Тайна Черного моря - Гречин Игорь - Страница 71

Три кита, три способа узнать у человека правду: барбитураты, амфетамины, профобины. А) после введения препаратов барбитуратной группы «пациент» открывается, только когда пребывает в полусонном, самонеконтролируемом состоянии – перед наркотическим забытьем и непосредственно по пробуждении;

В) после введения некоторых препаратов амфетаминной группы человек, наравне с небывалым душевным подъемом, испытывает такое доверие, такую симпатию к экзекуторам, что, находясь в полном сознании, выбалтывает все добровольно и с радостью, опасаясь лишь одного: как бы чего не забыть и не пропустить; С) после введения препаратов группы профобинов информация поступает под напором ужаса, испытываемого к палачам, страха перед их непобедимой мощью, предчувствия неминуемой гибели…

А, В, С – все. Пока ещё «лекари» не придумали других растормаживающих способов воздействия на психику человека, скрывающего информацию.

Но почему, почему я хочу говорить, если не засыпаю, не чувствую симпатии к этой парочке и не трепещу перед ними от страха? Потому что я сильнее их. Потому что я мудрее их. Потому что я…

Стоп. Вот оно.

Хутчиш не испытывал страха. Хотя во всех случаях А, В и С страх присутствует, пусть и неосознанно, скрыто, на уровне подсознания, но – присутствует. И Хутчиш наконец вычислил дьявольское зелье, которым его накачали. Галлюцинации оказались лишь побочным эффектом.

Это был метапроптизол, «лекарство против страха»: недавно разработанная в лаборатории ?17, аналогов в мире и способов борьбы с ней пока не имеющая «сыворотка правды». Изготовленная на основе пшеничной горилки. Уничтожающая любые проявления страха – от опасения порезаться во время бритья и боязни сказать что-то не то в компании до трепета перед пытками и ужасом перед смертью. И теперь Хутчиша уже не волновало, каким манером его хотят заставить говорить. Он будет говорить, потому что может и хочет делать все, что пожелает. Он все равно умнее и сильнее экзекуторов. И никто не сможет заткнуть ему рот.

Это и было хуже всего.

– Кто вы такой? – опередила вопросом своего партнера девушка; её звонкий от волнения голос проник в сознание прапорщика, не встретив никаких преград. Словно голос матери.

И Анатолия прорвало. Анатолий начал говорить. Правду.

– Кто я такой? Я не знаю. Нет-нет, правда не знаю. Наверное, никто. Ведь я не существую – по всем документам и справкам я числюсь давно и неоспоримо мертвым. У меня нет родителей, нет жены и детей. Я – это моя работа, и только моя работа – это я. Одно без другого не существует.

– Но имя-то у вас имеется? – терпеливо поинтересовался чернявый.

Девушка, шурша тканью салатовой куртки, потянулась к сумочке за сигаретами и зажигалкой. Сигареты нашлись, а вот зажигалки на месте не оказалось. Наверное, потеряла. Это было очень обидно.

– Конечно. Я же человек… Хотя и в этом я подчас начинаю сомневаться…

Под воздействием метапроптизола ты не опасаешься ничего. Даже проявить малодушие. И Анатолий проявил его. Сделал акцент на жалости к самому себе, потому что больше нечем было заслониться от зелья, раздирающего шлюзы мозга.

– Имя! – вкрадчиво проговорил тот, кого девушка назвала Артемом.

– Вам нужно имя? Пожалуйста: меня зовут Анатолий Анатольевич Хутчиш. Но так ли это на самом деле – мне не известно. Честное слово. Я сирота. Я найденыш.

Он говорил, говорил и не мог остановиться.

– Сирота?.. – несколько сбитый с толку Артем взглянул на спутницу.

Та передернула плечами, но кивнула: врать под действием этого препарата невозможно. Потом принялась завороженно крутить простенькое серебряное колечко на пальце. Очень Артем не любил, когда она так делала.

– Да. Меня воспитывали не родители, – всхлипнул Хутчиш. Комплексы, о существовании которых он даже не подозревал, перли из него, как грибы после дождичка. – Меня воспитала моя страна. Мои командиры. Старшина Голованов, прапорщик Ткачук, майор Нефедов… Так кто же я на самом деле? Винтик в боевой машине. Который выточили под конкретную работу. Те, кто всегда остается в тени. – Он сглотнул комок в горле. – Знаете ли вы, что это такое: норматив бега две тысячи метров по пересеченной местности – в догонялки с десятью пограничными собаками? Или юниорское тренировочное задание – начать громко говорить по-русски поблизости от входа в рижскую пивнуху «Земозела»?

– Анатолий сделал паузу, сдерживая плач. Не сдержал. – Значит, я не человек. Меня учили. Натаскивали. Направляли. Дрессировали. Вразумляли. Лепили из меня, человека, машину смерти…

Хутчиш не играл. Хутчиш изливал душу. То, что он никогда раньше не задумывался о подобных вещах, его уже не интересовало. Хутчиш торопился рассказать все. Слезы обильно текли по его щекам (выходил метапроптизол), тело содрогалось в рыданиях.

Марина закусила кулак. Потянулась к сумочке за сигаретами. Вспомнила, что потеряла зажигалку. На мгновение её лицо стало некрасивым. Но истерики не случилось.

– На кого ты работаешь? – твердым тоном попытался прервать поток словоизлияния Артем. Он чувствовал, что теряет контроль над ситуацией. Пленный говорил не переставая, но пока ни на слово не приблизился к делу. И, повернувшись к спутнице, Артем зло бросил: – Ты не соврала, что прекратила глотать таблетки?

– На кого я работаю? – взахлеб рыдал Хутчиш и опять же говорил правду: – Этого я тоже не знаю. Нет-нет, я не вру. Я служу своей стране. Однако что это такое – моя страна? Я давал присягу не пожалеть жизни, если потребуется, для защиты моей Родины, Союза Советских Социалистических Республик. Но – где сейчас этот Союз? Нет его. Значит, я не защитил его? Значит, я предал Родину? Убейте меня, я не достоин жить…

– Кто твой начальник, кто стоит за тобой? – продолжал упорствовать Артем.

– О-о, не знаю, не знаю! Наверное, Генеральный штаб. Или ГРУ. Но как он выглядит? Как его имя? Во что ГРУ одевается, чем пахнет, какая у него походка? Я никогда не видел его в лицо, какая досада… Я получаю приказы и, заорав «Есть!», заорав «Ура!», бросаюсь выполнять их. Но кто отдает эти приказы? Зачем посылают меня в Антарктику ставить радиомаяк с дальностью действия всего сто пятьдесят километров, или на Фараллонские острова, чтобы трахнуть немую дочку Дуайта Кристоферса? Я не в курсе. Я просто выполняю задание…

– Ладно-ладно, – попытался успокоить разошедшегося пленника Артем и быстро проговорил, понимая, что время истекает: – В чем заключается твое нынешнее задание?

Вот тут уж прапорщик при всем желании соврать не мог. И зарыдал снова:

– О, если б я знал хотя бы это! Я должен найти кое-что. Какую-то секретную установку. Непонятно чью. Непонятно как работающую. Непонятно зачем. Мне известно только, что её существование каким-то образом связано с Черноморским флотом, дневниками Вавилова и «ленинградским делом». Мне удалось выяснить, что…

Вс?.

Пятнадцать минут истекли.

И Хутчиша начала обволакивать слякотная волна отвращения к самому себе. Противно и тошно. Его затрясло, как наркомана, не догнавшегося следующей дозой.

– Елки-моталки, – вдруг спохватился чернявый. – Мы ж не обыскали его! Глянь-ка, что у него в карманах.

Марина стояла, задумчиво закусив дужку очков. Неосознанно копируя жест некоей американской звезды.

– Ну сколько повторять можно! – подхлестнул Артем.

Девушка спохватилась, наклонилась над пленником и… и выпрямилась.

– Я не могу. Это неприлично.

Артем болезненно поморщился, но комментарии придержал при себе. Склонившись, он выгреб горсть добра из кармана куртки, найденной Хутчишем на заднем сиденье «девятки».

– Этим он ногти стриг, сволочь. – Парень брезгливо бросил на землю брелок с ключами. – Это телефон какой-то Нади. А вот ресторанный счет. По ресторанам шляться привык, падла!

– Погоди. – Марина легонько обвела пальцами линию губ и потянулась к бумажке. – Там на обратной стороне что-то.

– Точно. Формулы какие-то.

Честный Артем не был силен в рецептах паленой водки, он передал счет подруге.