L.E.D. (СИ) - "Illian Z" - Страница 77

— А будешь так о нём отзываться — пеняй на себя, — это нас нашёл Чар, что-то жующий.

— Ты что, уже пьяный? — поворачиваюсь к нему.

— Ну, э… немного.

— А если нас не пустят, идиот?

— Куда бля, в бизнес-класс? — хохотнул Чар, — Да там ещё и добавят. И вообще, то, что я пьяный, только ты и всекаешь.

Ничего он не бросил. И не собирается останавливаться. Впрочем, с Беком они — птица и перья (1), стоят друг друга. Наркоман и алкоголик.

— Научил бы ты меня так пить, — влазит в наш диалог сын мэра, — а то на всех этих раутах непросто продержаться.

— Ах да, ты ж у нас богемная пташка, куда нам до тебя, простым смертным! Хочешь? — Чар протягивает парню свою еду, оказавшуюся блинчиком с начинкой.

— А ненадкусанного нет?

— Есть. Вон там, за аэропортом, на соседней улице. Хотя ты можешь и в «dutyfree» купить.

— Я не намерен так сорить деньгами, — парень делает мелкую затяжку, потом продолжает, — дороже билета обойдётся. Придётся довольствоваться этим.

Отщипывает кусок блинчика у блондина, кладёт в рот. Пожевав, выдаёт заключение:

— Ну такое. Похоже у вас, парни, плохой вкус не только на мужчин.

Я не реагирую, а вот по Чару провокация прошла. Сгребает парня за грудки, притягивает:

— А ну повтори. Громко и мне в лицо!

— Я не ошибся, — ухмыляется тот, — Он вам не просто друг.

Приходится мне их разнимать, растащив в разные стороны:

— Мог бы и спросить. А ты, Чар, не ведись. Он Бека в глаза не видел, откуда ему знать.

— Всё равно, ещё одно слово и я тебя…

— Что? — ехидно перебивает сын мэра. — Убьёшь?

— Я тебя трахну, — самодовольно улыбается Чар. — Твоей попке понравится, обещаю.

На такой выпад ехидных комментариев уже не находится, и блондин сообщает уже спокойно:

— Я хотел сказать, что мы проебали, похоже, комнаты отдыха, так что я вас внизу в зале подожду. Как надоест на туман смотреть, приходите. Бесплатный ужин нам точно полагается.

Сын мэра брезгливо отряхивается, вальяжно тянет:

— Ты ему говорил?

— Он сам догадался, на натурала ты не тянешь. И он не шутил, следи за языком.

— Отлично, мы снова наедине. Можешь звать меня Ди, — мурлыкает.

— Я и полного имени твоего не знаю, — снова отворачиваюсь, разглядывать небо и далёкие горы.

Хотя краем глаза кошусь на то, как парень меняется в лице, едва не задохнувшись от гнева. Вот так-то, белая кость, голубая кровь, обычная шлюха может сбить с тебя спесь, и ещё как.

Я правда не знаю, как его зовут. Когда драл его в задницу — имя не спрашивал, меня деньги интересовали. А на светские тусовки меня никто никогда не звал. Разного полёта мы птицы, как жаворонок и гриф.

— Дэниел, — представляется он надменно, — и советую тебе это запомнить.

— А то что?

— Ничего. А со мной — всё.

Выдыхает на стекло, рисует наши инициалы, а между ними — сердце. Я созерцаю его художества, достойные малолетних девочек, а потом зачёркиваю.

— Даже и не думай.

— Почему же? — ухмыляется. — Что-то я не наблюдаю здесь твоего бойфренда. Неужели расстались?

— И не мечтай, сука, — ласково и тихо говорю я.

Даже если все недомолвки и обиды между мной и птенчиком приведут нас к окончательному разрыву, причиной этот хлыщ точно не будет.

— Я подожду, — опирается спиной о стекло, картинно складывает руки на груди.

— Не дождёшься, — я соизволяю к нему повернуться. — Неужели ты не можешь понять, почему я тебе отказываю?

— Из-за большой и чистой любви? — посмеивается.

Но я вижу в его глазах лишь боль с примесью отчаяния. Страх. Несвободу. Кажется, наконец-то понимаю. Я первый, кто увидел его «я» настоящим.

Он в той же самой безысходной ловушке. Я навсегда отдал своё сердце мальчишке, который не испугался моего шрама. Не испугался самого меня, и даже нрава змеи не устрашился. Причина, возможно, в его несерьёзности, инфантильности и просто глупости, но он уже приласкал меня, погладил. Увидел чуть больше, чем шлюху, больше, чем тело. Он первый, кто не оттолкнул мои руки, украшенные розами. Первый, кто смеялся рядом со мной. А полностью погиб я в ту секунду, когда, стоя под пушистым снегом, он смотрел на меня и говорил самое важное. Важнее, чем затасканное и дежурное «я люблю тебя». «Я хочу, чтобы ты всегда был со мной». Лгал? Вполне возможно, но истина не имеет значения.

И парень, который наконец-то мне представился Дэниелом, или теперь уже Ди, такой же. С почти теми же проблемами, имеющим такое же уродство по его мнению — ориентацию. И вдруг в его жизни появляется человек, который пусть иногда, пусть и за деньги, но принимает его таким, каким он есть. Не сыном мэра, наследником клана, богемной зверюшкой, а просто парнем, желающем любви. Только этим человеком оказался, по несчастью, я.

Представляю, что бы было, познакомься мы раньше. Признайся он мне раньше. Осознай я, насколько всё серьёзно, тоже раньше. Головокружительный роман, скандалы, я в роли богатенького альфонса. А я бы смог его полюбить, определённо.

Мы как животные — кто первый приласкал, тот и на всю жизнь хозяин. И такая наша любовь, звериная, собачья, — источник страданий. Не о ней пишут книги и сценарии фильмов, песни. А о той, какая вспыхнула, скажем, между Чаром и Беком.

Та, из-за которой блондин его рискуя жизнью отпустил. Такая, из-за которой, побыв вместе от силы несколько часов, да ещё и в не располагающих к романтике обстоятельствах, смогли понять, что они — предназначены. Как звёзды свели. Думал ли гетеросексуальный Чар о том, что захочет связать свою судьбу с Беком? С готовностью терпеть его закидоны и с желанием усыновить сестру? А полукровка? Думал ли он, что сможет до такой степени влюбиться, что в прямом смысле жизни не видеть без своего Чарли?

За несколько фраз, пару поворотов головы… не без огрехов и неверных решений, но всё же…

— Да. Своей, — отвечаю я Дэниелу. — Не имеет значения, насколько она взаимна.

Кажется, и он осознаёт то, что дошло до меня ранее. Что я не отступлюсь, даже если птенчик меня бросит. Уедет. Выйдет за другого. Да если… умрёт. Я смогу лишь научиться с этим жить. Быть с таким парнем, как Ди, или даже с ним самим. Уважать его. Вести совместную жизнь и быт. Трахать его как следует по ночам, чтобы и соседи курить выходили. Может, немного любить. Но сердце будет навсегда занято.

— Предлагаешь мне сдаться? — болезненно искривляет рот. — Без борьбы?

— Я ничего не предлагаю. Сам знаешь, в любви и на войне — всё можно.

— Ты просто ставишь меня перед фактом. Жестоко.

— Но справедливо. Тебе бы было лучше от лжи?

Закусил губу, молчит. На словах — всё правильно, никому не было бы лучше от неправды. А на деле — любую ложь впитаешь от любимого, любой знак внимания расценишь, как чувства, что угодно за них примешь. Когда всем вокруг станет очевидно, когда тебе уже напрямую говорить начнут, ты всё равно будешь цепляться. Да даже когда тебя в грязь сбросят, сомнут, растопчут… ты и умрёшь с именем любимого на губах. Так и не осознав до конца, насколько был убог, жалок и несчастен на самом деле. Время? Оно лишь прибавляет гордости, но не лечит.

Единственное, что я могу сделать для этого парня, и уже пытался — оборвать всё как можно раньше, указать ему на тщетность надежд, несбыточность мечты. Это — самое лучшее и милосердное, что я могу.

Я не хочу ему того же ада, что достаётся мне, когда любимый с утра — ласкает, нежится, а потом играет очередную свою злую шутку — оставляет в одиночестве в аэропорту. Когда его сестра надо мной смеётся. Да если обернусь, то кажется, что все знают и издеваются. Может, это параноидальная ипостась змеи проявляется, которая сейчас не белая и не чёрная, серая, как вечерний туман.

— А если… — открывает рот Дэниел, снова обретя подобие уверенности, наверняка, что-то придумав.

Но его заглушает голос диктора, объявляющий, что «Разрешается посадка на рейс номер…» — на наш. Самое время. Улететь отсюда, окунуться в заботы, и попытаться забыть о боли.