадцать пять лет. Далеко мальчишка пойдет, а мог бы под нашими знаменами сражаться.

— Господи, Боже наш, славою и честью венчай их, — закончил священник. Тео, почувствовав прикосновение сильной руки мужа, улыбнулась, — легко, счастливо.