Наш человек на небе (СИ) - Дубчек Виктор Петрович - Страница 71

- Вижу, — согласился Коля, скептически наблюдая пистолет Макарова — с облезлым дулом, ещё довоенный. — Ты бы им тут поменьше размахивал:  союзники кругом, не так поймут. Тебе, вообще-то, кобуру опечатать должны.

- Ой, извините! — забормотал вчерашний фельдшер, быстро убирая оружие. — Я не подумал... Там в лагере такие сейчас дела пошли, раненых очень много, а мы все с оружием и спим вполглаза. Вы не подумайте, я сюда на практику направлен, медицинских роботов изучать. Товарищ Гесура говорит, я способный, а на звездолёте роботы мощнее, чем в крепости.

- Ещё бы, — хмыкнул Половинкин, хоть и мельком, но всё же успевший оценить качество и количество госпитальных роботов «Палача».

- Щас такие дела пошли, товарищ старший лейтенант! — затараторил обрадованный поддержкой Макаров. — Медтехника очень развивается, ну ужасно просто. Вы знаете, вообще, со временем медтехника перевернёт жизнь всего человечества. Ничего не будет: ни хирургии, ни терапии, ни оториноларингологии! Одна сплошная медтехника!..

- Ну, это ты что-то разгорячился. Оториноларингология, тут я согласен, действительно скоро отомрёт. Но акушерство? парентеральное питание? лечебная физкультура?.. Да простой пирамидон хотя бы — как человеку без пирамидона?

- А вот Вы вспомните мои слова через двадцать лет!.. — закричал младший медтехник. — «Пирамидон», ха! Да товарищ Гесура даже уколов не ставит: робот один только раз введёт под кожу ампулку — и всё! Дальше эта ампулка сама собою нужные вещества выделяет, пока не закончится. И колоть не надо даже!

- Да... это впечатляет, — покачал головой впечатлённый Коля. Уколов он не то чтоб боялся, а так... ну, не любил он уколы. — Но это всё-таки Гесура — а мы-то, мы когда так научимся?

- Научимся, товарищ старший лейтенант! Постепенно. К нам товарищ профессор Преображенский Борис Сергеич из Москвы приезжал, так говорит, эти ампулы уже мышам ставить научились, отечественного производства. То есть это ампулы отечественного производства, а мыши, я не знаю, какого производства, но, наверное, тоже отечественного.

Макаров помолчал, собираясь с мыслями.

- Товарищ старший лейтенант, кстати, а мыши трофейные бывают?

- Собаки бывают, — сказал Коля, вспоминая первые дни войны. — Гитлер, например.

- Ой, как я забыл!.. — обрадовался Макаров. — Я же Гитлера с собой взял, он тут, на челноке!

- Как на челноке? — опешил Половинкин.

- Ага, тут он. Я подумал — ну, нельзя же в космос сразу человека посылать, надо сперва какую-нибудь собаку или обезьяну. Я же не знал, что Вас уже послали.

- Меня... меня давно уже послали, — сдавленно сообщил первый космонавт Земли.

- Ну вот, так а я-то же не знал! Ну, и стал Гитлера готовить.  - Куда готовить?

- На опыты.

- Я тебе дам «на опыты»!..

- Вы не подумайте!.. Просто надо же мне на ком-то тренироваться.

- Тренируйся лучше... лучше...

Коля в отчаянии поискал глазами Мясникова, но массивной фигуры майора поблизости не наблюдалось. То ли бывалый осназовец вовремя предвидел очередной прорыв макаровского красноречия, то ли просто ушёл по неотложным своим делам — так или иначе, за старшего остался Половинкин.

- На кошках, — выдохнул Коля. — На кошках тренируйся. Гитлер где?

- В ящике... — ответил Макаров, озадаченный сменой тона.

- Пойдём. Достанем псину, а потом я тебя в их госпиталь отведу.

- Спасибо, товарищ старший лейтенант! Вы не подумайте: просто тут вокруг столько удивительного, а я с дороги так устал — ног не чую. Удивительно: впервые за долгое время он не чувствовал ног. Не в том смысле, что онемели, нет — ушла боль. Можно было бы подняться из кресла, присоединиться к собравшимся у оперативного стола военным... нельзя: нельзя давить авторитетом.

Впрочем, задавить авторитетом того же Шапошникова — задачка непростая.

Сталин усмехнулся в усы, вспоминая, как старательно Борис Михайлович уговаривал его оставаться в кресле. Другой бы предложил: «отдыхайте» — подразумевая: «не мешай!..» Начальник Генштаба сказал: «не мешайте» — имея в виду «отдохните хоть немного».

Сам старый маршал сосредоточенно нависал теперь над «живой картой», отслеживая ход боевых действий в Белоруссии. По экрану оперативного стола медленно ползали разноцветные значки воинских частей. Светились предполагаемые, расчётные и зафиксированные маршруты движения. В местах боестолкновений экран полыхал красным; отсветы ложились на лица склонившихся над столом генералов — и генералы казались сталеварами. Шапошников освоил оперативный стол очень быстро, словно всю жизнь чего-то подобного и ждал. Он откровенно наслаждался новыми возможностями; да и здоровье позволяло — когда болеешь так тяжело и долго, поневоле станешь воспринимать внезапное исцеление как второе рождение. «А ведь я — старше», подумал Сталин; подумал с товарищеским, но всё равно странным чувством.

Впрочем, все его ощущения в последнее время сделались... чудноватыми: обострёнными, слишком тонкими, слишком глубокими — словно он учился воспринимать окружающий мир каким-то новым органом чувств. Иной раз Сталину казалось, будто он растворяется в накатывающих незнакомых переживаниях, теряет чувство времени и пространства — но всякий раз,  сбросив оцепенение, он понимал, что мир вокруг не упустил и мгновения.

- Успевает, — с облегчением сказал Шапошников, распрямляясь.

- Катуков? — уточнил Тимошенко.

Борис Михайлович кивнул.

- Ну вот, — удовлетворённо сказал Семён Константинович. — Значит, не зря рокаду строили, я ж говорил.

Корпус Катукова, используя преимущество «тридцатьчетвёрок» в проходимости, метался сейчас в узкой полосе между Барановичами и Дзержинском. От танкового соединения немцы, естественно, ожидали попытки прорыва на Лиду; вместо этого Рокоссовский ограничивался контрударами и одновременно настойчиво расшатывал позиции немцев на севере, создавая впечатление недостаточности собственных сил — которых, сказать по совести, для вскрытия обороны противника и в самом деле было маловато. В это же время дивизии генерал-лейтенанта Власова обозначали угрозу на юге, в направлении Луцка; репутация «наполеоновской хватки» Андрея Андреевича была достаточна высока, чтобы немцы поверили в серьёзность его намерений. Один и тот же вопрос, всегда один, из тысячелетия в тысячелетие: какой же из обозначенных ударов главный? Ответь верно — и выстраивай адекватную оборону, стягивай силы, подготавливай контрудар; ошибись — и терпи поражение. Не обязательно, конечно: иной раз и повезёт — вот только цена такого везения всё равно может оказаться слишком высокой. Однако план Рокоссовского предполагал сразу два главных удара — уникальное решение в военной истории. Идея вызвала яростные возражения Жукова и уважительное одобрение Тимошенко; Шапошников и Антонов колебались, склоняясь к «за».

- Вы уверены в своём предложении, товарищ Рокоссовский? — спросил тогда Сталин.

Фигура генерал-лейтенанта пошла синеватой рябью: голографическое изображение стабильностью не отличалось. Однако звук передавался по отдельному каналу, и голос Рокоссовского остался твёрдым:

- Уверен полностью, товарищ Сталин.

- А вот Ставка не уверена. Выйдите и подумайте хорошенько.

- Слушаюсь, — сказала голограмма.

Полупрозрачная фигура протянула руку, — очевидно, к выключателю, — изображение померкло. В воздухе над миниатюрным постаментом устройства вспыхнула и принялась крутиться вокруг собственной оси небольшая красная табличка: «Пользователь вышел из сети».

- Оригинальничает Костя, — отчётливо пробормотал Жуков.

- Молодец Константин Константинович, — сказал Тимошенко.

- А Вы что имеете сказать, Борис Михайлович? — спросил Сталин, откидываясь в кресле.

- Риск большой, товарищ Сталин, — отозвался Шапошников. — Но и выигрыш сулит немалый.

 Он по привычке откашлялся.

- Фактически, товарищ Рокоссовский реализует принципиально новую военную доктрину... да — назовём её доктриной автономной стратегической партизанской операции.