L.E.D. (СИ) - "Illian Z" - Страница 88

— Да я, наверное, домой…

— Никаких «домой», — со всей своей непосредственностью птенчик тянет его за руку. — Чай, панкейки, джем!

Отказать ему ни я, ни, тем более, Ди, естественно, не можем. Сомневаюсь, что вообще хоть кто-то может. Придётся мне довольствоваться только минимальными порциями нежности с его стороны.

Например, тем, что он прижимается ко мне на заднем сиденье такси и сжимает мою руку своими, осторожно, но, в то же время, как будто заявляя свои права. А я могу думать только о том, насколько мелко нашинкую тех уродов, что его избили — даже носик у любимого ещё и не думал заживать, и края корочек под пластырем — тёмные и бугристые.

А больше всего на свете я рад, что мой дом — это холодное, неуютное обиталище, в которое я приходил только ночевать, — полноценно превратился в наш дом. Прибранный, натопленный, с запахом выпечки с кухни, с аккуратно расстеленным на диване пледом – любимый явно обратил внимание, что я неравнодушен именно к нему в качестве любовного ложа.

А как может быть иначе, если именно на нём, в непроглядной тьме, я впервые раздевал его, прижимался к нему, и сердце замирало от страха быть отвергнутым? Где я первый раз проснулся с ним, ванильным, вишнёвым и тёплым?

А сейчас на его краешке примостился Ди, чувствующий себя, в целом, явно очень неуютно. Его — даже немного жаль. Первый раз попал под власть гостеприимства птенчика. Сочувствую. Сажусь рядом, хлопаю по плечу:

— Вот тут мы и живём. Не бог весть что, конечно…

— Нет, это… — Ди опускает глаза, изучая своё отражение на поверхности ароматного чая в кружке. — Это замечательно. Всё — замечательно. Он… вы вместе…

— Сам понимаешь, — опускаю я голос до шёпота, чтобы любимый, который возится на кухне, не услышал, — ты — не совсем котируешься.

— По сравнению с ним, — горько усмехается Ди, — ангелы вместе с самим богом проигрывают.

— Ты из образа-то выйди! — усмехаюсь.

— Может, я открыл для себя истину, и теперь пойду в семинарию, — шутливо ворчит Ди. И вдруг серьёзнеет: — А кто его… так? Если ты…

Сжимает руку, лежащую на столе, в кулак. И его тёмно-синие глаза почти меня не боятся.

— Да что сразу я? — вздыхаю. — Я сам из тех подонков повыбиваю их гнилые души!

— Прости, я не хотел тебя обидеть, — похоже, вполне искренне извиняется Ди.

Но тут появляется птенчик, стратегически вооружённый блюдом с панкейками в одно руке, и плошкой джема — в другой:

— Тут будете или на кухне? И чего вы оба такие нахмуренные?

Птенчик — это определённо небесный посланник. Потому что, казалось, ещё не родился человек, общение с которым могло бы вызвать столь искреннюю улыбку на лице Дэниела. Но если уж и я сдался, то он — и подавно. Даже смеётся, неловко, прикрывая рот, когда птенчик с ну очень серьёзным лицом просит у него благословения. А я — полностью расслабился. Наблюдаю за этими двумя, такими разными. И почему им, тем, кто намного лучше, нужен именно я?

Единственный раз, когда я напрягаюсь — любимый задаёт Ди вроде бы и обычный, но только не для наших обстоятельств, вопрос:

— А как вы познакомились?

— Э, ну… — мнётся Дэниел.

В самом деле, не отвечать же, что — в постели, во время секса за деньги. Даже не так, то было общение. А познакомились мы…

— В аэропорту, — прихожу я на помощь, — давно уже.

Я скоро стану чемпионом по рассказыванию убедительной полуправды, но слава всем богам, любимому этого достаточно. Он продолжает общаться с Ди, и выспрашивая его о семье и делах, и немного рассказывая о себе и нас. Причём мне рядом аж сидеть неуютно, потому что если послушать птенчика, так мне нимб жмёт и крылья в двери не пролезают. Дэниел пару раз бросает на меня выразительней взгляд, но я лишь жму плечами в ответ — я действительно не знаю, правда ли птенчик настолько слепо относится ко всему плохому, что я сделал, или сознательно не желает замечать. Ну, и только с его непосредственностью можно спросить Ди:

— А у тебя есть девушка? Невеста?

Обжигающе-пронзительный взгляд в мою сторону, всего на долю секунды. Тихий ответ:

— Нет.

— Тогда… парень? — бесхитростно улыбается птенчик.

— Тоже нет.

— Прости, — вдруг смущается любимый, — это не для всех обязательно же. Я забыл.

— Всё нормально, — Ди улыбается, но как-то вымученно, — просто не срослось. Я ещё раз попробую. Может быть, с кем-нибудь познакомлюсь на вашей свадьбе.

— Где-где? — любимый смотрит уже на меня, огромными своими серо-зелёными глазищами.

— Ну, тут в некотором роде… — мнусь.

— Ой. Я что, испортил сюрприз? — непонятно, извиняется ли Дэниел или втайне рад.

И теперь меня уже ничего не спасёт от повиснувшего на шее любимого, только что не повизгивающего от счастья. Приходится его прижать к себе, чтобы успокоить хоть немного:

— Всё, всё. Не завтра. Просто… я много думал над этим. Ну, надо зарегистрироваться, гости там…

Вру безбожно. Нихера я об этом не думал. Ни секунды, до тех пор, по крайней мере, пока безответно и безнадёжно влюблённый в меня чужой мальчишка не спросил меня о кольце на шее. Но и после этого планировал всё как-то на тормозах спустить, но теперь… готовьте, чета Наэйдров, парадные килты! Или, может, классической свадьбой ограничимся? Да щаз, только не с любимым — потомком древнейшего аристократического рода.

Тем более, мне кажется, я и сам больше не выдержу, если он наденет строгий белый костюм. Кровавое пятно на ткани рубашки… побелевшие костяшки пальцев стиснувших меня ручек… эхо его крика, рождённое стенами больницы… плохие воспоминания.

— Ну, я тебя не тороплю, — серьёзно говорит любимый. — Я и так уже твой муж!

— Стоп, подождите, — останавливает нас Ди. — Я что-то совершенно не догоняю.

— Это не самая весёлая история, — отзывается птенчик, и вдруг хитро сощуривается: — Зато очень романтичная!

— Да я о вас даже в газете читал, — усмехается Ди.

— Там всё наврали! — возмущается птенчик, — на самом деле…

Я аккуратно прикрываю ему ротик рукой и притягиваю к себе, поясняя:

— Наше личное дело, как это было.

Я особо не боюсь, что кто-то посторонний узнает неприглядную правду — я только для любимого хочу казаться лучше, на весь остальной мир мне глубоко всё равно. Дело в другом. Любые, даже самые безобидные, воспоминания о тех событиях могут спровоцировать у птенчика очередной приступ панической истерики.

— Ну, ты хотя бы герой? — осведомляется у меня Ди.

— Местами, — усмехаюсь. — Скорее, придурок.

— Не говори так, — вырывается из захвата любимый, даже пару раз укусив меня за пальцы, и обращается уже к Ди: — Ты останешься?

На несколько секунд, вместе с шипением чёрно-стальной змеи внутри меня, возникает картина полнейшего разврата, где я и два этих парня, сидящих рядом, занимаемся ну очень грязным сексом. Но затем доходит, что это всего лишь гостеприимная вежливость.

— Нет, наверное, я…

— Оставайся! — птенчик хватает Ди за руку, как будто он уже собирается уходить. — Тебя же никто особо не ждёт?

— Ну, да… — немного смущается от такого напора Дэниел.

И я понимаю. Ему не хочется возвращаться в, наверняка, пустой и тихий, дом. Как и мне не хотелось возвращаться, после того, как я встречался с любимым, так и ему — уходить от нас. Потому что его даже никто не встретил, а он не из института домой вернулся, а из деловой поездки в Норвегию. И становится до конца понятна его колкая, болезненная ирония тогда, когда я смотрел на туман сквозь окна аэропорта, и думал, что меня бросили. Его — никто не ждёт. Он — просто наследник, не сын. Просто одинокий мальчик, который готов цепляться даже за последнюю потасканную шлюху в обмен на иллюзию тепла. Это — больно. Но и это — его личная боль, в которой я бессилен помочь.

Однако птенчик, как ни странно, может, даже сам того не замечая. А мне хорошо видно, как Ди едва не плачет, наблюдая за тем, как мой любимый суетится, обустраивая ему постель на диване, раздаёт указания по пользованию душем, полотенцами, одеждой и даже чайником — «если вдруг ты захочешь ещё чай».