Машина неизвестного старика
(Фантастика Серебряного века. Том XI) - Строев М. - Страница 42

Вряд ли вы сумеете объяснить мне, как это произошло, но, купив на тульском вокзале газету, я нашел в ней все ту же длинную, черную прядь…

Вы как-то спрашивали меня, отчего я — молодой и красивый — систематически уклоняюсь от брачных уз. Тогда я не ответил вам, отделавшись какой-то шуткой, но сегодня буду более откровенен.

Всему причиной опять-таки она, таинственная желтая красавица.

Вы перестанете улыбаться, когда я расскажу вам про две свои попытки свить милое семейное гнездышко.

Мой первый роман завязался задолго до Манчжурии. Я знал ее еще институткой, почти ребенком. На моих глазах она переходила из класса в класс, и с каждым годом все теплее, все светлее становились наши отношения.

Нас разлучила война. Я оторвал ее, рыдающую, от своей груди и бросился в вагон, низко надвинув папаху.

Все время мы переписывались, но я, конечно, скрыл от нежной души Нины причину своей нервной болезни. По возвращении из Манчжурии, мы немедленно начали готовиться к свадьбе.

Она веселилась, как стрекоза в солнечных лучах, я был бесконечно счастлив ее счастьем, ее любовью.

Всего за несколько дней до свадьбы, Нина забежала с матерью на мою холостую квартиру. Пили чай. Веселились, болтали, строили те милые, воздушные замки, которые кажутся такими возможными при свете любви и молодости.

Начало темнеть, и я приказал денщику зажечь на письменном столе лампу.

Как все женщины, а тем более любящие, Нина была очень любопытна.

«Открой твой письменный стол! Я хочу посмотреть, что там делается».

Какое-то страшное предчувствие ворвалось вдруг в мое сердце. Я невольно побледнел.

«Ты, видимо, имеешь от меня какие-то секреты», — сразу разнервничалась Нина. — «Отчего ты бледнеешь?»

Я молчал.

«Открой сейчас же все ящики… Я хочу все знать, все, все!..»

«Тебе нечего знать, мой котенок, я никого не любил, кроме тебя. Клянусь, чем хочешь!»

«А это что», — как-то слабо вскрикнула девушка, пошарив между бумагами, и во весь рост упала на пол.

В руке Нины была зажата длинная прядь черных волос…

Как тяжело, как невыносимо тяжело было мне следить за развитием болезни горячо любимой невесты. Она таяла, как свеча. Ужаснее всего было то, что она не желала видеть меня, не желала выслушать моих оправданий.

Да и что путного мог я ей сказать? Разве бы она поверила всей этой странной, загадочной истории?..

Наконец, положение Нины сделалось безнадежным.

Ее милая старушка-мать нарушила запреты дочери и позвала меня. Как сейчас вижу полутемную комнату с заставленной лампой, белую кровать и выступающие на ней контуры исхудавшего дорогого тела.

Нина была в забытье. Мы долго сидели со старухой, изредка перебрасываясь шепотом короткими фразами. Но вот измученная бессонницей старая женщина задремала.

Вдруг я почувствовал, что в комнате находится еще кто-то посторонний, что ко мне прикован чей-то тяжелый, притягивающий взгляд.

Я обернулся.

На стуле в углу, подобрав под себя ноги, сидела она — страшная желтая красавица. В полумраке я различал с поразительной ясностью ее губы, змеившиеся дьявольской улыбкой, я видел ее глаза, ярко вспыхивавшие зеленоватым огнем.

В то же время я услыхал шевеление на кровати. Нина очнулась и в свою очередь впилась расширенными зрачками в таинственный силуэт.

«Это она… твоя! Зачем она сюда явилась?..»

— Прочь, проклятая, — зарычал я нечеловеческим голосом и, схватив стул, ринулся в угол.

Желтая красавица исчезла…. но вместе с ней улетела и нежная душа моей дорогой Нины…

Вас интересует вторая попытка? — Извольте.

Эта попытка кончилась не менее трагически.

Недавно. Всего около года назад. Не скажу, чтобы я опять любил. Меня, вернее, потянуло к семейной жизни, к домашнему очагу, к деткам. В мои годы подобное притяжение впервые начинает намечаться и действует довольно сильно. Она — она любила меня, и этого было достаточно.

Как и в первый раз, свадьбу не откладывали. Сборы и переговоры быстро кончились, день бракосочетания наступил.

Вот я на паперти церкви в ожидании невесты. Вот показывается и карета. Подъезжает. Останавливается.

Открывается дверца, и моя будущая жена в белоснежном наряде легко выпрыгивает на панель.

Но тут с невероятной быстротой происходит нечто ужасное. Как из-под земли, перед мордами лошадей вырастает опять она, проклятая желтая красавица!

Из людей, кроме меня, ее не видал никто, но ее прекрасно увидели лошади. С диким храпом они рванулись назад, взвились на дыбы и шарахнулись в сторону.

Карета мгновенно перевернулась. Когда ее подняли, под ней лежал бездыханный труп в белоснежном подвенечном наряде…

Я безумно зарыдал и начал вытирать глаза… неизвестно какими судьбами оказавшейся в кармане длинной прядью черных волос…

Как же после всего этого могу я снова думать о браке?.. Как я могу сомневаться, что и в третий раз поперек моего пути не станет загадочный желтый призрак?..

А вы сомневаетесь?

Нет, наконец, и вы, по-видимому, утратили способность сомневаться.

Николай Каразин

АНГЕЛ СМЕРТИ

Илл. автора

ой затих.

От рассвета до глубокой ночи гремели выстрелы; седою пеленою смрадного дыма затянуло окрестности и в этом дыму, врассыпную и сплошными, тяжелыми массами, двигались тысячи «серых» и «синих», истребляя друг друга…

Весь день!.. С рассвета, — до глубокой ночи…

Тьма наступила и разняла истомленных бойцов: «синие» ушли далеко туда, — в глубину предгорий; «серые» назад, в ту синеющую, лесную даль… Ни те, ни другие не сочли себя победителями — никто не признал себя побежденным… спорное поле осталось за павшими…

Тьма наступила… тьма победила!.. мертвое достояние мрака!..

Страшная тишина сменила гром боя… Снежные тучи подвинулись с гор, резкий холодный ветер завыл в кустарных зарослях, шевеля гривами павших коней, лохмотьями одежды убитых… И мнится — будто дышат во тьме… пробуждаются трупы…

Тихий стон страданья слышен в завываниях леденящего ветра.

Стынут тела, замерзают кровавые лужи… Работу свинца и железа кончает беспристрастный мороз, нет в нем ни злобы, ни сострадания… равны для него и «серые» и «синие».

Томительно долго тянется зимняя ночь… грустная здесь — веселая и светло-радостная там, где не гремели выстрелы, где люди живут в миру, куда не раз предсмертною мыслью проникали — и еще живые и поверженные — бойцы…

Святая ночь Рождества, ночь мира и привета. Ночь, когда, при виде сверкающей огнями елки и радостных детских лиц, смягчается самое суровое черствое сердце, забывается горе и злоба… Зане — это ночь Благодати…

Здесь же, в этой адской долине, ночь невыносимой скорби и страданий. Ночь последнего испытания. — Ночь гнева Господня!..

Блаженны — убиенные… Счастливы уснувшие навек!.. И сколько здесь тех, кто засохшими устами, коснеющим языком молил Бога о смерти…

Томительно долго тянется зимняя ночь!

Вот — приподнялся один… чуть-чуть, на локоть только… и громко застонал от боли… мутным взором старается всмотреться — что там кругом?.. где он?.. где наши?..

— Братцы!.. Братцы!.. оставили…

Тоскливо забилось очнувшееся сердце, будя энергию жизни… Молнией пронеслось воспоминание дня…

«Идут… палят… бегут… падают… штыки… ура!., командир свалился… носилки… снова бегут… мечутся „синие“, мелькают красные фески в кустах, дым застилает очи — душит чрезмерно усталую грудь… редеют ряды… стали… упал и он…»

И все потемнело, все стихло разом… ни боли… ни малейшего страдания… А теперь?!.. зачем теперь эти муки?!.. оставили… бросили… один… один!..