Рейс - Лойко Сергей Леонидович - Страница 96

Президент скрепя сердце согласился на невидимый под белой рубашкой бронежилет – единственное условие, выдвинутое новым начальником охраны, свежеиспеченным генерал-майором Рыжиковым. Иначе пришлось бы уволить и его.

* * *

Войдя в широкий холл с высоченными потолками, Алехин дождался оператора, который выручил его на рамке, и вернул тому батарейку. Потом хорошенько порылся в сумке, нашел подходящую и вставил в камеру. Оставив по просьбе охраны сумку в гардеробной вместе с курткой и повесив обе камеры на шею, Алехин огляделся и медленным шагом направился в сторону туалета. Он шел, пытаясь включить в себе нюх опера и почувствовать засаду, если она есть. Исключить этого было нельзя. Книжник не единственный фанат «Крестного отца», и какой-нибудь гэбэшный или ментовский генерал мог вполне разделять пристрастия «вора в законе» и его образное мышление. Конечно, вряд ли генерал читал Пьюзо. Но вот кино с Аль Пачино точно мог смотреть. Хоть он и не вор, а генерал.

Активно кучкующиеся недалеко от туалета альфовцы Наконечный и Станкевич с фотокамерами и журналистскими бэйджиками на груди в компании заливающихся смехом во весь голос спецагентов ФСБ, обладательниц черных поясов по тхэквондо и карате Немировской и Прокофьевой с блокнотиками и чашечками с кофе в руках не включили у Алехина сигнала тревоги. Пройдя мимо них, он уступил дорогу седому, пожилому и толстому журналисту и вошел в туалет вслед за ним.

На секунду Алехину показалось, что толстяк намеревается воспользоваться его кабинкой. Это могло отнять слишком много времени, которое в туалете было нечем занять. Разве что помыть над умывальником голову и просушить волосы под сушкой для рук. Но толстяк почему-то передумал и выбрал кабинку слева. Алехин вошел в свою кабинку, повесил обе камеры на крюк на двери за спиной, повернулся и, пока расстегивал и спускал джинсы, увидел, что пленки с двумя точками на крае крышки не было. Ее и след простыл.

Бывший мент моментально сообразил, что ему сейчас просто необходимо пописать, чтобы не вызвать подозрений, если «явка» провалена и за ним наблюдают на мониторах. Если, конечно, пленка не слетела сама собой за неделю, но…

Открывать бачок в любом случае нельзя.

«Разве что есть неистребимое желание сходу получить родаминчика в морду, не говоря уже о том, как дальше будут принимать», – подумал Алехин, который сам за свою ментовскую карьеру не раз нашпиговывал родамином «котлету».

Алехину казалось, что он простоял в кабинке целую вечность, прежде чем у него, слава богу, получилось. В этот момент кто-то нетерпеливо дернул ручку двери, чертыхнулся и пошел дальше вдоль ряда. В соседней кабинке спустили воду, и Алехину на миг представилось, как его самого смывает потоком в ржавую канализационную трубу. И это было бы лучшим исходом сейчас, поскольку сделай он одно неверное движение – и окажется не в конференц-зале ЦМТ, а в лучшем случае – в одиночке Лефортовской тюрьмы. Это в лучшем случае.

– Это Прохоров, любимец президента, – сказал Стасик Светлов, первый помощник Клопикова, который вместе с руководителями операции, сидя в кабинете на втором этаже ЦМТ, неотрывно наблюдал за каждым посетителем туалета номер четыре и особенно кабинки номер два на первом этаже. – Этот на сто процентов не ваш клиент. Просто поссать зашел.

Алехин долго мыл руки и лицо, словно отодвигая момент ареста. Потом посмотрел на часы и собирался уже выйти на негнущихся ногах из туалета, когда понял, что забыл камеры в кабинке. Он почти прыжком достиг ее двери и дернул ручку на себя со всей силы. Ручка чуть не оторвалась, но выдержала. Задвижка, защелкнутая изнутри, тоже. Алехин едва не поседел, пока ждал, когда из кабинки покажется Клубничко со своими камерами на шее и с его парой в руке. Пока Алехин умывался, тот оказался в кабинке.

– Прохор, ты совсем офонарел! – добродушно воскликнул Клубника (так его звали все друзья-коллеги), удовлетворенный тем, что ему не придется искать товарища в многолюдном холле, таскаясь с забытыми им камерами. – Десять тысяч баксов в сортире оставил! Что с тобой сегодня? Хорошо, что я подвернулся. А если бы мне не приспичило?

Они вышли в холл.

– Саша, дорогой, спасибо! – Алехин прочитал имя на карточке. – Что бы я без тебя делал!

– Слушай, а откуда у тебя этот шрам? – вдруг спросил Саша. – Бандитская пуля? Серьезно, на войне что ли?

– Да нет, на рыбалке. Блесной зацепил.

– Ну и блесенки у тебя! На крокодила, что ли?

– Нет, на щучку.

Алехин изучил страничку Прохорова в Фейсбуке, на которой тот регулярно выставлял свои фотки с рыбацкими трофеями. Он пытался запомнить каких-то френдов журналиста, но понял, что затея эта бессмысленная. Их там было пять тысяч, и Клубнику, несмотря на все его регалии, он вряд ли мог бы узнать при личной встрече.

Клубника кофе пить отказался, сказав, что надо постараться вовремя занять хорошее место для съемки.

– Тебя-то твой Клопиков уже, поди, определил в царскую ложу, – завистливо буркнул он и усмехнулся сквозь пышные усы.

С этими словами Саша отправился в зал занимать место, а Алехин – в буфет, чтобы прийти в себя и определиться, как жить дальше.

Ему казалось, что если бы не Клубничко, то он своим растерянным видом давно уже выдал бы всем, кому положено, чей на самом деле этот ПМ, который они нашли в бачке. Конечно, нашли – только отмороженный мудак мог рассчитывать на то, что пленка слетела сама.

По пути в буфет, неподалеку от туалета, он вновь прошел мимо группы из двух парочек «журналистов» и «журналисток», продолжающих весело щебетать. Алехин готов был убить себя на месте, удивляясь, как он их сразу не срисовал. «Совсем, твою мать, нюх потерял, миллионер хренов на букву “эм”!» – мысленно укорил себя Сергей и прошел в буфет.

«Все ясно, – паззл сложился у него в голове. – Ствол сгорел. Это в корне меняет дело».

Пока он приходил в себя, стоя за высоким круглым столиком с чашечкой американо без молока в руке, к нему, улыбаясь, подошла высокая красивая брюнетка в ярко-красном платье, с такого же цвета губами, с грудью Памелы Андерсон и огромным плакатом под мышкой.

– Сереженька наш совсем зазнался, – сочным контральто заговорила, словно запела арию, незнакомка. – Шагает себе мимо – ноль внимания.

– Привет, – улыбнулся Алехин. – Тебе кофе взять или чего?

– А в щечку? – девушка подставила ему румяную от густой краски щеку. – Танечка бедненькая тут совсем извелась в одиночестве. А он все на войне да на войне. Не звонит. Не пишет. «Ах, война, что ты сделала, подлая…» Признавайся, у тебя на Донбассе своих пять Танечек уже завелось?

– Танюша, прости, совсем завертелся, – ответил Алехин, мысленно удивляясь популярности своего «альтер эго» и отметив про себя сочный и призывный южнорусский говор Танечки. – Только вернулся. Собирался сегодня позвонить.

– А у тебя будет свободное время после прессухи?

– Не уверен. Хотя…

– Ты мог бы у меня и статью написать, и карточки от меня передать. У меня, сам знаешь, какой вай-фай чумовой. И ехать пять минут. Я, правда, мешать не буду.

– Хорошо, – Алехин вдруг подумал, что умирать ему все равно не придется, раз пистолет пропал, а деваха была очень даже ничего. – А что у тебя за плакат?

– А ты что, свой не взял?

– Нет.

– Ну да, конечно. Зачем тебе, когда и так дадут.

– Кто?

– Ну я, к примеру.

Таня густо рассмеялась на весь буфет и подняла плакат над головой. На нем жирным синим фломастером огромными буквами было написано: «КОМСОМОЛЬСКАЯ ПРАВДА».

– Красиво, – буркнул Алехин.

– Думаешь, обратит внимание?

– Конечно, обратит, – Сергей, наконец, понял, о чем речь. – На бюст точно.

– Ладно, пошла занимать место для бюста, – рассмеялась Танечка, чмокнула его в щечку, оставив на ней «кровавый» след, и направилась в зал. По дороге она обернулась и послала Алехину воздушный поцелуй: – Созвóнимся после прессухи!

– Созвони́мся! – крикнул ей вслед Сергей.

В зал уже стояла огромная очередь. У большинства в руках были плакаты, как у Танечки.