Антония Де Вельвиче. Читающая (СИ) - Бег Кира - Страница 45

В глазах потемнело, в ушах стоял гул. Дар словно сошел с ума и твердил, что впереди на крыше никого нет. Откуда-то доносилось ее имя, но девушка была не в силах не то, что отозваться, даже просто открыть глаза. Тело охватило странное ощущение невесомости, мысли путались. В какой-то момент показалось, что потянуло свежим воздухом, что дым отступил, но сознание отказывалось слушаться.

— Тони? Тони. Держись, лекарь уже едет. Ну почему ты вечно влипаешь в неприятности, приходится волноваться за тебя. Держись, слышишь?

Возникло и исчезло видение мужского лица с резкими породистыми чертами. На идеально отглаженном воротнике уродливо расползлись разводы то ли копоти, то ли сажи; с краю неприятно кривилось прожженное пятно.

Мужской голос доносился, как сквозь вату или толщу воды.

— Присмотри за ней.

Ощущение невесомости и качки пропало, под спиной возникло что-то твердое и прохладное. Губ коснулась влага.

— Тони, пей.

Другой голос, как будто знакомый. Дар видел только одного человека, друга. Послушно сделав первый глоток, Антония жадно потянулась за водой и закашлялась, подавившись.

— Осторожно, — ей помогли перевернуться на бок. — Ты как?

Вместо ответа Антония прижалась лбом к холодным камням мостовой. Дышалось с трудом, свежий воздух словно не хотел заходить в оскверненные дымом легкие, и каждый вдох отдавался болью. Антония не знала, сколько времени прошло прежде, чем она хоть немного пришла в себя. Потом накатило понимание, что она лежит на тротуаре неподалеку от злополучного дома, а рядом с ней сидит Шаттон.

— Воды, — прохрипела Читающая.

— Тебе повезло, что рядом оказался инспектор. Он прибыл на место первым, и буквально бросился в огонь, когда узнал, что ты осталась в пристройке. Вот только что он здесь делал? Мы ему доложить не успели, стражи тоже не сообщали. Откуда ему было знать, что по этому адресу что-то происходит?

Антония не слушала, она жадно пила и пыталась надышаться. К концу бутылки подоспел лекарь. Померил пульс, ощупал горло, посветил фонариком в глаза, поводил над телом амулетом и заставил вдохнуть какой-то аэрозоль. Дышать сразу стало легче.

— Вдыхать каждый час шесть раз, потом трижды в день еще неделю. Вот рецепт, на курс два флакона. Название мази от ожогов на этом же бланке, тюбика должно хватить.

Антонию погрузили в лекарский автомобиль, вкололи какую-то дрянь, от которой она пыталась отказаться, а потом наступил провал в памяти.

Когда она снова открыла глаза, над ней колыхалась легкая занавесь балдахина. Простыни приятно холодили кожу, на руке обнаружилась повязка; лицо, судя по ощущениям, было намазано чем-то жирным. Антония пошевелилась и поняла, что на ней только длинная нижняя рубаха на тонких лямках. Рядом в кресле с книгой в руках сидел Олаф. Он словно почувствовал взгляд хозяйки, поднялся, захлопотал.

— Миледи. Рад, что вы очнулись. Как самочувствие? Что-нибудь беспокоит? Лекарь сказал вам нужно много пить и оставил аэрозоль.

Антония не знала, как оказалась дома и сколько времени проспала. Хотелось спросить о преступнике, пожаре, и не примерещились ли слова Шаттона об инспекторе. Но дворецкий явно был не тем человеком, который мог ответить на эти вопросы. Решив, что стоит просто отдохнуть, и тогда в голове прояснится, Антония поблагодарила за заботу и послушно выпила все, что предложил Олаф, воспользовалась аэрозолем. Потом кое-как, опираясь на дворецкого и упрямо отказываясь от любой другой помощи, доковыляла до уборной.

Закрыв за спиной дверь, Антония шарахнулась вбок и едва не завизжала, но хриплый после дыма и аэрозоля голос выдал лишь слабое шипение. И хорошо, иначе Олаф только зря вышиб бы дверь. Антония быстро поняла, что напугало ее всего лишь собственное отражение. Лицо в белых масляных разводах от мазей, кожа воспаленная, волосы с одной стороны подпалены почти до основания, с другого бока превратились в паклю, глаза красные.

Сделав, что хотела, Антония снова вернулась к зеркалу. И как Шаттон и Олаф от нее не шарахались? Ох, да еще и инспектор, кажется, все-таки был. И видел ее в таком виде. Почему-то стало неприятно. Девушка коснулась щеки, на пальцах остался жирный крем.

— Миледи, как вы? Помощь нужна?

— Все хорошо, сейчас выйду.

Похоже, Олаф решил, что банные процедуры затянулись. Закралась мысль, что повезло, что Олаф не додумался переодеть ее в любимый шелковый пеньюар. Тот был бы безнадежно испорчен мазями. Вздохнув, Антония вышла из уборной.

— Олаф, как ты меня терпишь? — поинтересовалась она, когда дворецкий помогал ей дойти до постели.

Антония имела в виду внешность, но, похоже, мужчина понял ее превратно. От него пришел такой коктейль удивления, недоумения и чего-то еще, напоминающего нежность, что Антония споткнулась. Дворецкий, подхватив ее на руки, донес и уложил хозяйку в постель.

— Я имела в виду, что выгляжу неважно, — пробормотала девушка, пытаясь оправдаться, а потом мысленно на себя шикнула и отругала. Она ничего не сказала и не сделала, за что следовало бы извиняться. А в остальном она ни перед кем отчитываться не обязана.

Олаф пожал печами.

— Не столь важно, как вы выглядите, миледи. Утренние пробуждения, когда я вижу вас заспанной, со следами подушки на щеке и в пижаме, вас не смущали. Так что же изменилось теперь?

Антония вынужденно признала, что ничего. Заодно выяснила, что ее привезли вчера вечером на лекарском автомобиле, оставили указания по лечению и за отдельную плату предоставили все лекарства. Переодевал ее сам Олаф, а лекарь в его присутствии поменял повязки и показал, как и что делать.

Дворецкий раздвинул шторы, за которыми прозрачно-голубое, какое бывает только ранним утром, небо умывалось лениво проплывающими облаками. Антония едва не рухнула с кровати, когда увидела такой знакомый, но явно свежий букет в вазе на окне. Олаф пояснил, что подарок принес утром курьер без каких-либо пояснений и обратного адреса. У девушки внутри заворочалось что-то уютное и пушистое, как ей самой показалось. Ощущения были странными и непривычными, хотелось прикасаться к цветам и вдыхать их запах. Сперва Антония воспротивилась такому порыву, потом все же не выдержала и попросила переставить вазу поближе, на тумбу. А следующим утром принесли новый букет, и так каждый день, до выздоровления.

За разговорами подошло время обрабатывать пострадавшую кожу. Дворецкий настоял, чтобы помочь хозяйке переодеться и сменить повязки. Девушка сначала согласилась, но после того, как дворецкий обработал ей руки, все же попросила позвать его мать, госпожу Сору. Одно дело, когда Антония по утрам в пижаме и здравом уме, и совсем другое — такая беспомощная и практически голая.

Госпожа Сора пришла на удивление быстро. Стала причитать что-то утешающее, говорить, что волосы обязательно отрастут, а кожа совсем скоро снова побелеет. И что нет ничего непоправимого, что Антония молодец, так хорошо держится и все терпит, и что работа у нее очень опасная, и что такую умницу, как она, нужно беречь. Антония видела, что женщина просто отвлекала ее разговорами, пока морщинистые руки на удивление легко и почти безболезненно втирали мази в пострадавшую кожу. Но еще девушка чувствовала, что мать Олафа говорит искренне. Почему-то захотелось расплакаться.

Все же сдержавшись, Антония поблагодарила госпожу Сору за заботу и пообещала себе заказать для старушки хорошую пряжу для вязания. Как-то раньше она упустила из виду этот момент.

На следующий день Антония нашла в себе силы принять душ, вымыть голову и более-менее привести себя в порядок, для чего снова пришлось позвать госпожу Сору. Йорка решил в меру сил помогать хозяйке и весь день приносил Антонии подносы с едой, а еще нарвал в саду цветов на букет, за что получил по шее от Виттора. Олаф привычной почти неощутимой тенью постоянно был рядом.

В обед по амулету связался Вик, коротко поинтересовался здоровьем и передал от всего отдела пожелания скорейшего выздоровления. Антония поблагодарила его и передала привет остальным коллегам. Вспомнив про букет, девушка связалась с Лендером, и уже к вечеру механический курьер доставил набор амулетов и реактивов. Антония показала Олафу, как всем этим пользоваться, и попросила впредь проверять все посылки.