Бремя черных - Быков Дмитрий - Страница 3

3

Дивертисмент

Под воздействием силы токаСсытся, срется человек,Уссывается жестоко,Опускается навек.На воздушном океане,Без руля и без ветрил,Все это время плавают в туманеХоры стройные светил.И совсем невыносимоВспоминать про матерей.Вообще со всяких точек зреньяЛучше сдохнуть поскорей.Опомнившись, как после дурного сна,В котором с особенной ясностью понимаешь,Что после смерти ничего не будет,А если будет, лучше бы не быть, —Тут можно предложить ряд возраженийИ утешений: первое, простейшее,Что все они убийцы, рецидивисты,И им в какой-то мере так и надо —Не зря начальник этакой колонии,При коем это все вошло в систему,Уволился, уехал в КраснодарИ был через полгода там застрелен,Причем виновных тоже не нашлиИ не смогли списать на суицид —Не потому, что он застрелен в спину,Это как раз бы не было препятствием,Стреляются и в спину, ничего,Еще и произвел контрольный выстрел, —Не потому, но есть такие люди,В чей суицид поверить невозможно,И эта мысль так оскорбит их память,Как, например, свидетельство о том,Что иногда они подавали нищим.Нет, беспросветность – так ужбеспросветность.Так вот: они же все рецидивисты,То есть им в какой-то мере так и надо,Решит благополучный обыватель,Не знающий, что завтра это всеСпособно приключиться лично с ним,С его детьми, с его старухой матерью —Мать лучше, я говорил, не вспоминать;Есть утешенье более продвинутое,Почти религиозно-философское,Из тех, что обязательно любезныНачитанным еврейским христианамИли команде сайта «Православие».Суть аргумента в том, что в злодеяньяхКоличество неважно вообще,Освенцим ничего не добавляетК распятию Христа, и потомуМы не узнали ничего особенного.Да, безусловно, ничего особенного,Да и чего мы, собственно, не знали,Но возникает некая неловкость,Причины коей трудно сформулировать.Распятие Христа не обязательноМогло сопровождаться воскресением,И суть не в нем, и не в высокой миссии —Евангелие не менее кровавоОт этих всех пасхальных утешений,От многолетней ролевой игры,Что происходит по его мотивам;И добровольность этого распятияНе снимет гефсиманского отчаянья,Поэтому любые пытки токомКак будто ничего не добавляютК древнейшей ссоре Каина и Авеля,С тех пор запечатленной на Луне;Но, как говорится, Луна Луной,А всякий раз, садясь писать стихи,Припоминаешь томскую колониюИ думаешь: на томскую колониюВсе это повлияет очень мало,А, собственно, зачем тогда вообще?Не в наших силах отыскать слова,Что поколеблют томскую колонию;Вернее, их смогла найти Масюк,И там теперь кого-нибудь уволят,Уволенный уедет в КраснодарИ будет там убит рецидивистами,Другую же победу справедливостиВ Отечестве представить затруднительно.Какие стихи возможны после Освенцима —Мы знаем все, их страшное количество,Но эти штаны, заправленные в носки,Внушают новые, иные чувства.В конце концов я говорю себе,Что это вообще другое дело,Как доктор говорил в одном романе,Что смерть – это просто не по нашей части.Дракон не отменяет соловья,Освенцим не отменит вальсы Штрауса(Хотя, сказать по чести, в вальсах ШтраусаУже заметно что-то из Освенцима);И вообще культурные растенияНуждаются в уходе, а сорнякПроизрастает сам неограниченно,И если произвести гораздо больше,В промышленном количестве буквально,Рифмованных или ритмичных строк,То можно переполнить мир и вытеснитьГУЛАГ, Освенцим, томскую колонию,Покойного автора рифмы «верлибр» – «калибр»…(Он тоже рифмовал, но будем думать,Что иногда суть все-таки не в рифме.)Вот так одолевается неловкостьПри поисках причин и оправданийДля этого бесплодного занятия,Разумнее какого все же нету;Тут полагалось бы наладить ритм,По авторскому легкомыслию разбренчавшийся,Вогнать все это в пятистопный ямбИ подпустить рифмовки, хоть бы внутренней,И в хаос тьмы впустить порядок утренний,Но нет, я делать этого не буду,Хоть знаю много рифм – допустим, «ламп»,И почему-то вспоминаю «вамп»,Но это было бы прямою пошлостью.Нет, не хочу. Нет, этого не будет.Нет, не хочу по крайней мере сегодня.Не то чтобы мне это тошно после Освенцима,Но почему-то стыдно после Адорно.Не стоит рассуждать, концептуализировать,Печатать «Негативную диалектику».Что вообще можно делать после Освенцима?Писать стихи. А если не умеешь —Иди и умри, затравленный студентами,Повторяя: спасибо, Господи, что не в Томске.А если на том свете есть тот свет,И там Адорно скажет мне «Привет!»,То я скажу, что эта стихопрозаБыла преодолением невроза.Ведь этот способ как бы разрешен?И он мне скажет: ja, sehr gut, sehr schön.