Ларец - Чудинова Елена В. - Страница 14

– В экую нору забились, не разогнешься, – незнакомец улыбнулся Нелли, показав мелкие жемчужные зубы. Затем устроился поудобнее, согнув одну ногу в колене и мальчишеским движением оперев на нее подбородок. Ближе всего Нелли видела обхватившие колено руки с картами в длинных пальцах.

– Кто ты? – недовольно спросила Нелли.

– Неужто не признаешь? Хочешь сыграть со мною в мои карты, а не знаешь, кто я? – Незнакомец дружелюбно рассмеялся.

– Ты – Венедиктов. Но я вовсе не хочу играть с тобой в твои карты. Я только хочу тебя обокрасть.

– Так это и значит, что ты садишься играть в мои карты. – Пальцы собеседника все тасовали колоду. – Вслед за старшим братом идет младший, не так ли? Вслед за Орестом – Роман? Я покуда пасую, а ты ходишь. Пусть так, но жди моего хода, Сабуров-маленький, ты вить не знаешь, когда он последует…

– Я тебя не боюсь!

– Да разве я тебя пугаю?

– Твои карты мечены? Ты обманщик, теперь я наверное знаю, ты обманщик!!

– Ты чего кричишь-то? Спи! – Катя трясла Нелли за плечо.

– Он ушел?! Где он?

– Да привиделось тебе, никого нету… – Катя вновь уткнулась в седло, словно оно было мягчайшей подушкой.

Веки Нелли наконец смежились, и она заснула.

Глава XII

Корзиночка с масляными печеньями, ягодными и ореховыми пирожками, дичью, ветчиной и прочей снедью вправду досталась Параше. Весь день, тот, что Нелли с Катей пережидали в сторожке, Параша разворачивала одну льняную салфеточку за другой, печалясь, что подруги сидят в лесу голодом. Попыталась она было попотчевать и Фавушку, но тот сердито отмахнулся от барских лакомств.

К ночи они остановились у постоялого двора, того самого, что Нелли с Катей миновали поздней на полном скаку. Фавушка отправился спать в гостевую избу, а Параша, как положено благородной девице, устроилась в карете, собрав все подушки и завернувшись в Неллину тальму.

В седьмом часу утра они уже пустились в дорогу. Немного раньше полноводной Чары пути Параши и ее подруг разделились. С большой дороги на столицу Фавушка свернул берегом вверх по течению.

Несколько часов ехали они над широкой рекой, миновав два села, а когда река сделалась заметно уже, поворотили к небольшому городу. Сперва Параша увидела пять сизых куполов собора вдали, словно бы в чистом поле, затем в окне мелькнула станция, прилепившаяся к посадским огородам.

– Остановишь здесь, что ли? – крикнула в окошко Параша.

– Не ори, барыня нашлась, – сердито отозвался Фавушка, погоняя лошадей. – Хорошо ехать, так к ночи на месте будем. С другой-то стороны глянуть, так и спешить некуда. Враз княгиня глянет на тебя, так и скажет, хватать ее, негодяйку, да пороть, куда Алёну Кирилловну задевали? И кучер в сговоре. Небось ограбили да зарезали боярышню, вот и весь сказ.

– Вздор несешь, барышня сама скажет если что, по ее воле сделано.

– Сказать-то она скажет… Да только где ее теперь найдем, Алёну Кирилловну? Нас до того десять раз успеют насмерть засечь.

– Кто это насмерть засечет – монашки?

– Да уж пошлют за кем надобно, только глянут на тебя, враз пошлют… Ты в барской одеже что корова под седлом. Вот обман задумали, дитяти не обмануть…

Ворчанье Фавушки было слишком созвучно страхам Параши, чтобы девочка отнеслась к нему добродушно. Дале слушать девочка не стала, напустив на брата лютую икоту.

– Ты мне брось ведьмачить, окаянная! Ик… правда-то глаза колет?.. Ик… Остановлю да накостыляю тебе, ик… Если не прекратишь… ик…

– Поменьше каркай, так икаться меньше будет… А накостылять ты мне не можешь, я теперь Алёна Кирилловна, забыл? Что обещал, забыл?

– Да… ик… помню. Сказал, не выдам, значит – не выдам… ик… Сама гляди себя не выдай, дура.

– Не твоя печаль моих поросят качать. Ух ты, гляди!

Карета въехала уже в город. Таких чудес Параша отродясь не видывала. Во-первых, дома были почти все господские, и каменные и деревянные. Все на каменных фундаментах, штукатуренные или крашенные краской, все крытые гонтом или тесом, а некоторые так и жестью. Каждый дом красовался стекленными окошками. А высокие крылечки под навесами! А крашеные двери! И стояли все господские дома совершенно наподобие деревенских. Не то чтоб возвышаться каждому над прудом в конце аллеи, так теснились в ряд. По обеим сторонам улицы, словно черные избы. Чем ближе делался огромный собор, тем больше были господские дома. Перед выездом на площадь они стояли уже почти все в два жилья, причем в некоторых верхнее жилье было не меньше нижнего, что уж и вовсе странно. Четыре или три дома оказалось еще и с маленьким третьим жильем, оконца на два.

Не обращая внимания на то, что колеса как-то странно стучали, Параша почти высунулась в окошко. Сколько господ ходило по улицам! Пальцев на руках не достало бы перечесть солидных мужчин в сюртуках, дам в чепцах и даже шляпах, детей в башмаках…

– Фавушка, сколько ж тут господ! А где люди-то живут?

– Да тут не у всех люди есть. Разве так, кухарка да кучер.

– Вздор мелешь! Ты нарочно! Господа без людей не бывают!

– Куды, нешто это все настоящие господа… Мелочь, чинодрал… Который и пол сам себе метет, видали таких…

Фавушка, несомненно, мстил за икоту, а то и за волнения, но понять, куда подевались все дворовые от стольких хороших домов, вправду было сложно. И вели себя все странно, очень странно… В Сабурово иной раз, особенно на именины хозяина либо хозяйки, господ съезжалось не меньше. Но те держались друг дружки, что называлось, как помнила Параша, обществом. В городе же господа не обращали друг на друга ни малейшего внимания, разве что некоторые здоровались. Но словно бы каждый шел по своему делу. Чистая деревня! Может, город и есть деревня для господ, подумала Параша.

Между тем они выехали уже на площадь, и карету затрясло вовсе нещадно. Словно по камням. В самом деле по камням! Камнями уложена была целая площадь, да как ровно, один к одному. Да и главная улица, по которой они на площадь выехали, тоже была уложена камнями. А вдоль домов лежали деревянные доски, по которым ходили господа и иногда встречавшиеся все же люди. Прямо как в дому! А на такой улице, да на площади, колеса не увязнут даже в самое ненастье, в самую распутицу! Чисто в рай угодили!

– Слышь, Фавушка! Нешто все города такие красивые? Или все ж другие похуже будут?

– Чево ты тут красивого-то нашла? Нешто это город? Худенький городишко, в две абы три чистые улицы да одну площадь! Увидала б ты Санкт-Петербурх, небось ума б лишилась. А в таком мой барин, покойник, больше суток бы не стерпел скучать.

– Ну тебя совсем.

Доверять Фавушке было нельзя.

Карета, громыхая, пересекла уже меж тем площадь. Две дамы, что беседовали на углу, с большим интересом поглядели на карету и на саму Парашу.

– Ах, какое прелестное дитя! – воскликнула одна из дам. – Неужели ты едешь одна, душенька?

Параша нашла силы улыбнуться и приветливо кивнуть, как поступила бы Нелли. Ответить она побоялась и откинулась на подушки, подальше от окна. Сердце отчаянно колотилось. Некоторое время Параша не высовывалась, опасаясь, что кто-нибудь снова с нею заговорит. Не страшно, конечно, но одного раза покуда довольно. Когда же она выглянула в окно вновь, красивая часть города кончилась, и домишки, лучше деревенских, но и не барские, уже стояли вперевалку, отделенные друг от друга огородами и фруктовыми садами. Переменились и прохожие. Теперь они не походили ни на крестьян, ни на господ. Женщины щеголяли в будний день в козловых башмаках, но головы покрывали уже платками и шалями, а платья укрывали передниками. Не было у них и господской стати с проглоченным аршином. Но особенно удивили Парашу девки, верней, не девки и не барышни. С косами, но обутые, хотя у многих башмаки на босу ногу. Та в сарафане, а эта в платьи из ситчика, но барского кроя. Должно быть, это посадские, догадалась Параша.

Из-за очередных капустных грядок вынырнула смешная будка, выкрашенная в полоску. В ней стоял почтенного вида военный старичок с добродушным лицом. Что делал в будке, непонятно.