Продавцы грёз. Том первый (СИ) - Башунов Геннадий Алексеевич - Страница 31

Я сглотнул вязкую слюну и опустил руки, нервно теребя простыню. Не знаю почему и как, но я понял – эти твари не только торгуют людьми и, вероятно, не просто их едят. Перед глазами стояли ритуальные пляски и замученные насмерть девушки, мясо которых пожирали сырым. Во мне вскипела ненависть. Чёрная, всепоглощающая, бесконечная. Ушёл страх, исчезла надежда на мирное урегулирование ситуации. Я впервые понял: Капитан была права, говоря, что я могу убить человека. Хотя, можно ли считать этих тварей людьми?

Работорговцы остановили коней в десятке шагов от нас. Центральный всадник спешился и сделал ещё пару шагов в нашу сторону.

– Вы умные люди, – невнятно сказал он, теребя кость, торчащую из нижней губы. – Это куда лучше – идти на соглашение. Нам тоже не хочется тратить людей и пули. Сколько вы нам дадите, чтобы мы ушли?

– Я бы хотела сначала выслушать ваши условия, – сухо ответила Капитан.

– Вы умные люди, – повторил работорговец. Несколько секунд он молчал, продолжая теребить свою губу, потом, наконец, заговорил: – Пять мужчин, пять женщин и пятнадцать детей любых возрастов. Это хорошая цена. У нас двадцать пять вооружённых мужчин и пять пулемётов.

– Не пойдёт. Еда, патроны, деньги – что угодно, только не люди. Назовите любую сумму.

– Всё есть, – покачал головой переговорщик, – и еда, и патроны, и деньги. А людей нет. Может, пять мужчин и пятнадцать детей, без женщин? Вам же нужно плодиться, – произнеся последнюю фразу, работорговец презрительно хмыкнул, будто добавляя “плодиться, чтобы мы потом забрали ваших детей”. – У нас тридцать пять вооружённых мужчин и пять пулемётов.

– Нет, – отрезала шеф. – Никаких людей.

– Дирижабль? – предположил наш собеседник, глядя поверх наших голов.

– Нет. Он стоит дороже всей этой вшивой деревни.

– Пять мужчин и десять детей? Соглашайтесь, мы тоже не хотим стрелять. У нас сорок пять вооружённых мужчин и десять пулемётов.

– Никаких людей, – повторила Капитан.

– Тогда никаких переговоров. Но, если передумаете, то придётся отдать десять взрослых и двадцать детей. Мы нападём на рассвете, у вас будет время проститься.

– Тогда постреляем, – сухо сказала шеф. – Алексей, возвращаемся, подними флаг над головой.

Это казалось глупостью, но я повиновался.

Выстрел. Короткий вскрик, ржание. Один из работорговцев валится с коня. Шеф молниеносно выхватывает пистолет и трижды стреляет в переговорщика. Ещё один выстрел из снайперской винтовки, и на землю падает третий работорговец. Мы вчетвером стоим посреди поля.

– Бежим! – резко приказала Капитан, стреляя в голову корчащемуся переговорщику.

Я, совсем растерявшийся, наблюдал за тем, как Ивалла делает ещё два контрольных выстрела, хотя было достаточно и одного. В тишине слышался только топот копыт. Обернувшись, я увидел, что Зош с Авером уже бегут к хутору.

– Бежим! – рявкнула Кэп, давая личный пример.

Я кивнул и, будто выйдя из оцепенения, бросился бежать за ней следом. За моей спиной слышался нарастающий топот копыт, но оборачиваться я не стал. И так ясно: за такое нас будут преследовать. Я бежал так быстро, что ветер свистел в ушах, но стена хутора приближалась очень медленно, мне казалось, будто я стою на месте. Ноги словно стянули верёвкой, не дающей бежать полным шагом. Напрягшиеся мышцы буквально готовы были разорвать кожу, чтобы работать в полную мощь.

Я влетел в приоткрытые ворота и упал на землю.

Кончилось.

– Алексей! – рявкнула Капитан, она, кажется, даже не запыхалась, хотя и для неё это уже была вторая пробежка за день. – На стену! Забери у Дерека винтовку и стреляй! После убийства послов нас точно не простят, зато тремя ублюдками стало меньше.

Я вскочил на ноги и, не думая, рванул на стену. Взбежав, выхватил у Дерека винтовку, изготовился к стрельбе.

Нас не преследовали. Пятеро конников стояли у места наших переговоров, видимо, собираясь забрать убитых. Эти идиоты посчитали, что в них больше никто не будет стрелять? Решили, будто перестрелка закончилась, и теперь им дадут забрать трупы и приготовиться к бою?

Думали, у нас есть благородство?

“Есть… но только не по отношению к этим ублюдкам”, – сказал я себе.

Я прицелился. Ветра нет, тем лучше. Поймав в перекрестие прицела голову одного из всадников, я начал выдыхать, указательный палец медленно пошёл на меня. Так плавно я не нажимал на курок никогда. Но ведь и людей я раньше не убивал.

О том, что это будет первое моё убийство, я знал ещё до выстрела.

Выстрел. Цель дёрнулась в прицеле, когда патрон ушёл из магазина в ствол.

Всадник завалился назад, но тут же выпрямился, неуклюже стараясь развернуть коня. Плевать. Его печень – фарш, жить ему несколько минут. Конь всё-таки разворачивается, но всадник начинается заваливаться на бок. В конце концов бесчувственное тело валится на землю, но ноги путаются в стременах, и взбесившийся конь тащит его по земле.

А у меня остаётся ещё один патрон. Я немного сдвигаю винтовку в бок и ловлю на мушку ещё одного всадника. Он уже улепётывает, сильно прижимаясь конской гриве, но в оптическом прицеле его спина выглядит великолепной целью.

Выстрел.

Тело валится на конскую холку и начинает сползать вбок.

– Я перезарядил магазин.

Это Дерек. Значит, у меня остаётся ещё два патрона.

Поворот винтовки. Ещё одна цель. Теперь я беру прицел немного выше – расстояние уже превышает восемьсот метров, но попасть шанс ещё остаётся. Я спускаю курок, выравниваю прицел и стреляю ещё раз. Теперь всё.

Я убираю винтовку и со злым удовлетворением отмечаю, что третий всадник не шевелится в седле, а его конь начал забирать куда правее каравана.

– Молодец.

Это шеф. Я поднимаю голову и вижу её. Ивалла стоит за моей спиной, на её губах, полных, красных губах, которые я так люблю целовать, играет жёсткая усмешка. Я киваю и поднимаю вверх большой палец. В голове абсолютно пусто. На душе тоже. Я поднимаюсь на ноги, пошатнувшись, бесцельно шагаю вперёд.

И тут же сгибаюсь в диком приступе рвоты, одновременно чувствуя, как по моим щекам бегут слёзы.

А кто говорил, что убивать легко?

Глава двадцатая

– Ты в порядке? – спросил Авер, хлопая меня по плечу.

– Угу... – промычал я сквозь набранную в рот воду.

Я ещё раз сполоснул рот и закурил. Это была уже четвёртая сигарета за последние пятнадцать минут, но табачный дым входил в лёгкие, как чистейший горный воздух. Втягивая дым, я смотрел на свои трясущиеся руки.

Мне было хреново. Так хреново, как не было никогда. И, чёрт возьми, я был рад, что меня не видит никто, кроме моего инструктора. Деревенские мужики и наша команда собралась на стене и башнях, женщин, детей и стариков согнали в дома на противоположном конце деревни, оставив их под охраной нескольких подростков с дряхлыми ружьями. Работорговцы пока нападать не спешили, но на счастливый исход я и не надеялся.

Авер сидел на крыльце дома, исподлобья наблюдая за мной. Я ответил ему натянутой улыбкой и сел рядом.

– Когда я жил на одном острове, я был инструктором по стрельбе в армии, – медленно проговорил Авер. – И хирургом одновременно. Твёрдая рука и верный глаз нужны и там. Утрами я натаскивал таких же, как и ты, сопляков стрелять в других людей, а вечерами резал своих прошлых учеников, возвращающихся с поля боя с оторванными конечностями, осколками гранат и пулями в животах. Я не убил – своими руками не убил – ни одного человека, если, конечно, не считать тех, что умерли у меня на руках из-за моих же ошибок: я был хреновым врачом и слишком много работал. Но кого-то ведь мне удавалось спасти. Тогда я думал, что искупаю свою вину этим. Учу своих убивать врага и сам же спасаю жизни тем, кому повезло чуть больше, чем убитым, и чуть меньше, чем оставшимся невредимыми. Мне казалось, будто равновесие соблюдено. Одного убил, второго вылечил... Мне казалось так до тех пор, пока я не понял – я убиваю их всех. И своих, и чужих, и пациентов. Я понял, что лгу сам себе, ведь именно благодаря мне и таким как я гибнет столько людей с обеих сторон. Именно я убивал их, в то же время, считая, что мои руки остаются чисты, ведь на курок нажимал не я.