Ларец - Чудинова Елена В. - Страница 39

– Кто говорит о шампанском?

– Оно нынче льется рекою в доме любезного Венедиктова!

– Идемте, господа, идемте, Аделина готовится петь!

В веселых этих возгласах утонула беседа, впрочем, и без того мало Нелли понятная. Что такое семпель? Или сепмель? Что за мирандоль? Как это загибают какие-то пароли? Одна глупость!

Дом был устроен по старинке, и комнаты шли анфиладою, так, что просматривались все разом через распахнутые двери. Судя по всему, и более низкие жилые покои второго этажа повторяли их расположение.

Блеск сотен свечей, дробящихся в хрустале и бронзе, ослепил Нелли великолепием. Никогда еще не доводилось ей видеть вечера, уподобленного сверкающему полудню. Сиял и паркет, словно роскошный узорчатый барабан, по которому били десятки каблуков. Шум голосов плыл над толпою, словно невидимое облако, – ни слова нельзя было разобрать. Издалека звучала и музыка. Всеми цветами радуги двигались по залам нарядные люди.

Минуло несколько минут прежде, чем Нелли, оглушенная и растерянная, начала различать, что дам среди гостей не было, что музыка идет от оркестра, расположенного на увитой цветами эстраде, что с огромных эперней свисают черные грозды винограда, разложенные между пушистыми нежными персиками, что слуги в салатовых ливреях обносят гостей сластями и вином, что то там, то здесь приглашенные толпятся живописными группками вокруг небольших столиков, крытых зеленым сукном.

Боле вроде бы никто не обращал внимания на мальчика-недоросля, затесавшегося среди гостей. Нелли радовалась только тому, что лучшее детское платье Ореста – лиловый атласный камзол с красными лентами – был нов, с иголочки, верно, брат в детские годы не больно-то любил наряжаться. Очень уж роскошно глядели молодые люди вокруг.

– Пряжкой Вы изволите парик застегивать или повязкой? – доносилось до нее.

– В Париже нынче мужчины убираются в две пукли в ряд над ухом, и третью, как женщины носят, висячую за ухом!

– А кошелек сплощен с обеих сторон да близко подвязан.

Да, оставалось лишь надеяться, что немодные изъяны ее наряда объяснят малолетством. Впрочем, других реплик, связанных с бессмысленными перипетиями игры, неслось отовсюду куда больше.

– Банкомет будет Головчин!

– Головчин банкует!

Нелли протиснулась поближе к зеленому столику. Высокий морской офицер, ставши по одну сторону, взял с подноса колоду карт.

– Ставка обыкновенная!

– Понтер! Кто понтирует?

– Я! – выкрикнул румяный юноша в коротком колете кирасира.

– Понтирует Меринг!

Отчего-то слуга с подносом, заваленным плашечками карточных колод, подошел и к нему. Кирасир, ставший напротив морского офицера, также взял колоду. Нелли, которой доводилось изредка наблюдать, как Кирилла Иванович перекидывался с соседями в дурачки или Акулину, вовсе смешалась. Как же это они станут играть вместе, но притом каждый – своею колодою?

Перетасовав свои карты, названный Мерингом, прищуря глаз, быстро вытащил одну и бросил на сукно кверху рубашкою.

Головчин, в свою очередь, перетасовал свою колоду и принялся с какой-то стати ловко раскладывать ее на две кучки – справа и слева от одинокой карты противника.

Чем меньше карт оставалось в руках у Головчина, тем плотнее сдвигались вокруг столика головы следивших за игрою. Вот ерунда-то! И с чего только старая Зила взяла, что Нелли может захотеть заняться такой гилью?

– Щаслив видеть Вас в моем дому, юный друг, – чья-то рука бережно взяла Нелли под локоть.

Вздрогнув, она обернулась, чтобы встретиться взглядом со светлыми глазами цвета лимонного леденца, в прозрачной желтизне которых плавали яркие зрачки, такие огромные, что в них хотелось шагнуть, как в дверь, приветливо распахнутую в черную теплую ночь. Впервые видела она это лицо не во сне и не вдали, а на расстоянии двух ладоней от своего собственного: видела черную бархатную мушку чуть ниже высокой скулы, узкие губы, изогнутые в улыбке, открывающие жемчужную россыпь мелких зубов. Венедиктов стоял так близко, что ноздри Нелли защекотал аромат рисовой муки, осыпавшей белокурые его букли.

– Вы столь же смелы в картах, как среди бурных вод? – Венедиктов рассмеялся.

– Покуда сие мне не ведомо.

– Четверка кёр! – выкрикнул кто-то у стола.

– Экой щасливой малый Меринг!

– Меринг, мои поздравления!

– Отойдем от шума! – произнес Венедиктов, по-прежнему мягко удерживая локоть Нелли, направляя шаги к оконной нише, где стояли меж оливковыми бархатными оттоманками фрукты и вино.

– Не угодно ли отведать замечательной этой малаги? – Венедиктов приглашающе коснулся пальцами темного бокала.

– До первой бороды обещался маменьке не пить вина, – торопливо ответила Нелли. Собственный испуг, заставивший сердце заколотиться, был ей непонятен. Едва ли у Венедиктова есть причина ее отравить среди бела дня, он вить не знает ни кто Нелли, ни чего ей надобно.

– Да Вы молодец, – Венедиктов сделал мелкий глоток из второго бокала. – Куда как много глупостей делают молодые люди того только ради, чтоб показать, что уж не так они молоды. Беднягам вовсе невдомек, сколь недолговечен сей изъян! Я знал одного Сабурова, именем Ореста. Не братом ли он Вам доводился?

– Я один сын у родителей, – спокойно сказала Нелли: как странно легко лгать этому Венедиктову, легко и вроде бы даже приятно. – Родня же наша большая. Вы, верно, говорите о том Оресте Сабурове, что умер минувшим летом?

– Он умер, да.

– Отец его троюродный моему. Мне же с ним встречаться не доводилось.

– Жаль, право. Во всех отношениях превосходный молодой человек. Эти персики растут у меня в особых оранжереях. Отчего Вы их не пробуете?

– Они достойны кисти художника, – Нелли вновь ощутила, как сердце убыстряет ход. – Я еще воздам им должное, ночь вить длинна.

– Длинной этой ночью Вы станете понтировать?

– Еще не знаю.

Вот уж удивился бы, узнай, что Нелли даже и безопасна от игры, до тех пор, по крайней мере, покуда не поймет, отчего у каждого игрока своя колода! Впрочем, как ни странно, Нелли вполне могла бы сказать об этом Венедиктову прямо. Кроме той испуги, что вызывало в ней его потчеванье, Нелли ощущала себя с Венедиктовым необыкновенно вольно. Страннее того, он вызывал в ней нечто сродни доверию, в отличие, например, от отца Модеста. Мысль, что перед нею сидит, небрежно откинувши руку с темным бокалом, нарядный и веселый губитель любимого брата, вроде бы и не забывалась, но как-то ускользала от Нелли.

– Ваше отчество такое же, меж тем, что и у покойника Ореста Сабурова.

– Отцов называли в честь общего прадеда, странного мало, – Нелли вспомнился вдруг Роскоф, обучавший ее находчиво отражать нечаянные выпады. – Но извините мне, что до сих пор я не справился о Вашем отчестве, равно как и об имени.

– Пустое, юный друг, – Венедиктов превесело расхохотался. – Всяк зовет меня здесь просто Венедиктовым! К чему имена?

– Вы нездешний, сударь?

– Не вполне нездешний. Дом этот я держу давно и привык временами проживать в сем дивном граде.

– Но откуда Вы родом?

– О, небо моей отчизны каменное, – Венедиктов закусил блестящими зубами роскошный багряный персик. – Вы не зубрили городов этой страны по Вашей географической книжке, мой юный друг.

– Любезной Венедиктов! Вы мечете сегодня? – юноша, которого Нелли запомнила как Индрикова, сияя веселием, стоял перед ними с шампанским в руке.

– Хотя бы ради того, чтоб показать молодому моему гостю правила фараона, – ответил Индрикову Венедиктов, дружески кладя руку на плечо Нелли. – Это юный Сабуров.

– Щаслив сделать знакомство. Индриков!

– Вы хотите играть со мною?

– Непременно с Вами!

– Так направимся на поиски свободного стола, господа! – Венедиктов легко поднялся.

– Господа, хозяин банкует!

– Венедиктов банкует!

– А понтирует кто?

– Индриков!

Не без любопытства наблюдала Нелли за тем, как Венедиктов и Индриков, вставши насупротив, словно дуэлянты, взяли каждый по колоде. Индриков использовал свою колоду только ради того, чтобы выдернуть одну карту.