Память (Книга первая) - Чивилихин Владимир Алексеевич - Страница 46

46

А сейчас, дорогой читатель, прошу приготовиться к совершенно неожиданному. Мы часто в нашем путешествии по минувшему обращаемся к стихам — они поэтизируют суховатое документальное повествование о давних временах и тяжких безвременьях, и наша поэзия в своих лучших образцах опиралась на творчество народа, лирическая душа которого не черствела никогда, примером тому — русская песня. В народных песнях своеобразно отражались история, национальный психический склад, затаенные мысли и половодье чувств — любовь, грусть, гнев, радость, горе, боль надежды, сострадание… Множество песен стали классическими, вошли в сборники, но сколько их забылось! Ведь частушечники и песельники жили некогда в каждом русском селе.

Познакомлю читателя с одной сибирской девичьей песней — она сохранилась среди потомков Николая Мозгалевского, записана М. М. Богдановой и дошла до наших дней. Не берусь утверждать, что в истоке ее была любовь Дуняши Агеевой к Николаю Мозгалевскому, — нет у меня таких точных данных, но эта народная песня во всей ее простоте и прелести несет на себе явную печать индивидуальности, личного жизненного опыта и, несомненно, родилась когда-то в народной околодекабристской среде. Совсем еще недавно столь редкий, а по сути, единственный в своем роде образец сибирского фольклора помнили пожилые женщины села Каратуз, что под Минусинском. Они пели ее на вязальных бабьих посиделках протяжно и неторопливо, с искренним чувством, как до сего дня поют в народе любимые неэстрадные песни. Старинная эта девичья песня довольно длинна, как длинны зимние сибирские вечера, и публикуется здесь впервые:

Не видела, не слышала,Родимой невдомек,Кому украдкой вышилаЯ белый рушничок.Ему — дружку сердешному,По ком ночей не сплю,Несчастному, нездешнему,Какого я люблю.Пригнали его силою —Под стражей, под ружьем,В места наши таежные,Увидел, как живем.Поставил его старостаК нам постояльцем в дом,А он, как сокол в клеточке,Тоскует за окном.Глядит на быстру реченьку,На росные луга,На рясную черемуху,Где тропка пролегла.Ведет тоя дороженькаЗа горы, за леса,Во край его отеческий,Где сам он родился.Болезной сиротиночка,Без пашни, без избы,Как во поле былиночка, —Злосчастней нет судьбы.Не нашей он сторонушки,А век в ней вековать-Пойду к нему я в женушки —Не станем горевать.Ох, повинюсь я маменькеДа поклонюсь отцу:Благословите, родные,В замужество, к венцу.Не надо ни приданого,Не надо соболей,Отдайте нам светёлочку,Какая посветлей.Любезные родители,Не спорьте вы с судьбой.Уж мы давно поладили,Решили меж собой.Ты, государь мой батюшка,Не гневайся на дочь!Дражайшая ты матушка,Размысли, как помочь!Приветьте оба ласковоЖеланного мово,Примите зятя пришлогоЗа сына своего!Ах, кудри его черныеВо кольца завиваются,А рученьки проворныеРаботы не гнушаются.Уж я рушник узорчатыйПовешу на виду:Пусть знает, пусть надеется,Что за него пойду.Приму кольцо заветное —Суперик золотой:Несчастного, секлетногоПодарок дорогой.

«Суперик» — старинное сибирское слово, означающее тонкое колечко с камушком, перстенек, а «секлетный» — просторечный вариант слова «секретный»: так в Сибири называли первых политических ссыльных декабристов; и по местам их расселения и хозяйственной деятельности до сих пор существуют непонятные для новожилов названия — «Секлетная падь», «Секлетная елань», «Секлетный лог»…

Дуняша Агеева, первая сибирячка, вышедшая замуж за декабриста, стала его главной жизненной опорой, светом во тьме, как и другая Дуняша — из крестьянской семьи Середкиных, с которой позже нашел свое счастье под Иркутском первый декабрист Владимир Раевский. Эта девушка тоже глубоко и нежно полюбила изгнанника, но долго грудь «темничного жильца» была «как камень» и он «бледнел пред девою смиренной». Посвященное невесте стихотворение Владимира Раевского пронизано ощущением счастья:

Она моя, она теперь со мною,Неразделенное одно!Ее рука с моей рукою,Как крепкое с звеном звено!Она мой путь, как вера, озарила.Как дева рая и любви,Она сказала мне отрадное «живи»И раны сердца залечила.Упал с души моей свинец,Ты мне дала ключи земного рая —Возьми кольцо, надень венец.Пойдем вперед, сопутница младая!

Декабристы оставались самими собой в обстоятельствах подчас необычных и неожиданных, которые создавала ссыльная сибирская жизнь, требуя от них нравственного выбора… Михаил Кюхельбекер и Анна Токарева. Он — бывший дворянин и морской офицер, повидавший весь мир в кругосветном плавании, познавший Алексеевский равелин Петропавловки, Выборгскую, Кексгольмскую крепости и вновь Петропавловскую, прошедший Нерчинские рудники. Она — неграмотная сибирская девчонка, из-за бедности отданная своей матерью на сторону в прислуги. В их истории, полной печали, суровой тогдашней правды, борьбы за любовь и счастье, за право быть людьми и, есть все для исторической повести…

«Суразенок» в Баргузине! Анюта Токарева вернулась из дальнего села, где находилась в услужении, беременной — и родила сына. Позор на веки вечные — люди глухи к горю человека, не защищенного богатством или властью. Однако внебрачному ребенку надобно было давать имя, крестить его в церкви, а кто из уважаемых людей согласится стать крестным отцом «суразенка»? Это делает — глазыньки б не глядели! — «секлетный» Михаил Кюхельбекер, повинуясь долгу сострадательного человека и, быть может, внезапно вспыхнувшему в нем иному чувству. Анюту с ее «суразенком» гонят из дома близкие — она же сделалась кумой государственного преступника! Грех, да еще грех, да… третий грех! Взаимная любовь зародилась, соединила «секлетного» с отверженной молодой матерью, и у них родилась дочь. Лицейский друг Пушкина, добрый нескладный Кюхля, защищал позже в письме к Бенкендорфу своего младшего брата: «Хотя истинный христианин не позволит того, но и не бросит первого камня в молодых людей…» И вот молодые люди идут под венец. Семейное счастье без кавычек, Кюхля учит Аннушку грамоте — младший брат от зари до зари занят хозяйством, да еще завел первую в Баргузине небольшую больничку и аптеку, а о жене своей пишет Евгению Оболенскому: «Она — простая, добрая». Старший брат вторит: «…главное, любовь искренняя к мужу; сверх того, неограниченная к нему доверенность; вообще брат счастлив семейством своим».