В мире будущего - Шелонский Николай Николаевич - Страница 33

XIV

Я вернулся в отведенное мне помещение. Я страдал и сомневался. Еще немного времени тому назад мне казалось ничтожным пролить человеческую кровь, пожертвовать многими жизнями для того, чтоб осуществить свои планы.

Я думал, что для этого нужны только твердое намерение и сильная воля.

И вот я увидел лицом к лицу жертвы, принесенные неизвестно для чего.

Что это было?.. Жестокость, превосходящая всякие границы?.. Желание вызвать в другом удивление и тем потешить свое тщеславие?

Ни того, ни другого я не мог допустить со стороны Мегди.

Оставалось предположить, что в его глазах и его собственная жизнь, и жизнь всех людей не имела никакой цены. Для него - потому, что он не видел ее цели, и смысл ее был для него скрыт.

Для других - потому, что он же, внушив им живую надежду на будущее, приучил смотреть на земную жизнь как на досадное препятствие к вечному блаженству.

Теперь только понял я, сколько нужно веры в необходимость, в истинность и справедливость своих действий, чтоб спокойно жертвовать человеческой жизнью. Я содрогался и хотел было отказаться от всего, бежать от деятельности и в тишине и отдалении предаться науке, которая одна могла открыть мне путь истины…

Но тут в ушах моих как бы вновь прогремели приветственные клики толпы, торжественно встречавшей меня в Каире, и - таково сердце человеческое - жребий мой был безвозвратно брошен!..

Я с нетерпением стал ожидать вечера, когда Мегди обещал показать мне чары, которыми он прельщает своих последователей и рабски подчиняет их своей воле.

Все измаилиты, принимавшие учение Мегди и повиновавшиеся ему, как наместнику Измаила, сына Алия, разделялись на три класса: даев, рефиков и федаев.

Даи составляли первый и важнейший класс. На них, как и вообще у всех измаилитов, возлагалась обязанность распространять учение секты.

Они рассеивались по всем странам и всюду вербовали прозелитов. Между даями были еще свои подразделения: дай-элдоаты и дай-даи. Эти последние имели в своем распоряжении многих даев и были как бы начальниками миссионеров известной области.

Рефиками назывались все те, кто не имел определенной должности и лишь исповедывал учение измаилитов.

Федаи были именно те, кто находился в непосредственном распоряжении Мегди. Они-то именно были обязаны всецело, слепо подчиняться его воле, ее одну признавая за единственный данный человеку закон. Исполнение воли повелителя влекло за собой достижение вечного блаженства - только это одно. Ничто другое, никакие подвиги, никакие молитвы не могли открыть для федая дверей рая.

Все войско Мегди состояло из федаев; их он посылал на службу к другим властителям, где они скрывали свою принадлежность к измаилитам, и чрез них знал все, что совершалось на всем Востоке.

Одного слова Мегди было достаточно, чтоб любой из повелителей Востока пал бездыханным под ударами находившихся у него на службе, но неизвестных ему, страшных федаев!..

Как достигал Мегди подобного презрения к смерти со стороны своих подчиненных?..

Я должен был это узнать и с замиранием сердца вступил в чертог, где готовился пир, на который был приглашен властителем горы Аламута.

С восточной стороны замка, где гора обрывалась неприступным обрывом, раскинуты были сады властителя, в которые запрещен был вход даже федаям. Эти сады обнесены были высокими каменными стенами. Кто жил за этими стенами, тот не имел никакого сообщения с остальным миром. С восточной террасы дворца, где было приготовлено место для пиршества, открывался вид на эти сады. Но и отсюда виднелись лишь кущи высоких деревьев, да доносился чудный аромат цветов, но во внутренность таинственных мест не мог проникнуть ничей взор.

Когда служители провели меня на террасу, я застал уже там многих даев, возлежавших вокруг уставленного яствами низкого стола. Между ними я заметил белые одежды нескольких молодых федаев.

Мегди возлежал на отдельном возвышенном месте.

Он встретил меня ласковым приветом, и на лице его я не заметил ни малейшего смущения… Как будто не он сделался сегодня убийцей своих родных сыновей!..

- Здравствуй, Гассан! - милостиво сказал он. - Займи место за столом! Ты знаешь, что наши обычаи не вполне сходятся с обычаями, принятыми на Востоке!.. Жил некогда мудрый и прекрасной народ, которого ты, конечно, не знаешь - то были эллины!.. Они умели жить и умели пировать!.. На пирах они возлежали, увенчанные цветами - и мы следуем их обычаю!..

- И в Египте, повелитель, в древнем свободном Египте, был обычай возлежать на пирах - хотя, впрочем, он перешел туда действительно от эллинов, - отвечал я, занимая указанное мне место, в то время как прислужник осыпал мое ложе цветами и надел на мою голову венок из роз.

- Ты - образованный человек, Гассан! - с некоторым удивлением воскликнул Мегди. - Немногие из нас - даже едва ли кто-нибудь - знает о древних египтянах и эллинах!.. Да, эллины обожали прекрасное и поклонялись ему!..

- Они сами, повелитель, - невольно заметил я, - были прекрасны, как день, а их песни звучали как музыка…

- Неужели ты знаешь по-гречески, по-древнегречески? - вскричал Мегди.

- Знаю, повелитель!..

- Воистину ты учен, Гассан! Тогда спой нам одну из этих песен.

Служитель подал мне лютню, подобную той, на которой учили играть нас, «воспитанников фараона».

Я взял аккорд и своим звучным, полным силы голосом запел грустную, но величественную песнь о гибели священного Илиона.

Мегди поник главою и слушал меня в молчании, но по лицу его было видно, что пение мое производит на него глубокое впечатление.

Остальные слушали меня скорее с любопытством, чем с удовольствием. Я пел рапсодию за рапсодией, и всякий раз, как я останавливался, Мегди кивал мне головой и с ласковой улыбкой говорил:

- Еще, Гассан, еще!..

Наконец голос мой стал прерываться, и пальцы с трудом перебирали туго натянутые струны.

- Спасибо тебе, Гассан! - воскликнул Мегди. - Ты умен и учен! Ты доставил мне истинное удовольствие!.. Оставь Измаила и живи у меня!.. Право, ты не раскаешься!..

Я улыбнулся этому желанию и с подобающим почтением отвечал:

- Благодарю тебя, повелитель, но я обещал служить тому, кому служу…

- Тебе должны служить, Гассан! - с ударением вскричал Мегди. - Впрочем, подождем, - что-то ты ответишь мне чрез два-три дня!..

Он усмехнулся, еще раз взглянул на меня, прищурив свои блиставшие умом глаза, и хлопнул в ладоши. По этому знаку прислужники тотчас поставили на стол дымившиеся блюда и наполнили кубки вином.

- Тебе придется довольствоваться водой, бедный Гассан! - воскликнул, смеясь, Мегди. - Хотя ты и принадлежишь к измаилитам, но ведь и им запрещено употребление вина, - это только мы разрешаем себе пользоваться всем, что служит к услаждению жизни!..

- Нет, повелитель, - возразил я, подставляя свой кубок виночерпию, - Измаил бен-Алия отменил неправильно введенный суннитами в Коран закон, по которому правоверным воспрещено употребление благородного напитка!.. Позволь же и мне осушить кубок во здравие твое и твоих верных сынов!

Я поднес было кубок к губам, но остановился, заметив, как внезапно нахмурился Мегди.

- Пей, Гассан, пей! - сказал он, заметив мое смущение. - Только, - к удивлению моему, прибавил он на чистом языке эллинов, - только теперь я начинаю думать, что называющий себя Измаилом действительно мудр и умеет играть страстями человека! Берегись, Гассан!.. Его мудрость может быть опасна мне, но еще опаснее она для него самого!.. Или, может быть, это ты направляешь поступки наместника Магомета?

- Я только советую, повелитель! - смиренно отвечал я.

- Тогда лучше оставайся при мне, Гассан!.. Впрочем, я спрошу тебя после!.. Пейте же!.. - закончил он по-арабски, обращаясь уже ко всем присутствовавшим.

С каждым осушенным кубком все большее и большее оживление проявлялось между пирующими. Всех возбужденнее казались молодые федаи. Их глаза блестели как у безумных, речи становились все несвязнее и страннее. К удивлению моему, я услышал, как один из федаев вполголоса спросил другого: