Время колоть лед - Хаматова Чулпан - Страница 24

Глава 9. Параллельные прямые

Хорошо помню момент, когда я поняла, что “назад пути нет”. Тут надо признаться: когда мы с Диной Корзун только придумали этот концерт, я до конца не верила в серьезность затеи… Мне казалось, это какой-то сон, фантазия. Но вот всё как-то закручивается, совершенно неожиданно все артисты, которым мы с Диной звоним, говорят “да”, и становится ясно, что мы задумали громадное дело и теперь вопрос стоит совсем по-другому: хватит ли у нас сил его провернуть. Реальность проступает передо мной не сразу, постепенно. Я живу в этот момент между Москвой и Берлином, даже больше в Берлине, и мотаюсь постоянно в Москву для того, чтобы с кем-то встретиться, о чем-то договориться, что-то обсудить в связи с концертом; мне кажется, что я бегу какой-то бесконечный марафон, бегу, бегу, но всё равно не понимаю, что меня ждет впереди.

К счастью, концерт согласился принять у себя мой родной театр “Современник”, но нельзя сказать, что всё было легко и просто. Например, в театре тогда еще работал такой “замечательный” директор Леонид Иосифович Эрман, человек-легенда, о котором еще Олег Даль в мемуарах писал: “Был у Эрмана в кабинете, получил страшной силы заряд ненависти к театру «Современник»”. Говорят, Эрман любил повторять: “Сейчас труднее вахтера найти, чем артиста, даже талантливого!”

Важная ремарка: после всех московских терактов в театр со служебного входа можно было войти только по паспорту. Об этом нововведении охрана всех театров знала, а люди, которые в них приходили, нет. Разумеется, ничего об этом новом правиле не знали артисты, которых мы пригласили. По-моему, я и сама про то, что надо носить с собой паспорт, узнала только в день концерта. А день этот выглядел так: приходит Макаревич с гитарой к служебному входу, а вахтер, по указанию Эрмана, его не пускает. Макаревич настаивает, прибегаю я и тоже настаиваю: “Это же Андрей Макаревич, он пришел на наш концерт!” Вахтер звонит Эрману, тот говорит: “Нет, без паспорта ни в коем случае не пускать”. Тогда я бегу к Эрману на четвертый этаж и говорю ему: “Леонид Иосифович, ну как же так, это же целый Макаревич пришел к нам на концерт, а его не пускают!” Он: “Да что же вы молчали-то! Макаревич! Конечно, пропустить!” Я радостно бегу вниз, но когда добегаю, вахтер как раз кладет трубку со словами: “Леонид Иосифович, поняла вас, не пропускать”. Поднимает на меня глаза: “Эрман велел не пропускать”. Я опять бегу к Эрману, опять слышу: “Ну что же, конечно, пропустить!” И опять вижу вахтершу, которая с понимающим видом кладет трубку. Так повторялось раза три или четыре, пока, в конце концов, я не ворвалась в кабинет к Эрману и не закричала: “Если вы не прекратите это сию же секунду, мы отменим концерт, объявим везде, что театр «Современник» саботирует благотворительное мероприятие, и всё!” Макаревича пропустили. И больше история с пропусками не повторялась. Но стало не намного легче: артисты приезжают, возникают вопросы, которые непонятно как решать. Идет саундчек, не хватает гримерок, не хватает мест на парковке перед “Современником”, у нас нет никакой профессиональной команды, даже волонтеров еще не было! Зато есть безумная затея собрать деньги на облучатель крови для Российской детской клинической больницы.

Самого концерта я не помню. Но помню, когда всё кончилось, мы собрались у Галины Борисовны, и уже было понятно, что мы не просто собрали деньги на облучатель крови, мы, кажется, собрали намного больше денег, чем требовалось. А главное: столько людей, которые существовали сами по себе и не думали, наверное, что могут быть полезны, так горячо откликнулись, так с душой рванули в наше дело… Никогда – ни до, ни после – я не испытывала такой гордости за свой цех, за людей своей профессии.

В общем, стоим мы в кабинете у Волчек без ног, без рук, без голоса и без сил, кажется, что-то выпиваем. И вдруг Гармаш предлагает: “А давайте-ка на будущий год устроим такой же концерт?” И мы с Диной стекаем по стене: какой такой же концерт, какой будущий год? Мы еще один концерт просто не переживем! ЧУЛПАН ХАМАТОВА

ГОРДЕЕВА: Знаешь, ужасно интересно наблюдать, как в жизни ровно по тем математическим законам, которым нас учили в школе, параллельные прямые пересекаются только в пространстве, а на плоскости – так и остаются прямыми. И когда твой мир делается объемным, другим, не таким, как ожидалось, ты пересекаешься с теми, с кем не должен был или не мог встретиться, если б оставался на месте и довольствовался тем, что есть.

Мне кажется, в жизни всё именно так и устроено: мы прикладываем какие-то усилия, раздвигаем свои горизонты для того, чтобы иметь счастье встретить новых людей и принять новые вызовы. И уже вместе идти отвечать на эти вызовы, что-то делать, чтобы открыть другие горизонты. И так – до бесконечности.

Если же попробовать встроиться в твою хронологию, то в тот момент, когда ты добега́ешь свой марафон, я знакомлюсь с Галиной Анатольевной Новичковой. Точнее, сама Галина Анатольевна, как это с ней обычно бывает, стремительной походкой вбегает в мою жизнь. Она просто-напросто приходит на НТВ, на восьмой этаж в информационную редакцию, в кабинет к главному редактору – Татьяне Митковой. Уж не знаю, каким образом Новичкова с Митковой познакомились. (Насколько я помню, они сошлись на почве страстного увлечения большим теннисом.) В общем, в один прекрасный день Новичкова пришла к нам на НТВ и стала выпытывать у Митковой, какой корреспондент в “Новостях” самый неравнодушный. Миткова вызвала меня. Говорит: “Вот доктор, вы с ней, – Миткова со всеми всегда на «вы», – поговорите, там нужна какая-то помощь”. А я уже “инфицирована” волшебной силой телевидения, которое умеет решать проблемы. Я хорошо понимаю, на что оно способно, в чем его сила и магия: это огромный рычаг влияния, с помощью которого можно и нужно менять мир. Я это поняла, когда сделала несколько первых сюжетов, как я их называла, “прямого действия”. Это были сюжеты о детях, которым помогал фонд “Детские сердца”, эфирные выпуски гоняли их целый день. Внизу была бегущая строка – расчетный счет пациентов, координаты фонда.

ХАМАТОВА: Так тогда собирали деньги?

ГОРДЕЕВА: Именно так: на расчетные счета пациентов. Это была дикая морока: переписать без ошибок все эти цифры и буквы. Для зрителей, вероятно, отдельной морокой было успеть переписать всё с экрана.

Представляешь, недавно одна мама, мама мальчика Артёма, одного из героев моих первых сюжетов “прямого действия”, которому в две тысячи пятом или шестом году был нужен кардиостимулятор, написала мне письмо. В письме – фотография: Артём – высокий, красивый, улыбающийся, в день окончания университета. Я рассматривала эту фотографию, наверное, час. Прошло больше десяти лет. Но я вдруг вспомнила квартиру, в которой Артём с мамой жили очень скромно, я бы сказала – бедно, все деньги тратились исключительно на лечение Артёма и на его образование: он увлекался программированием. Глядя на фотографию взрослого, страшно симпатичного Артёма, я вспомнила десятилетней давности полные ужаса глаза его мамы, которая плакала только тогда, когда Артём не видел, а входя в комнату к сыну, как-то подбиралась, улыбалась и всё время твердила о будущем, о поступлении в университет. Надо было только поставить Артёму новый кардиостимулятор, каких не делали в России, а делали в Германии. Для этого были нужны деньги, а значит – сюжет, с помощью которого деньги можно было бы собрать. Сюжет вышел, деньги собрали. И всё сбылось. Невероятное ощущение. Как будто я прожила и их жизнь тоже.

ХАМАТОВА: Сюжет прошел потому, что его сделала ты.

ГОРДЕЕВА: Пусть так. Но все эти годы я не вспоминала в таких подробностях ни этот сюжет, ни другие.

Почему-то из всей эпопеи с первыми благотворительными сюжетами запомнилось только, как после очередного эфира в моей жизни вдруг появился очень характерный для тех времен человек по имени Максим. Двухметрового роста. В жмущем пиджаке, остроносых ботинках и с золотой цепью крупного плетения. Он привез деньги в коробке. Точнее, вначале он позвонил в секретариат НТВ и был, видимо, настолько убедителен, что ему дали мой мобильный телефон. Он коротко сказал: “Я Макс. Видел там этот ваш сюжет про детишек. Могу помочь. Бабки я подвезу. Если кровь нужна, ребята тоже подъедут”. Но фонду “Детские сердца” не нужна была кровь, только деньги на кардиостимуляторы. И мы договорились с этим Максимом встретиться у метро ВДНХ и отвезти деньги в фонд. В фонде, помню, всё переживали, что угостить будет нечем: ничего, кроме чая и печенья, нет. Но угощение не понадобилось: Макс открыл багажник, вынул оттуда коробку денег, отдал нам с Катей Бермант, директором фонда, и исчез. Потом я ему перезванивала, предлагала поблагодарить по имени в эфире НТВ, сделать, так сказать, воспевающий его доброту сюжет. Он отрезал: “Ты чё, похоронить меня хочешь?” Тут я поняла, что другого шанса, может, и не будет, и спросила: “А почему вы решили помочь?” Ответил: “Да у меня сын родился, третий. Я раньше, как рождался кто-то, церковь строил. А потом решил, что попы и так справятся”. Напоследок он еще раз предложил помощь своих “здоровых ребят”, если нужна будет кровь.