На закат от Мангазеи (СИ) - Че Сергей - Страница 82

Они столкнулись случайно, в июле. Князь шел улочкой близ Успенского собора, и многочисленная свита тащилась позади, расталкивая прохожих. Макарин шагнул в сторону. Князь остановился.

- Постой-ка. А ведь я тебя знаю. Мне твою физиономию Ивашка Карпов показывал, судья приказный. Пару лет назад. Ты тот самый дьяк, кого послали тогда в Мангазею. Прав я?

Макарин поклонился. Мстиславский подошел ближе.

- Ну так что? Нашли ту безделицу? – прошептал он, и его красноватые глазки прищурились в нетерпении.

- Нашли, князь. Оказалась зело вредной языческой штуковиной. Люди вокруг нее мерли как мухи. Пришлось уничтожить.

Мстиславский разочаровано скривился.

- Нет в вас никакого толку, бесполезное простонародье. Даже такую мелочь, и то сделать не в состоянии.

Он было двинулся дальше, но вдруг оглянулся.

- А что про эту безделицу плели, то правдой оказалось?

- Про нее разное плели, - замялся Макарин.

- Ну, что мужскую силу поддерживает, да бабам рожать помогает?

- Про то врали, князь.

Мстиславский хмуро фыркнул и отвернулся.

- Всюду ложь и обман.

И прошествовал вперед, одышливо сопя и расталкивая пузом встречных нерасторопных доходяг. Свита ползла за ним, сверкая узорочьем на одежках.

Макарин посмотрел ему вслед, вспомнив, что у старого царедворца нет детей, и его род вскоре угаснет вместе с ним.

Шли годы, заполненные каждодневной службой, бумажной рутиной и нечастыми вылазками на места ограблений и убийств. Пару лет спустя Макарин завернул в харчевню на Чудовской улице и вдруг услышал знакомый раскатистый хохот.

Григорий Кокарев стоял, подняв кружку, расставив ноги и упираясь головой в низкий свод. Сидящие за длинным столом разрядные подъячие слушали его, раскрыв рты. Кокарев увидел Макарина, стушевался, выдул, обливаясь, брагу, плеснул из жбана добавки и подошел, держась за стенки и расталкивая посетителей.

- Дьяк.

- Воевода.

Кокарев нащупал табурет, придвинул, сел, возложив локти на стол.

- Уже не воевода. Или пока не воевода. Вон, кормлю челядь с Разрядного приказа. Авось кто из них поможет с хлебным местом.

- Давно вернулся?

- Трех недель не прошло. Завтра с отчетом к царю-батюшке. Сам, говорят, просил. Любит, говорят, сказки про далекие земли слушать.

- Немудрено. У царя-батюшки и борода еще толком не выросла.

Они неловко помолчали. Кокарев вертел по столу кружку. Макарин грыз утиное крыло.

- И как там? Изменилось чего? – спросил он.

- А то как же, - оживился Кокарев. – Разрослась Мангазеюшка. Домов раза в два больше стало. Тысячи промышленников каждый год приходят. Пушнина рекой течет. Не успеваем барыши подсчитывать. Если б не предписание в Москву вернуться, так бы и сидел на тамошнем воеводстве безвылазно.

- Сам понимаешь, ради блага государева надобно чаще воевод с места на место перекидывать. Ты и так уж засиделся.

Кокарев нахмурился, видно почудился ему в этих словах намек. Хлебнул браги.

- Хотел тебя поблагодарить кстати, - сказал он, утираясь рукавом, - что отчету ход не дал.

- Дал бы. Если б было кому отчет давать. Так что не благодари. То, что ты сделал, вечно на твоей совести будет.

Кокарев прищурился, видно, хотел возразить, но передумал. Макарин и без того видел, что слова тут бесполезны, и бывший мангазейский воевода искренне не понимает, что ж такого он сделал. Ведь все было в пределах данной ему власти, все было в интересах государства, и даже если бы он, дьяк Разбойного Приказа, тогда расписал в бумагах все, как было, то ничего бы не изменилось. Да, полномочия немного превышены. Да, изменника воеводу то ли в пропасть столкнул, то ли из пропасти не вытащил. Но ведь изменника же. А то, что пара десятков черного люда и несколько сотен дикарей к праотцам отправились, так это ж черный люд и дикари. Кто их считает? Тем более тогда. Пожурили бы воеводу Кокарева грозной бумагой за Троекурова, да в подарок отрез парчовой ткани бы отправили за все остальное. И оставался для него, дьяка Макарина, только единственный вопрос. А ему-то, дьяку Макарину, какое дело до черного люда с дикарями? Ведь сказано же было ему тогда, давно, еще в Риме. Никогда не ставь интересы чужака на один уровень со своими. Чужак твои интересы точно блюсти не будет. А в чем мои, дьяка Макарина, интересы?

Молчание затягивалось. Кончилась брага, и лежали перед Макариным на блюде одни кости. Дьяк уже собирался вставать, когда мрачнеющий Кокарев произнес:

- Не отпускает она меня, земля эта холодная. Каждую ночь снится. Пустоши, моховым одеялом прикрытые. Дебри таежные. Море свинцовое. Острова в устье. Корабли. Олени. Дикари. А еще мне часто снится та пещера. Выступ с поваленными деревянными идолами. И горящее подземное озеро. Но как-то странно, дьяк, снится. Будто бы за озером город стоит каменный. Дома. Башни. Статуи. И пылает. И так все реально, будто бы я сам это вижу. Но ведь этого же не было тогда, дьяк. Не было за огнем города. Были только голые каменные своды. Я же помню.

Он вытряс из кружки последние капли браги.

- И так страшно мне от этого сна становится. Словно колдовство какое-то обволакивает. Не знаю, как тебе, но мне и тогда жутко было. Правильно о тех местах дикари говорили, проклятые земли. Нельзя туда соваться. Завтра царю-батюшке обязательно посоветую, чтобы под страхом смерти запретил поморцам по этому своему волоку шастать. Северный путь должен быть закрыт. А то ведь, кто его знает, кого они там потревожат, и какая пакость оттуда попереть вздумает. Да и немчура вполне способна вновь к нашим берегам наведаться. Нечего ей шансы дарить.

Макарин встал.

- Пора мне, Григорий. Время позднее.

Он двинулся к выходу, но Кокарев вдруг ухватил за рукав.

- Ты мне только одно скажи, дьяк, - от него несло брагой, - Ведь там не было ничего? В пещере? За подземным озером? Ведь не было ничего, а?

Макарин не ответил. Он стряхнул с рукава пальцы бывшего мангазейского воеводы и вышел на улицу.

Была темная беззвездная ночь, выли собаки, и тянулись вдоль узких кривых улочек бесконечные усадебные заборы. Макарин старательно обходил ямы и перепрыгивал лужи. Он хотел забыть, но никак не мог выбросить из памяти эти несколько слов.

Не было ничего. Ничего не было.