L.E.D. (СИ) - "Illian Z" - Страница 98

И отключился, не оставив мне даже шанса возразить. Уверен, что перезванивать бесполезно. Как, отчего, почему, зачем… ну надо, значит, надо. Но к чему так срочно, если Чар уезжает аж на неделю?

Поразмышляв немного, прихожу к выводу, что пути Бека неисповедимы, а здоровый сон важней. И об этом, а так же о том, как убедительно объяснить птенчику, что не в секс-тур еду, я подумаю как-нибудь вечером. Потом.

========== 54. Эгоизм ==========

Неизвестно, чего я больше хотел — выспаться в уютной кровати или всё-таки предаться разврату с любимым. Скорее всего, и того, и другого, потому что вторую попытку его соблазнить всё же предпринял, уже с явно повышенными шансами на успех.

Но сразу после того, как всё же получил поцелуй и попытался облапать птенчика, получил от него только серьёзное:

— Нам надо поговорить.

На что мой пропитый, прокуренный и невыспавшийся мозг смог сгенерировать только:

— Ты беременный?!

— Придурок! — прокомментировал это любимый и толкнул меня в грудь.

Едва не шатнуло. Я успел уже и забыть, какие у этого хрупкого с виду парнишки всё-таки сильные руки.

— Не об этом и уже хорошо, — нервно улыбаюсь, опасаясь представить, как это выглядит со стороны.

— Я просто боюсь, чтобы ты опять дел не натворил, — чуть расслабляется птенчик и указывает на свой нос: — Я об этом. Ты же точно собрался страшно мстить. Как и Чарльз, Эрик, и даже Бекверди.

Я пожимаю плечами:

— Конечно же, ты нуждаешься в защите.

— Я не нуждаюсь в защите. И ты последний, кто остался не в курсе. Я могу защитить себя сам, и я не хочу, чтобы вы вмешивались. Особенно вашими варварскими методами.

— Но как же… — несколько даже растеряно тяну я.

— Вот так, — любимый говорит твёрдо и решительно. — Я уже освидетельствовал побои и подал заявление. Они ещё просить меня будут, чтобы я не приписал оскорбление прав секс-меньшинств. И мне совсем не нужно, чтобы вы все вмешивались и нажили неприятности. Тебя это в первую очередь касается!

Строгий какой. Умилительно-строгий. Но при всём моём желании разбить морды и переломать конечности тем ублюдкам, которые обидели любимого, он прав. Никому из нас не нужны дополнительные неприятности, и так вокруг наших личностей не всё гладко с законом. Но и оставить всё на сомнительный откуп полиции и судебной системе я не могу.

— Тогда я потом.

Птенчик почти что смеётся:

— Вы все, как братья! Одно и то же почти слово в слово сказали!

— Вот видишь, — протягиваю руку и осторожно взъерошиваю любимому волосы, — мы все за тебя переживаем. Даже Эрику ты понравился. Надеюсь, что не в этом самом смысле.

— Всё шутишь, — фыркает птенчик, выворачиваясь из-под моей руки. — Я просто на девочку похож, у вас это подсознательное.

— И ничего не похож, — возражаю.

Мальчишка. Как он есть. Да, миловидный, но давно коротко стриженный, да и вообще даже близко нескладной фигурой на девушку не походящий. Я сразу, с первой же секунды нашего знакомства, несмотря на одежду-унисекс и тогда ещё длинные, забранные в хвост, светлые волосы, сразу понял, что он — мальчишка. Правда, решил, что намного младше, чем оказалось. Ну и хорошо, что мои чувства к нему стали только аморальными, а не противозаконными вдобавок.

— Но я всё равно кажусь меньше и слабее вас.

— А разве плохо, когда все хотят о тебе заботиться? И это не потому что ты так выглядишь. Просто ты — это ты.

— Так странно, — птенчик наклонил голову и говорит совсем тихо. — Раньше у меня не было друзей. И ещё ты теперь есть.

— А я тебе кто? — провоцирую.

Любимый сплетает пальцы, прикусывает губку и явно не знает, что же мне сказать. Да, на словах это трудно. Это в мыслях я могу называть его милыми прозвищами и сколько угодно расточать комплиментов, а как только нужно сказать вслух — слова застревают бессильными выдохами. Интересно, а как он меня зовёт? По имени? Или тоже есть какое-нибудь ласковое прозвище?

— Муж? — наконец произносит моя птичка неуверенно.

Я усмехаюсь и сгребаю его в объятья, несмотря на сопротивление, утыкаюсь губами в волосы и шепчу в тёплый, пахнущий ванильной вишней, затылок:

— И всё, ты меня больше не любишь? Муж? А в случае развода кухню разделим пополам и подерёмся за холодильник?

— Люблю, — ворчит птенчик, возясь и силясь выбраться из захвата.

— Ну, значит, я — любимый, — заявляю. — Большой, страшный и очень непредсказуемый!

— Вот ещё. Может, и большой. Но не страшный. И я точно могу сказать, что тебе нужно!

— Да? — притворно удивляюсь я. — И что же? — почти мурлычу.

— Вот это вот самое!

Птенчик судорожно пытается оторвать мои ладони от своей кожи, но как только ему это удаётся в одном месте, я тут же перемещаю руки в другое, не менее, а может, и более, желанное.

— А ты против? — продолжаю играть интонацией.

— Да! — отпирается любимый решительно. — Эрик за стеной и вообще!

— Ну, твой слишком громкий ротик можно и прикрыть, а кроватью скрипеть не будем, — упорствую, уже готовясь уложить любимого под себя и выбирая, как аккуратнее это сделать.

— Ты завтра опять уезжаешь, а, вообще-то, твоя мама просила, чтобы ты её навестил!

При упоминании о матери всё сексуальное желание пропадает начисто, я ослабляю хватку и позволяю птенчику освободиться. Чего ради эта женщина хочет меня видеть? Да ещё и связалась в птенчиком как-то. Вроде как на тот свет не собиралась, и завещать ей нечего. Но спрашиваю любимого я совсем не об этом:

— И как ты прознал, что я уезжаю?

— Бек не дозвонился тебе, но дозвонился мне. Тебе помочь с вещами?

— Да с какими вещами, — несколько рассеяно отзываюсь. — Мы не надолго. Сам всё соберу. И что, ты меня отпускаешь?

— Конечно, — пожимает плечами птенчик.

— А ты не боишься, что я… ну…

Слово «измена» тоже труднопроизносимое, бессильно развожу руками в надежде, что любимый поймёт, что я имею в виду. И он, умничка, конечно же догадывается:

— Бек сказал, что между вами никогда ничего не было. «Передружили», вот как он выразился. И у него Чарльз есть!

Такой наивный, что сердце сжимается. Верит Беку. Верит мне. Верит, наверное, всем вокруг. Впрочем, полукровка не так уж и неправ. Романа точно не было. Совершенно свободные и удобные отношения, просто удовлетворение животной похоти друг друга, не более того. Да я бы и не посмел предложить что-то подобное, даже не будь у меня птенчика. Потому что слишком уж мягко произносит Бек имя Чара. И готов ради него не только умереть, а и жить. Это важнее. И намного смелее.

— Ну и хорошо, — я притягиваю любимого к себе, но теперь только с нежностью, — тогда я постараюсь не задерживаться.

— Так ты поедешь к маме?

— Сейчас? — почти что раздражаюсь.

— А когда ещё?

— Ладно, хорошо.

Вскакиваю с кровати и хожу по комнате, собирая вещи, хоть и аккуратно разложенные, но в совершенно случайных местах. Стирать и даже гладить птенчик уже приучился, а вот раскладывать всё аккуратно в шкаф и комод — почему-то нет. И если я этого не делал, одежда громоздилась повсюду, на любых пригодных горизонтальных поверхностях, причём в случайном порядке.

Ощутив моё нервное настроение, любимый как будто немного расстроился, закопался в одеяло, натянув его почти до подбородка, и отполз в таком гусеничном состоянии в угол кровати. Как будто я мог на него накричать или ударить. Вот только не это, только не сейчас!

Бросив одеваться, сажусь рядом, осторожно дотрагиваюсь до щеки любимого. Вздрагивает, но не отстраняется. Старается глубоко дышать.

— Прости, я не хотел пугать тебя, — винюсь.

— Нет, всё нормально. Наверное, зря я таблетки бросил.

— Ничего не зря, — возражаю. — Будем заниматься самолечением! Я уверен, что поцелуй тебе поможет!

Стараюсь расслабиться сам, чтобы ещё больше не испугать любимого. Трогаю его губы своими, склонившись, так нежно, как только могу, и получаю тоже нежный, но куда как менее уверенный ответ. Отстранившись, убеждаюсь, что птенчик хотя и не паникует, но всё же не совсем в норме. И не хочется его оставлять в таком состоянии, но если я никуда не поеду, он себя ещё больше накрутит, и тогда точно истерики не избежать.