Римская рулетка - Ярвет Петр - Страница 18

18

– Я вернулся, – нервно зашептал Хромин, – конечно, я вернулся! Я же не знал, в какую сторону идти, и решил, что лучше рискнуть и потратить полминуты, чем потом полдня. Ты же видела, я подошел, а он уже дохлый! И я побежал.

– А я побежала за тобой. Но поскольку на мне были туфли…

– А белого ты видела? Белая фигура, ломившаяся через виноградник? Ты ее успела разглядеть?

– Поскольку на мне были туфли, то я сразу отстала от тебя, но сняла их и продолжала бежать. Потому что ты мой муж!

– Минуточку! – перебил ее Хромин. – Что значит «потому что»? А если бы я не был твоим мужем?

– Во-первых, я не знаю, какие у вас на свадьбах обряды и традиции…

– Что ты мне плетешь? – возмутился Хромин. – Что ты мне на уши вешаешь? Ты что же, хочешь сказать, я прирезал этого римлянина, а ты, мол, все равно за мной босиком, потому что у нас, у русских, традиция на свадьбе прирезать, предварительно обмотав скотчем, джигита, пришедшего в гости? Ты соображаешь, что мелешь? Ты фильтруешь базар?

– Иди ко мне, – ответила Айшат универсальной фразой, последним женским аргументом во всех дискуссиях, развертывающихся в постели. Вариант того же аргумента («Не прикасайся ко мне»), к счастью, не употребляется между молодоженами.

Снаружи, в стеблях плюща, увивающих фасад непрезентабельного постоялого двора, послышался шорох, и напряженные нервы Хромина мигом усадили его на постели торчком:

– Это еще что?

– Дождь, – успокоительно проворковала Айшат, гладя его по спине, усеянной веснушками, как у всех светлоглазых блондинов. – Или зверек какой запутался.

– Дождь кончился, – пробормотал санинспектор, укладываясь на постель и гадая, отчего чешутся ноги: из-за шерстяного одеяла или по вине тех, кто в нем живет. Последние двадцать лет отучили Диму по укусу определять в темноте вид кровососущего паразита. В Санкт-Петербурге уже десять лет нет клопов. Их съели тараканы. – А зверькам надо бы спать, утро уже.

– Это ночной зверек, – утешала его, укладывая обратно в кровать путем активного оглаживания, молодая и незваная жена. – Это летучая мышка. Или ему не спится, как нам. Как сказал ваш великий поэт: «Не спит с крылом подбитым птица, летя к земле…»

– Было бы нелепо, – хмыкнул Дмитрий, слегка расслабляясь, – если бы она спала. Это кто, Тютчев, что ли?

– Юрий Энтин, – игриво шепнула ему на ухо Айшат, – музыка Шаинского.

Ночной зверек за окном, с хрустом оборвав ветку плюща, издал хриплое проклятие. Вниз посыпались мелкие камушки.

– Летучая крыска, – мрачно сказал Хромин.

– Дядя Салим? – осторожно предположила Айшат.

– Сколько раз тебе говорить…

Почувствовав, что муж готов рассвирепеть, Айшат поспешно согласилась:

– Нет тут никакого дяди, это Древняя Греция.

– Древний Рим! – наставительно поправил Хромин. – К тому же вряд ли твой дядя лазает по стенам и матерится. Не нравится мне все это, Алазань, совсем не нравится.

– Ну, я же здесь. – Айшат, решив не концентрировать внимания на мелких грамматических ошибках в произнесении ее имени любимым, распахнула объятия и тут же сомкнула их, временно обездвижив санитарного инспектора.

Инспектор вздохнул, вернее, попытался вздохнуть, крепко стиснутый поперек грудной клетки. Всюду одно и то же вне зависимости от страны и тысячелетия. Машка рассуждала точно так же. Стоило ей рассказать о возможности реорганизации санэпидслужбы и массовых увольнений, о наездах тамбовцев или осторожно спросить, убивают ли вице-губернаторских зятьев так же часто, как шоферов, и Машка немедленно лезла целоваться, аргументируя свой порыв следующими словами: «Ты только-только мой, никому я тебя не отдам, не бойся, я здесь, слышишь, здесь». Слышу, слышу.

– Это, конечно, очень хорошо, что ты здесь…

Раздавшийся внизу громкий стук в обитое по краям медью окошко двери гулко отдался по всей двухэтажной халупе. Замер шорох за окном. Замерли любовники под пиджаком. И только где-то на первом Этаже послышался голос Апатия:

– Иду, иду! Сейчас, сейчас!

– Тень… – неясно пробормотал Хромин, перевел взгляд с окна на дверь. – Белая тень.

– Contradictio in adjecto[12], – шепнула Айшат, проявляя недюжинные познания в логической риторике.

– Silentium[13]! – огрызнулся Хромин. – Тихо ты! Помещение внизу, судя по тяжелым шагам и звону оружия, быстро заполнялось хорошо вооруженными людьми. Что-то угодливо лопотал хозяин, а затем громовой бас, бас настоящего латинянина, не привыкшего шутить с вольноотпущенными рабами, вопросил:

– Где этот человек?

– Наверху, – суетился Апатий, пытаясь лицом выразить и услужливость, и сознание серьезности момента и одновременно заслонить недописанную шифрограмму для ассирийского резидента, которую по недосмотру не убрал со стола. – Только не один он там, господин декан, а с дамой…

– Центурион! – внушительно уточнил вошедший, поправляя тяжелый шлем на голове. Этим он как бы намекал, что хотя в харчевню втиснулось не более десятка вооруженных воинов, но кто знает, сколько еще толпится на улице.

– Десятник? – переспросила Айшат. Ей сразу представился заляпанный цементом строитель, распекающий ораву плотников.

– Сотник, – поправил Хромин, в свою очередь представив, как в древнеримскую столовку вваливается казачий атаман в папахе с красным околышем и нагайкой у бедра. – Поглядим-ка, что там у нас за окном.

Они осторожно приблизились к столь памятному обоим подоконнику, и немедленно в кривоватом просвете меж приоткрытыми ставнями появилось злобное, но уже тем приятное, что знакомое, лицо Анатолия Белаша.

– А! – сказало лицо, с ненавистью вглядываясь в полуголых соотечественников. – Трахаемся, да? Я тебя, сволочь, что просил сделать? Я тебя просил пленных постеречь! Я тебя не просил никого трахать, и ее в особенности! – С трудом протискивая широкие плечи и срывая ставни с деревянных петель, лидер националистической партии полез в узкое древнеримское окно.

– Если вы имеете в виду события на этрусском капище… – начал Дмитрий, но вежливая его речь была прервана ревом хищника, утомленного издевательствами:

– Да не капище, а упокоище! Русский язык знать надо! Этруски – это русские! Ну да куда уж тебе!? Ты же у нас новый русский! Ты же бизнесмен! Тебе бы только потрахаться, а на людей тебе наплевать! Для тебя народ – быдло! Нет, ты скажи: быдло, ты только скажи, что я быдло!?

Белаш не без труда выволок из-под ремня брюк бронзовый меч, взвесил на руке, как бейсбольную биту, потом оправил грязно-белый свитер. Хромин покосился на Айшат, она на него.

– Inda irae[14].

– Volo, non valeo[15].

– Хватит лопотать не по-нашему! – заорал Белаш, взмахивая мечом и обрушивая на всех троих целую лавину трухи, пыли и мелких живых существ, мирно спавших в трухлявых потолочных досках.

Затем меч звонко ударился о крюк, вделанный в потолок, и Белаша покачнуло. Шагнув вперед, он в хлам раздавил мокрые левкои с гиацинтами, пнул свежевыглаженные брюки и, отплевываясь, замахал мечом направо и налево.

В полумраке, сгустившемся в результате запыления воздуха раз в двадцать выше мыслимых санитарных норм, Хромин сразу же рухнул на пол. Айшат, повинуясь могучему и не забытому еще вполне девичьему инстинкту, прыгнула на топчан и с головой укрылась пиджаком. Некоторое время в комнате слышались хруст разрубаемого дерева и профессионально тяжелые удары ногами наугад. Кашляющий и чихающий Белый Магистр отрабатывал классические ката боя вслепую по заветам японской школы «Шумящий лес».

– Ну, едрена перхоть! Доберусь, живой не будешь! Денька два потерпеть не могли! Мне от тебя чего надо? Кровь девственницы надо, шлюха ты подзаборная, среднеазиатская! Собрался человек в Чудь Исконную, так нет, надо в душу нагадить! Все, теперь уши точно поотрубаю. Обоим! Вы, блин, тут еще, или опять уже где-то трахаетесь?

вернуться

12

Доказательство от противного (лат.).

вернуться

13

Заткнись (лат.).

вернуться

14

Успокойся (лат.).

вернуться

15

Хочу, но не могу (лат.).