За гранью тьмы (СИ) - Аро Ольга - Страница 19

В моих силах помочь ей, избавить от изматывающих видений. Но я медлю, пропуская день за днем, ночь за ночью, оттягиваю миг расставания.

Потому что я не хочу уходить.

Но тьма, что следует за мной по пятам, подобна тени, не исчезающей в полдень. Стоит лишь заглянуть глубже, в самую бездну, и я вижу будущее Тео, разглядев в тенях чужое прошлое.

— Ты видишь их? Видишь? — шепчет мой Ангел, обхватывая руками узкие плечи. Ногти обломаны, а, возможно, содраны о каменные стены. На кончиках пальцев — засохшая кровь.

Лицо ее, исхудавшее и потерявшее краски, по-прежнему прекрасно. Белокурые локоны спутались, потеряли свой блеск, прилипли к мокрым от пота лбу и шее.

Сидит на деревянной кровати, мерно покачиваясь, вряд ли осознавая собственные действия, вжимаясь спиной в камень стены. Скомканное одеяло откинуто в сторону, перьевая подушка — то, что от нее осталось — валяется на полу.

Кругом, по всей узкой, погруженной в полумрак келье, разбросаны перья. Лежат на кровати, полу, комьями забиваются по щелям и углам скромной обители.

— Вижу? — присаживаюсь на край кровати, ощущая, как прогибаются под моим весом скрипящие старые доски.

— Змеи, — мой Ангел поднимает влажный взгляд, зрачки ее черным заполняют голубые радужки. Перья застряли в грязных, пропитанных потом волосах. — На полу, здесь змеи. Везде. Видишь?

Губы ее обкусаны, запекшаяся коркой кровь трескается, когда она вдруг начинает хрипло смеяться.

Смеется, сжимая тонкими, бледными пальцами исхудалые плечи. Рубаха на ней серая от грязи, подол ее рваный; ноги босые, черные от грязи.

Не произношу ни слова, всматриваясь в наполненные безумием глаза. Одно краткое мгновение, позволившее мне разглядеть то, что заполнило моего Ангела — и я поспешно отвожу взгляд, закрывая от себя ее потерявшее покой сознание.

То, что открылось мне, не стало откровением.

Морщусь, ощущая боль в середине груди. Глухую, не щадящую, запустившую когти в истекающее кровью сердце.

Обвожу взглядом небольшую келью, потому что не нахожу в себе сил вновь заглянуть в лицо Ангела.

Сквозь маленькое зарешеченное окно под самым потолком виднеется блеклый круг луны, дающий немного света. Нет ни стола, ни стула. Миска с засохшими объедками так и стоит у единственной железной двери, нетронутая.

Смердящее ведро перевернуто, моча разлилась по каменному полу, перья пропитались влагой, прилипли к полу.

Большой деревянный крест, как насмешка над моим здесь присутствием, висит на стене у изголовья кровати. Смотрю на него долго, рассматривая фигурку распятого человека.

— Забери меня отсюда, — тихо шепчет мой Ангел, льнет ко мне, обвивает руками талию, трется щекой о жесткую ткань плаща. — Я больше не могу, не могу… они кругом… они…

Она замолкает, когда моя ладонь ложится на ее лоб. Он горит в лихорадке, причиной которой является тьма, которую я ношу в себе.

Опускаю взгляд, забывая про крест, легким движением пальцев отвожу со лба поблекшие пряди волос, низко наклоняюсь, мягко касаясь губами влажной кожи. Ощущаю соленую влагу, прикрываю веки, замирая в тихом, нежном, прощальном поцелуе.

Ангел засыпает в моих руках, слабое тело обмякает будто, наливаясь весом. Осторожно кладу ее на кровать, на краткий миг задерживая взгляд на разгладившемся, словно нашедшем покой лице. Дрожат сомкнутые веки, трепещут светлые ресницы.

Могу ли я, обреченный на одиночество, желать быть рядом с человеком? Могу ли я, созданный тьмой и наполненный ею, стремиться к свету?

Могу ли я, несущий в самой сути своей лишь разрушение, познать что-то великое?

Имею ли я на это право?

Мой Ангел спит, погрузившись в сон без сновидений, когда я покидаю ее навсегда.

ГЛАВА 9

Нас окружает старое, вынесенное за черту города кладбище, настолько древнее, что истершиеся надписи на могильных плитах почти слились с замшелым камнем. Вековые деревья кидают тень на заросший мхом и редкой высокой травой запустелый некрополь, давно позабытый людьми. Здесь давно уже не хоронили, оставив старые могилы зарастать сорняками и позволив корням исполинских деревьев рушить могильные плиты.

Ощущаю спокойствие, присущее всем подобным местам; оглядываюсь, различая сквозь истончившуюся завесу скользящие тени. Не несут в себе ни тьмы, ни света, лишенные эмоций и желаний, являя собой лишь эхо былой жизни, точно отпечатки ладоней на запотевшем стекле.

Они чувствуют мое присутствие, но не обладают силами и хоть сколько-то внятными инстинктами, чтобы исчезнуть, скрыться, затаиться, наконец, как поступает любая низшая сущность при моем приближении.

— Так тихо, — говорит Тео, проводя пальцем по треснувшему камню покосившегося надгробия. — Тут есть привидения?

— Привидения? — голос звучит растерянно. Ищу в сознании Тео образы, ухватываю моментально и тут же невольно улыбаюсь. — Нет, ничего опасного здесь нет.

Кроме меня, безусловно.

Мысль вызывает ухмылку.

— Почему ты смеешься? — Тео вскидывает подбородок, улыбается в ответ на мою улыбку, поправляет съехавшие на нос очки и идет дальше, от могилы к могиле, рассматривая едва читаемые надписи.

Любуюсь ею, не скрывая почти откровенного взгляда. Мне нравится в Тео все: ее длинные темные волосы, непослушной волной лежащие на плечах. Внимательные карие глаза, за стеклами очков кажущиеся больше и отчего-то наивнее. Мне нравятся ее очки — без них лицо Тео выглядит беспомощно и совсем юно.

Ее светлая с ярким рисунком футболка, перекинутая через плечо сумка на широком ремне, синие джинсы и даже белые с розовым кроссовки — мне нравится в Тео все.

Странное, не поддающееся разумению чувство. Не пытаюсь разобраться уже давно, приняв условия долгой изматывающей пытки.

— Почему ты не спрашиваешь, зачем мы здесь? — Тео останавливается между двух старых могил и смотрит на меня, пальцами поглаживая каменные надгробия.

— Зачем мы здесь? — возвращаю ей заданный вопрос, как она того желает. Останавливаюсь в трех шагах позади, внимательно рассматривая тени, заскользившие по худому лицу.

— Только не злись, пожалуйста, — быстро произносит Тео, и будто насмешка — от сказанной фразы я мгновенно ощущаю проснувшееся раздражение. Потому что уже знаю, что последует дальше.

— Я чувствую, что ты… близок… таким вещам, — голос Тео внезапно становится невнятным, смущенным. Она опускает голову, сжимая губы в тонкую линию. — Мне казалось, ты должен… как-то…

Тео замолкает, на лице ее отображается глубокая растерянность. Молчит, запутавшись в собственных мыслях, ожиданиях и страхах.

— Должен — что? — пока еще легкая, но стремительно разрастающаяся злость покусывает языками пламени, аккуратно и отчасти нежно. — Поднять из земли мертвых? Показать тебе привидение? Я говорил тебе и повторю еще раз — не задавай мне вопросов, не пытайся понять.

Это ощущение ужасающе — с каждым произнесенным словом я теряю контроль. Не могу реагировать иначе, потому что усталость от нескончаемых, изводящих меня вопросов, кажется, захлестывает с головой.

Тео не умеет останавливаться, не умеет слушать, не чувствует границ, которые ей не велено переступать.

— Я не буду молчать, — тихо, со звучащим в голосе упрямством, говорит она, — я хочу знать, кто ты. Хочу знать твое имя. Я имею на это право.

Въедливая, болезненная ярость вскипает мгновенно, и не успеваю принять ее, овладеть ею. Я просто не готов к этому чувству.

Она овладевает мной, опутывает раскаленными цепями, сжимает горло, распирает легкие. Делаю глубокий вдох, а внутри все клокочет, не желая успокаиваться.

Осознаю это и злюсь еще сильнее, на беспомощного себя, на Тео, замершую передо мной с лицом, которое я не могу прочитать.

Молчу, стискивая челюсти.

Затхлый запах проникает в ноздри, абсурдным образом вяжется с запустением открытого склепа, с холодом древнего мертвого камня.

— Ты можешь звать меня так, как тебе угодно, — отвечаю очень, очень ровно, с трудом скрывая беснующуюся внутри раскаленную ярость.