Приключения в Красном море. Книга 3 (Погоня за «Кайпаном». Злополучный груз) - Монфрейд Анри де - Страница 20

XII

Сифа

Мы включаем двигатель, чтобы покинуть порт; «Альтаир» возвращается в свою родную стихию, оставляя позади фосфоресцирующий след. Я провожаю глазами удаляющиеся огни ужасного Бомбея — современного промышленного города, разбившего мои иллюзии относительно таинственной страны факиров.

В надводной части корпуса, оказавшейся под водой из-за тяжелого груза, появилась течь. Через нее угрожающе прибывает вода, и насос работает без передышки. Приходится задраить шпигаты, ибо вода то и дело заливает палубу. Судно утратило плавучесть до такой степени, что, если волнение усилится, придется выбросить весь груз с палубы за борт. К счастью, северо-восточный бриз еще не набрал силы, море спокойно и дует попутный ветер. Однако целых восемь дней мы выбиваемся из сил, выкачивая воду из трюма.

Слышно, как вода бьет ключом, но из-за груза к пробоине невозможно пробраться. Достаточно было бы куска веревки или клочка тряпки, чтобы с помощью ножа законопатить эту дыру, но мы вынуждены испытывать танталовы муки: вот лекарство, до раны рукой подать, да не дотянуться. Придется дожидаться Мукаллы, где, возможно, мне удастся продать канистры с бензином и таким образом разгрузить судно.

Я намеревался сделать остановку на островах Куриа-Муриа, чтобы попытаться разгадать тайну острова Сода. Но при нынешнем состоянии судна об этом нечего и думать. Мы проходим мимо них ночью на расстоянии трех миль. Вскоре мы входим в спокойные воды, и приходится запустить двигатель.

К полудню поднимается легкий бриз, и мы останавливаем машину, чтобы провести смазку.

Я веду корабль вдоль берега, потому что в пробоину продолжает поступать вода. Если нас совсем затопит, я успею посадить судно на мель и, возможно, спасу свой драгоценный груз.

Картины сменяются перед нами одна за другой — овраги, долины, пустыни, но ландшафт остается прежним: голые горы, мадрепоровые скалы, бескрайние безлюдные пляжи, равнины, покрытые застывшей лавой и шлаками, и вдалеке среди зеленеющих холмов теряются заросли серого тернистого кустарника.

Меня не покидает ощущение затерянности, будто я оказался на другой планете, в царстве мертвых, где я — последний из разумных существ.

Девятого ноября на рассвете воздух наполняется страшной вонью — так пахнет сифа. На берегу виднеется деревушка, состоящая из глиняных построек и земляных хижин, где производят рыбий жир, именуемой местными жителями сифой.

По ровной глади моря движутся сотни небольших баркасов с восемью — двенадцатью гребцами; они ловят рыбу.

В этих местах возле берега море приобретает оливковый цвет с красным отливом так же, как вблизи островов Дахлак и Фарасан, где ведется добыча жемчуга. Я уже писал, что это странное явление объясняется присутствием в воде микроорганизмов, родственных планктону, из-за которых вода теряет свою прозрачность. Косяки толстых сардин беспрестанно баламутят воду. Здесь такое множество рыбы, что, если закинуть в море удочку с прикрепленным железным наконечником, можно насадить на него, как на вертел, четыре-пять жирных серебристых сардин величиной со среднюю скумбрию.

Рыбаки ловят очень оригинально, с помощью накидных сетей. Один из них стоит на носу лодки и, завидев вблизи косяк рыбы, закидывает сеть, а другой тем временем ныряет в море с кормы. Затем несколько человек вытягивают из воды сеть, полную рыбы, и сбрасывают улов на дно лодки. Загорелые тела обнаженных гребцов с прилипшей сверкающей чешуей переливаются на солнце. Я не успел толком разглядеть, как производится лов. Мне показалось, что рыбак, подныривая под сеть, загоняет в нее сардины и неожиданно затягивает сеть с помощью кулисы.

Рыбаки не дорожат рыбой и отдают нам множество сардин бесплатно. Жареные сардины столь же вкусны, как сардины из Коллиура, но настолько жирны, что переносить их могут лишь желудки сомалийцев и суданцев.

Фабрики, производящие сифу, распространяют запах тухлятины. Эти примитивные приспособления, существовавшие еще во времена финикийцев, представляют собой ямы, вырытые на береговых возвышенностях, с отверстием для стока крови и прочих жидких отходов, от которых исходит тошнотворный запах. Через другое, расположенное выше отверстие по узким желобам рыбий жир стекает в цементированные ямы. На поверхности котлованов, где разлагается рыба, скапливаются отходы, образовавшие за сотни лет подлинные залежи, прокаленные и высушенные солнцем. Пепсин, находящийся во внутренностях рыбы, действует как растворитель. Также разжижению рыбы способствуют внутренности акул, которые добавляют в ямы. Жидкость, стекающая по нижнему желобу, содержит большое количество пепсина, но она непригодна к употреблению из-за отвратительного запаха.

Я насчитал восемь-десять подобных установок на пространстве в пять-шесть миль. Даже несильный ветер разносит вонь на значительное расстояние, и ночью, когда ветер дует с берега, запах чувствуется за двадцать-тридцать миль. Но жители этих мест так привыкли к зловонию, что даже не ощущают его. Я наблюдал аналогичное явление на фелюгах ловцов моллюсков, не уступающих сифе по силе своего запаха.

На следующий день мы проходим мимо прибрежных арабских городов, утопающих в зелени пальмовых рощ. На окрестных холмах возвышаются старинные, построенные еще в эпоху нашествия сарацинов башни, подобные тем, что можно увидеть на Корсике и в Испании.

Вечером мы минуем город Шихр, арабское население которого состоит из моряков, бороздящих Персидский залив на своих огромных парусниках. Здесь царят своеобразные нравы, о которых я уже упоминал: мужчины не берут с собой в плаванье жен и не заводят их в чужих краях, а находят более удобным и практичным заключать союзы между собой.

Шихр — один из тех арабских городов, где время словно остановилось, и мне кажется, что я оказался в одной из сказок «Тысячи и одной ночи». Высокая кирпичная стена окружает город клином, а море образует основание треугольника длиной около двух километров. В примыкающих к морю вершинах треугольника возведены большие круглые башни, увенчанные галереями с навесными бойницами. Крепость подходит к морю так близко, что не остается никакого прохода. С противоположной стороны виднеется массивное здание с широкими воротами, к ним ведет подъемный мост. За крепостной стеной раскинулся город, все окна которого выходят на море. Между берегом и ближними домами протянулось большое мусульманское кладбище. Могилы смотрят на море, и старые моряки, спящие на берегу под сенью своих баркасов, знают, что море не покинет их и после смерти.

Довольно широкие улицы города ведут к величественным воротам. Несколько мечетей с белыми стройными минаретами возвышаются над плоскими кровлями земляных хижин. Весь город лежит передо мной как на ладони. Заднюю часть картины замыкают желтоватые холмы с недремлющими сторожевыми башнями, и вдалеке вырисовывается сиреневая цепь остроконечных Асидских гор.

XIII

Мукалла

Вот и долгожданная Мукалла, притулившаяся к обрывистому холму. Я надеюсь прибыть туда до наступления ночи, но ветер слабеет и окончательно стихает после заката, в то время как до города остается еще более двух миль. Мне не улыбается мысль провести ночь в открытом море на судне с поврежденным корпусом. Хотя мне не знаком здешний рейд, я осторожно приближаюсь к берегу и, как только лот прощупывает дно, становлюсь на якорь.

Я ничего не вижу — горы стоят сплошной стеной, но до меня доносятся все городские шумы вместе с запахом овчарни, присущим всем арабским городам. Я слышу лай бродячих собак, звуки тамбурина в доме, где празднуют какое-то событие, слабое блеянье козленка. Блуждающие огоньки то исчезают, то вновь появляются передо мной на фоне темного берега, свидетельствуя о близости человеческого жилья.

Все это успокаивает нас и придает нам уверенности в борьбе с неумолимо прибывающей водой, которая того и гляди утащит парусник на дно. Шум воды, проникающей в трюм через течь, нас уже не пугает. Насосы работают без устали, но с тех пор, как мы стали на якорь, вода все больше заливает судно.