Пират - Большаков Валерий Петрович - Страница 38

38

— Да, это я.

— Адмирал пиратов Генри Морган шлёт вам письмо.

Небрежно, с показной брезгливостью развернув послание, дон Алонсо прочёл его, наливаясь нездоровым багрянцем.

— Каков… э-э… наглец! — пробормотал он и обратился к смуглому офицеру, которому парик заменяли длинные, прямые волосы: — Вы были правы, дон Хусто, эти разбойники не ведают меры в своей строптивости и неукротимости!

Повернувшись всем телом к Сухову, он произнёс с надменностью высшего существа:

— Будьте любезны обождать, пока я отпишу ответ вашему… э-э… адмиралу.

Поскучав с четверть часа, понаблюдав за испанцами, взглядывавшими на него с опаской и враждебностью, Олег получил письмо командующего армадой.

Напутствуя гонца, Кампо-и-Эспиноса сухо сказал на французском, слегка перевирая слова:

— У вас два дня сроку. Передайте… э-э… адмиралу Моргану на словах, что выкуп ему заплатят пушечными ядрами, и в скором времени я самолично расплачусь с ним этой монетой!

— Получите сдачи, сеньор! — холодно улыбнулся Олег и откланялся.

Прибыв в Маракайбо, набережную которого запрудили пираты, Сухов передал ответ адмирала Моргану лично в руки.

Вот что отписал уязвлённый дон Алонсо:

Моргану, адмиралу пиратов.

От своих друзей и соседей я получил сообщения, что вы осмелились предпринять враждебные действия против страны и города, находящихся под властью Его Католического Величества, короля Испании, моего господина. Поэтому моим долгом было прийти сюда и занять крепость, которую вы захватили у горсти трусов, установить в ней пушки и тем самым укрепить выход из гавани — словом, сделать всё, как велит долг. Тем не менее, если вы смиренно вернете всё, что вами награблено, и освободите рабов и пленников, я из-за мягкосердия и жалости к вам отпущу вас, чтобы вы смогли добраться до вашей родины. Но если, несмотря на мои добросердечные предложения, вы станете упрямиться, я приведу из Каракаса более легкие суда и прикажу моим войскам в Маракайбо уничтожить вас без всякой пощады. Вот моё последнее слово: отдавшись в мои руки, вы будете вознаграждены, в ином случае я прикажу моим храбрецам отомстить вам за все те обиды, которые вы нанесли испанскому народу в Америке.

Дано на корабле Его Католического Величества «Магдалена», коим я командую, стоящем у входа в лагуну Маракайбо, 24 апреля 1669 года.

Подписал:

дон Алонсо дель Кампо-и-Эспиноса.

— Хм… — задумался Морган. — Так это я наглец или этот испанский хлыщ? — Затем, вскочив на бочку, он поднял руку, призывая пиратов ко вниманию, и толкнул речь зычным голосом: — Испанцы предлагают нам сдаться! Что характерно. Если мы отдадим им всё, что взято нами в Маракайбо и Гибралтаре, они обещают не трогать наши корабли и отпустить нас всех домой! Откажемся ли мы от добычи?

— Не-ет! — взревела толпа. — Ни за что!

Генри оскалился.

— Значит, будем биться?

— Да-а-а! — загуляло по набережной.

— Тогда — к бою!

И пиратская вольница загудела, заулюлюкала, загоготала, поднимая шум бесшабашный и грозный.

Они были опасны, эти люди, выбравшие путь «вольных добытчиков», отринувшие постную мораль, тронутую гнильцой.

И они были полны решимости сразиться — и одержать победу.

Пускай их помыслы были и не слишком благородны — всего лишь уберечь неправедно добытое, — но врагу их не позавидуешь…

…Олег попал на военный совет, собранный Морганом, не сразу, но ничего, однако, не потерял. Только-только затихли вопли и крики капитанов да их лейтенантов, ничего, по сути, не предлагавших, а лишь выплёскивавших свои эмоции, ярость, гнев и страх. Испуганное эхо гуляло по просторному патио губернаторского дворца, окружённому аркадами.

Джон Моррис, Ричард Норман, Пьер Пикардиец, Эдвард Демпстер, Джеффри Пеннант, Адам Бруэр — все были тут и орали, орали, орали…

Когда они утомились, «адмирал» проворчал:

— Мы допустили большую ошибку, бросив форт Ла-Барра. Оттуда простреливается фарватер пролива, и наши «друзья» уже выкатили на позиции шесть дальнобойных пушек. Что характерно…

— …И высадили сорок аркебузиров, — спокойно дополнил Том Харрис, капитан фрегата «Мэри». — И ожидают под сотню ополченцев.

Морган хмуро кивнул.

— Мы, как те грызуны в мышеловке, — продолжил он, — вот только пусть испанцы не воображают себя котами! — Обведя глазами лица капитанов, Генри вопросил, криво усмехаясь: — Ну что, мышки? Какие будут предложения?

— Адмирал, — по-прежнему спокойно сказал Харрис, — я берусь с дюжиной своих товарищей подорвать самый большой испанский корабль.

Капитаны онемели сперва, а затем подняли шум, в котором то и дело проскальзывали нотки облегчения:

— Как?!

— Из пушек? Там нет дорог, чтобы выкатить орудия на берег, а с моря и думать не смей — канониры с «Магдалены» пальнут дальше!

— Всем наброситься на одного? Погоди, ты же говорил, что с двенадцатью…

— Сделаем брандер! — возвысил голос Харрис. — Благо у нас есть «лишние» испанские лоханки!

Гомон перешёл в галдёж, но не дух отрицания сквозил в повышенных тонах, а очнувшаяся сметливость и находчивость, взбодрённая радостью — выход есть!

После долгого обсуждения все разошлись, бурля энтузиазмом. Охваченные азартом пираты взялись за дело, не откладывая его ни на минуту, — два дня сроку, отпущенные вице-адмиралом, истекут быстро, не заметишь.

Надобно всё успеть за сутки с небольшим!

Брандер решили сварганить из испанского нао «Милагроса», захваченного на неделе. При этом сущность корабля не должна была бросаться в глаза испанцам до самого последнего момента.

А посему «Милагросе» оставили все мачты и паруса, починили снасти, и даже изобразили орудия, просунув в пушечные порты полые обрезки брёвен, кои прозывали «негритянскими барабанами».

Добрая сотня человек готовила «команду» в виде ростовых чучел — набивали мешки тряпьём, плели из соломы, обряжали в одежды, расставляли по палубе обречённого судна, привязывая поближе к «пушкам». Известное дело, при абордаже одни пушкари на палубе, остальные хоронятся в трюме или жмутся к фальшбортам.

Правда, Морган, как истинный флотоводец, решил не идти ва-банк, а ещё разок попытать счастья, для чего послал к Кампо-и-Эспиносе миролюбивое предложение: мы-де готовы покинуть Маракайбо, не предав его огню, и даже от выкупа откажемся и заложников отпустим за так, только пропустите нас в открытое море!

Но испанский адмирал на уговоры не поддался, повторив свой прежний ультиматум: или вы, господа пираты, сдаётесь и лишаетесь добычи, или два дня спустя мы вас всех уничтожим.

— Умывай руки, Генри, — хмыкнул Олег, — этот испанец до того уверился в собственной виктории, что даже баталия его не пугает.

— А зря… — зловеще оскалился Морган.

И тут же послал ещё сотню человек на сборы всего, что горит. Те и рады были стараться…

Том Харрис, как застрельщик, подговорил идти с ним в «огненный рейс» ещё двоих капитанов — Пикардийца и Драя.

— А то одному скучно! — смеялся командир «Мэри».

Работали всю ночь, набивая трюмы нао пальмовыми листьями, ветками, смолой, воском, дёгтем и серой. Эту горючую смесь застелили холщовыми чехлами, которыми накрывали пушки, а под «негритянские барабаны» заложили горшки с порохом — шесть сосудов под каждое «орудие». Ещё и бимсы, палубу поддерживавшие, подпилили, чтоб рвануло так рвануло, лишние люки в настиле проделали, а лишние переборки сломали.

И вот настал решительный день — выстрел из испанской пушки оповестил об этом. Кончилось, дескать, ожидание, господа пираты. Пожалуйте на экзекуцию!

Пираты не заставили себя ждать — отчалили с отливом, сносившим корабли в нужном направлении.

Первым причал Маракайбо покинула «Милагроса», корабль, приносимый в жертву победе.

Над ним вился адмиральский флаг, а на шкафуте стояли три капитана — Пьер Пикар, Томас Харрис и Олег Драй.

С собой Сухов взял Ташкаля, Бастиана и Кэриба. Том с Пьером привели ещё нескольких верных людей, обстрелянных и стойких.