Воронья Кость (ЛП) - Лоу Роберт - Страница 12

12

— Разумно ли это, господин? Оркнеи и Ирландия никогда не были друзьями.

— Моя мать желает этого, — произнес Гудрёд, и его голос прозвенел словно колокол, металлическим звоном, будто шлем все еще был на нем, — поэтому мы должны найти способ.

— А еще она хочет, чтобы я стал королём, — добавил он с горечью, и провел ладонью по покрытым ржавчиной от шлема, поредевшим волосам. — Потому что я самый младший.

Эрлинг неуклюже поднялся на ноги, не проронив ни слова, хотя знал, что самого младшего сына Гуннхильд звали Сигурд, по прозвищу Работорговец. Клипп Хёрс убил его недавно, после того как Сигурд, будучи гостем в его доме, силой взял его жену. Так что Гудрёд скорее был не самым младшим, а последним оставшимся в живых сыном Гуннхильд.

И это не даёт ему право, подумал он мрачно, подвергать нас всех опасности.

— А в следующий раз, — сказал он резко, — я уверен, мы возьмем с собой всю команду.

Гудрёд только проворчал что-то насмешливо-презрительное, затем кивнул массивным подбородком на Ода, который очищал клинок от застывшей крови, время от времени облизывая пальцы. Мальчишка поднял глаза и мягко улыбнулся им обоим из-под черной завесы волос.

— У нас есть твой языческий пес, — произнес Гудрёд, а затем отцепил от пояса небольшую суму и усмехнулся. Эрлинг вздохнул.

— Господин, — сказал он, — мы должны идти. Нет времени для игры в хнефатафл[9].

— Всегда есть время сыграть в "тафл", ответил Гудрёд, разворачивая ткань и расставляя фишки. — Ведь это не отнимет много времени, потому что ты — никудышный игрок.

Эрлинг вздохнул, затем повернулся и бросил взгляд на Ода.

— Не делай так, — сказал он. — Ты заболеешь.

Од лучезарно, как солнечный день, улыбнулся, его губы алели кровью.

— Я никогда не болею, — ответил он.

Глава третья

Побережье Фризии, некоторое время спустя...

Команда Вороньей Кости

Лёжа на краю морской дамбы, Воронья Кость глядел вдаль сквозь траву и луговые цветы. Гудели пчёлы, а рядом лежал Кэтилмунд, жевал травинку и рассматривал холм, возвышающийся за обработанными полями, и дома на нём.

Терп, как называли этот холм, насыпали на случай, если дамба, где сейчас лежал Воронья Кость, не удержит море. Море могло затопить поля, но на этом рукотворном острове дома местных жителей — фризов остались бы сухими.

— Гляди, что это он там делает? — спросил Кэтилмунд, и на этот раз Вороньей Кости пришлось признать — он понятия об этом не имеет. Трэлль с топором, похоже, пытался вырубить заготовку из слегка искривлённой ветки, чтобы затем закрепить её в станке для обработки дерева, стоящем неподалеку. За ним равнодушно наблюдал старик — видимо лишь для того, чтобы убедиться, что трэлль воспользуется топором только для рубки дерева, хотя раб даже с этим делом справлялся плохо.

Трэлль рубанул раз, другой, потом топор слетел с топорища, он пошёл его подбирать, опять насадил на рукоять и снова склонился над толстой веткой. Удар, второй, третий — и топор слетел снова. Трэлль пошёл за ним, а старик горестно покачал головой и сплюнул.

Маленький, смуглый и оборванный трэлль-дурачок совсем не интересовал Воронью Кость. Они с Кэтилмундом пришли посмотреть, не отсюда ли прибыли те налётчики на длинной, как змея, лодке, а если так — сколько их тут ещё оставалось.

К тому времени, как "Быстро скользящий" добрался до берега с рулевым веслом, кое-как закрепленным убогой лубяной верёвкой, экипаж Хоскульда, у которого такой возможности никогда не было, охватила жажда набегов. Крепкая как парус, она заставляла их глядеть на берег, потирая руки, словно они уже готовы схватиться за рукояти топоров и древки копий. Они не видели больше волн и воды — только богатство и славу. А скальд Гьялланди, ухмыляясь и сверкая глазами, хлопал их по плечам и рассказывал о золоте, хвастаясь прежними подвигами и предвкушая будущие. Побратимы Обетного Братства лишь посмеивались над ними.

Воронья Кость и Кэтилмунд отправились вперёд, и теперь стало ясно, что фризов в местечке немного, если, конечно, там вообще остались воины. Они заметили лишь забавного дурачка трэлля, над которым хихикал Кэтилмунд, седовласого фриза, который присматривал за трэллем, да человека в клетке неподалёку.

Воронья Кость, склонив голову на бок, с интересом рассматривал эту странную клетку. Похоже, узник уже долго сидел в ней, и в тени разглядеть его было непросто. Однако, пленник там был, и время от времени трэлль-дурачок останавливался и заглядывал внутрь, как будто беспокоился о нём, а после опять возвращался к работе, не дающей покоя Кэтилмунду.

— Ятра Одина, работничек, — бормотал он, как будто трэлль мог услышать, — почини, наконец, свой дурацкий топор. А тем временем трэлль выдумал новый способ рубить — стал часто наносить несильные удары, поскольку от хорошего замаха топор соскакивал с топорища. От этого ветка откатилась в сторону, трэлль настиг её в несколько шагов, прижал ногой и продолжил рубить, на что Кэтилмунд, затаив дыхание, тут же прозвал дурачка Беспалым, — так как он считал, что этим скорее всего и закончится.

Потом трэлль обошёл ветку, и на этот раз, поставил ногу на кривой конец, который спружинил и ударил его по голени. Старик что-то крикнул. Кэтилмунд сунул пальцы в рот и прикусил костяшки, чтобы не рассмеяться вслух, из-за чего так напрягся, что пустил ветры.

Но Вороньей Кости было не до смеха. Мрачные воспоминания, словно крылья Мунина[10], перенесли его в день, когда он вот так же лежал, притаившись в траве за усадьбой Клеркона на Сварти, Чёрном острове, после очередного побега. Конечно, это же был остров, ему некуда было бежать от Клеркона, викинга, который пленил Воронью Кость и его мать, и убил его приёмного отца. Однако, Воронья Кость сбегал уже не раз, но голод всегда возвращал его назад, взглянуть, чтобы стащить хоть что-то съестного. И каждый раз его ловили и наказывали суровее, чем прежде.

Его заметили и в тот раз, так что он свернулся, прикинулся мёртвым, не двигался и не дышал. Он скрывался в высокой траве, в свои восемь лет был так мал, что его вполне могли и не заметить, даже проходя совсем рядом.

А потом он пустил ветры. Он подумал, что это даже на пользу его уловке прикинуться мертвым, потому что знал, что мертвецы и даже дохлые овцы испускают ветры. Затем крепкая рука сжала его как тиски, и один из людей Клеркона, воин по имени Амунди Браул, поднял его, хохоча над тем, насколько же вонючим оказался этот мальчишка.

Лицо Клеркона, напоминающее козлиную морду, исказилось гневом, и он отдал Воронью Кость Инге, жене Рандра Стерки, Он рявкнул ей, чтобы она вбила мальчишке в голову, что он трэлль, и больше не позволяла ему сбегать. Инга, в ярости и растерянности от произошедшего, схватила ножницы для стрижки овец и сакс, и выскоблила голову Вороньей Кости почти до черепа, сдирая старые струпья и нанося новые царапины, пока кровь не покрыла голову мальчика, и лишь тогда она остановилась.

— Ну вот, — сказала она, начисто вытирая ладони о сено, принесенное её сыном, ухмыляющимся Эйвиндом, которого в свои десять лет переполняла злоба к жертве своей матери.

— А сейчас, — произнесла Инга, — тебя прикуют к нужнику, и ты будешь сидеть на цепи, пока не поймешь что ты всего лишь ничтожный трэлль.

— Я принц, — резко ответил Олаф, и она ударила его по губам, злобно вскрикнув. Он хотел увидеть свою мать, но к тому времени она была уже мертва, её сначала изнасиловал, а затем забил до смерти один из воинов. Его звали Квельдульф, он же и посадил Воронью Кость на цепь, приковав его к нужнику.

Месть. Воронья Кость получил эту возможность в день, когда Орм и Обетное братство явились ограбить Клеркона и освободить Олафа, в день, когда жизнь собственного драгоценного младенца Клеркона с хрустом и последним воплем оборвалась от удара об стену.