L.E.D. (СИ) - "Illian Z" - Страница 52

Несмотря на обычность таких фраз для Бека, его голос тихий и бесцветный, как будто он произносит слова через силу.

— На, я тут тебе на могилу цветы принёс.

Я и в самом деле купил ветки лилий. Сложно сказать, почему. Только ваза — занята, желтовато-белыми розами.

— Твой ангел заходил, — говорит мне Бек тем же неживым голосом.

Да, птенчик не захотел со мной оставаться. Ему надо было всё обдумать, но то, как он со мной попрощался — затяжным, нежным поцелуем, не оставляло сомнений о его возвращении. Очень крепко зависим от меня мой мальчик, и эта мысль заставляет змею внутри изгибаться. Подвигаю цветы, стараясь не уколоться о шипы, устраиваю рядом свои.

— Розы и лилии продлевают жизнь друг другу, — говорит Бек в пространство перед собой.

Ясно с ним всё. Да и люди с другим настроением с собой счёты не сводят.

— Не расстроился, что не подох? — спрашиваю нарочно весело, хлопнув его по плечу.

Молчит, смотрит на одеяло или на свои руки.

— Ладно, спрошу, как занудный психолог. Как тебе такая охуительная идея в голову пришла?

— Чарли решил уехать. В Эдинбург. Ему всё надоело.

— То есть как? Вы же дом купили?

— Купили, — соглашается Бек. — кредит на нём.

— Ну это глупо. Тебе внимания не хватало?

— Я не мог его остановить, я не мог… — замолкает.

— Перестать быть блядью? — подсказываю.

— И это тоже. Не понимаешь? — поднимает на меня глаза, по-прежнему неживые.

— Не понимаю.

— У тебя есть ангел, — тихо говорит Бек, — а я, кажется, достиг своего предела. Мне больше нечего делать, не к чему идти.

— Не, ну, а дом, семья, свадьба, вся фигня? Я хотел быть твоим свидетелем, посмотреть на тебя в белом платье, с букетом!

— Не будет такого, — Бек игнорирует мои издевательства.

— Мы организуем, — убеждаю я полукровку так страстно, что начинаю сам в это верить, — в один день с нашей официальной, хочешь?

— Не будет такого, — повторяет Бек.

— Я же видел, как к тебе привязался Чар, дело за малым — идею подкинуть ему, а по…

— Чарли уехал, — обрывает меня полукровка.

Я так замечтался, так погрузился в размышления о самой странной, двойной нетрадиционной свадьбе в нашем городке, о том, в какой восторг пришёл бы птенчик от этой идеи, что не сразу понял, что именно сказал Бек.

— То есть как?

— Как он и хотел, — голос сух и тих, — в Эдинбург. Утром. С профессором. Набился ему в ассистенты. Чарли хочет карьеру, нормальную семью, детей. Я ему — не нужен. Я сам себе не нужен.

Снова смотрит в окно, за которым срывается мокрый снег, размазываясь потёками по стеклу. Я понимаю, что он окончательно сломался, распадается на части. Не чувствует собственного тела, и может нанести себе любую травму, не ощутив боли. Он — выгорел.

Я прошёл через это — когда всю жизнь не знаешь любви, не знаешь заботы и ласки — ты почти неуязвим, ты циничный зверь, тебя ничто не страшит, и нет ничего, перед чем ты остановишься. Украсть, убить, умереть, отдавать своё тело на поругание — всё возможно. Но стоит только один раз до тебя дотронуться руке, которая заботится, ты поймаешь неравнодушный взгляд, ощутив, что ты кому-то небезразличен — всё начинает иметь свою цену и вес. Ты начинаешь анализировать свою жизнь, понимать, что просто прожигать день за днём — не выход, ты дерзко желаешь большего. Ты начинаешь желать счастья. И любви, конечно же, любви.

И если вдруг всё рассыпается, мир перестаёт существовать для тебя. Как и для меня не так давно, стоявшего под красивейшим, бархатным и нежным снегом, пытавшегося избавиться от кольца. Избавиться от боли. Любым способом. Бек выбрал — смерть, потому что ни саморазрушение, ни разврат, ни наркотики ему уже не помогали.

— Что ты будешь теперь делать?

— Не знаю. Умереть ещё раз у меня пока не получится, — полукровка оглядывает свои повреждённые руки.

Иронично. Он создавал такую красоту своими тонкими пальцами, любил плести и связывать, а теперь и шнурки на ботинках не сможет завязать. Он полностью лишил самого себя — самого себя, как бы абсурдно это ни звучало. Я и не знаю, каким образом его поддержать.

— Но всё же?

— Пока поживу. Сначала в доме, потом съеду куда-нибудь. Явно его Чарли перепродаст. Буду чем-нибудь заниматься. Не важно. Я не думал об этом.

— Слушай сюда.

Я пересаживаюсь к полукровке на кровать, он поднимает на меня взгляд, кажется, самую малость заинтересованный.

— Ты не подумал о нас, эгоист, — продолжаю я, — и если я — ладно, помянул бы тебя стаканом виски, и ходил бы на годовщину на кладбище, то тот, кого ты называешь ангелом — он бы заплакал. А не ты ли мне угрожал вывезти в лес и закопать, если хоть слезинку у него увидишь?

Кажется, в Беке появляется что-то слабое, не оформившееся, но уже не холодное.

— Я не думал, что…

— Конечно, ты ни о чём не думал, голова кудрявая, — притягиваю его к себе, обнимаю, но чисто дружески. — Ты нужен нам, я у тебя вообще в огромном долгу.

— Отдал уже, — полукровка приподнимает свои повреждённые руки.

— Не важно, — треплю его по волосам, как ребёнка, — мы любим тебя, каким бы ты ни был.

Я не вру ему не на секунду. От этого года прошло всего ничего, пара месяцев, а кажется, что я знаю Бека не позже, чем со школьной скамьи. И как же хочется услышать ещё одну скептичную колкость, сорвавшуюся с тёмных губ, хочется, чтобы он приходил, наводил порядок, разбирался в отношениях. Говорил мне, что я тупой, в конце концов. Просто курил бы со мной на тёмной кухне, не задавая вопросов в особо тяжкие моменты жизни. Это не то желание бесконечного обладания, которое я испытываю к птенчику. И не перспектива отличного секса рядом — я с ним не спал уже давно. Совсем другое.

— Знаешь, — отвечает мне Бек, и в его голосе прорезается подобие чувств, — ангелочек почти то же самое говорил.

— Ну хоть его послушай, — выпускаю парня из объятий. — И вообще, не за тем я тебя спасал. Ты знаешь, что я из-за тебя стеклянный шар разбил?

— Тот, с дельфинами? Ужасно, — говорит Бек с ноткой истинного участия. — Ангелок сильно расстроился? Он не сказал мне.

— Кажется, не очень. Но новый теперь — с тебя.

— Психологический «якорь» мне навязываешь?

— Это тот, что про слонов? — надо же, я что-то ещё помню с курса.

— Нет, другой. Это когда самоубийцам рассказывают, зачем им стоит жить.

— Твоё дело. Но мы тебя больше — не простим. Особенно я.

— Интересно, какое это будет иметь значение для мёртвого меня?

Полукровка, кажется, едва заметно улыбается.

— Твоё дело, — собираюсь уходить, — но имей в виду.

Закрываю за собой дверь в палату. Действительно, мы не в романтической книге, хотя, учитывая существование моего любимого, я не уверен. И я не берусь ни винить, ни судить Чара.

Он не Господь, чтобы бесконечно прощать. Он взрослый, амбициозный парень, эмигрант из страны, где мечта — одна на всех. Успех, процветание, богатство, счастье. Дом с цветочками на окнах, наследники. Карьера врача, блондин, безусловно, очень способный в этом деле. Он использовал свой шанс, только и всего.

Подумалось на секунду, что вот мы с Беком могли бы быть неплохой парой. Ненадолго, правда. Эдакие Сид и Нэнси, разрушили бы друг друга полностью.

Хочется надеяться, что полукровка ещё встретит в жизни счастье. Он всё ещё красив, как индийское божество, не то, конечно, у которого слоновья голова; любит чистоту, добрый, как бы ни старался это скрыть, может, и готовить научится. И поговорить с ним интересно, а если в койку завалить — вас как в раю обласкают. Словом, далеко не золото, но тот же я со стороны — намного безнадёжней смотрюсь. Пока нужно просто немного последить за ним, позаботиться о нём, когда его выпишут — не сомневаюсь, что птенчик уже задумался о такой сложной задаче, и мне придётся ему подыграть. Это в его характере.

А касательно меня назревает ещё одна проблемка. Если блондин свалил на вольные хлеба, Бек теперь дай бог, чтоб хер свой мог руками в туалете удержать, кто будет делать мне уколы? Я сам? Не умею и страшновато.