Иван родил девчонку - Чуманов Александр - Страница 25

Дочь встретила хорошего парня, и они подали заявление. Отец в сравнении с женихом сильно проигрывал. Ванятка снял со сберкнижки все свои немалые накопления и отгрохал свадьбу с современным размахом.

Мучаясь тяжелым похмельем, он просидел полночи в темной кухне, вспоминая всю свою долгую жизнь. И когда утром Оленька зашла к нему, пепельница топорщилась окурками, как противотанковый еж.

— Разве ты не рад моему счастью, Ванятка? — прощебетала беззаботно дочь, не глядя на отца.

— Рад, что ты! — торопливо ответил он.

— Что с тобой, папа Ваня? — испуганно задохнулась дочь, взглянув наконец на выдумавшего ее человека в семейных, покрытых розами трусах.

— А что, ничего, голова маленько болит, — ответил Ванятка устало и зажег новую сигарету, надсадно кашляя.

— Да посмотри на себя! — крикнула дочь и сунула отцу зеркало.

На Ванятку глянул седой, очень пожилой человек, отдаленно похожий на него самого.

«Все нормально, — подумал он спокойно, — так и должно быть. А того, что было до сих пор, вовсе и не бывает… Все я повидал на своем веку, все пережил, что причитается человеку, и даже больше. Кто скажет, что жизнь моя не получилась?»

— Все нормально, дочка, — сказал он вслух. — А что ты хочешь? Я ведь сегодня седьмой десяток разменял.

И в тот же день Ванятка оформил себе пенсию.

Муж зовет Ольгу Олененочком. Ей страшно нравится.

СТАБИЛЬНОЕ СЧАСТЬЕ

В субботу, утром, когда старший экономист Пузиков, как обычно, вытряхивал во дворе половик, его унесла огромная, никем до того не виданная птица. Одни говорили, что это был орел-акселерат, другие считали, что — птеродактиль, а третьи, которых было мало, утверждали, что — дракон.

Собрался народ, пришел участковый, жена Пузикова Нина громко голосила, пыталась даже рвать волосы на голове, но из этого ничего не вышло, потому что больно.

Огромная птица исчезла в дымной синеве городского неба и возвращать добычу, по-видимому, не собиралась. Поэтому скоро толпа рассосалась, участковый, пообещав принять меры, тоже ушел. Нина кое-как дохлопала упавший с неба половик и вернулась домой, где легла на диван, положив на лоб мокрое полотенце, и стала ждать известий о пропавшем муже.

Однако все поиски Пузикова оказались напрасными. Добровольцы прочесали окрестности, но нигде вблизи города мест гнездования диковинных птиц обнаружить не удалось. На что никто, впрочем, всерьез и не надеялся. Окрестности были настолько современны, что даже самые ветхие старожилы понятия не имели о какой-то рыбалке, не то что об охоте. По небу летали воробьи, вороны, голуби, самолеты, мухи. А больше в основном ничего и не летало.

Полотенце на лбу Нины скоро высохло, она встала с дивана, попудрила нос и устроилась работать в библиотеку при Доме культуры.

Но старший экономист не погиб! А приключилось с ним вот что.

…В первые мгновения, когда неведомая сила, схватив за ворот пиджака, подняла его от земли, Пузиков даже не испугался. А когда испугался и выронил половик, земля уже была далеко внизу. И что пережил старший экономист за время полета, описывать ни к чему. Потому что можно и так и этак. А получится одно и то же. Только более страшно или менее страшно. Все равно никого из вас сроду не носила в клюве огромная птица, поэтому сравнить ощущения вам не с чем. Так же, как и мне. Скажу только, что полет проходил довольно долго, он осуществлялся на высоте девять тысяч метров со скоростью семьсот километров в час при температуре воздуха за бортом… простите, борта не было, а было весьма прохладно и даже вполне холодно.

Начитанный Пузиков быстро понял, что его, скорее всего, несут, имея целью накормить голодных птенцов, и приуныл. Даже, пожалуй, впал отчаяние. Он, честно говоря, за время полета несколько раз всплакнул и простился с жизнью.

Ему так хотелось курить, что он взял да и закурил, еще больше холодея от мысли, что птице это вряд ли понравится и она бросит его с этой верхотуры. Птице и в самом деле очень не понравилось, но она стерпела и лишь недовольно покрутила головой. Из чего Пузиков заключил, что птенцы, похоже, здорово проголодались.

Наконец полет закончился. Птица опустилась в диких, неприступных скалах возле большой и, можно сказать, удобной пещеры. И Пузиков догадался, что это и есть гнездо. Сердце старшего экономиста обреченно заныло, однако никаких птенцов в пещере не оказалось. Пузиков мешком рухнул на сухую подстилку, силы его окончательно иссякли, и он мгновенно заснул.

Утром Пузиков обнаружил, что спит, притулившись к теплому боку своего врага. И вскочил, как ужаленный. Птица тоже встала. Она что-то проворковала громким басом, глядя на Пузикова ласковым желтым глазом, захлопала крыльями, подняв тучу пыли, чуть не свалив пленника с ног, и улетела куда-то.

Пузиков решил смыться. Но очень скоро убедился, что убежать невозможно. Он вернулся в пещеру и долго неподвижно лежал, глядя в каменный потолок не мигая. Мыслей в голове не было никаких.

Его вернуло к действительности хлопанье могучих крыльев на карнизе. Но когда орел — я забыл сказать, что Пузиков называл птицу орлом, — когда орел появился у входа в жилище, старший экономист даже не пошевелился. Настолько сильным было его отчаяние.

Пузиков вздрогнул и сел, пугливо отодвигаясь, когда что-то влажное ткнулось ему в лицо. Он утерся и только тогда увидел в клюве птицы ягненка. И радостная догадка кольнула голову старшего экономиста. Он понял, что орел принес добычу ему и никаких, стало быть, птенцов, подруг жизни, голодных родственников и прочих людоедов не будет! И опять же незачем описывать те радостные чувства, которые забурлили в душе хлебнувшего горя человека.

Пузиков зажег клочок подстилки — спички у него были и еще сигарет несколько штук оставалось, — зажарил несколько кусков молодой баранины и съел их без соли вместе с налипшей золой. Один маленький кусочек, правда, протянул орлу из вежливости. Орел из вежливости проглотил грязное мясо.

Так они и зажили вдвоем и со временем здорово сдружились. Орел научился хорошо говорить по-человечески, Пузиков со временем стал издавать орлиный клекот еще лучше самого орла.

Сигареты давно кончились, спички тоже. Брезгливый язвенник Пузиков пристрастился к сырому мясу, забыл болячки, стал стройным и румяным. А орел почему-то, напротив, отведав жаркого однажды, стал кушать мало и без аппетита. Долгими холодными вечерами, прижавшись друг у другу, чтобы согреться, друзья вспоминали свою прежнюю, жизнь с самого детства. Пузиков рассказывал про то, как играл в детстве в «чику» и был очень удачлив, как потом это мальчишеское увлечение привело его в старшие экономисты, припоминал старые студенческие анекдоты, такие старые, что ни один человек их и слушать не станет. Распаляясь и брызгая слюной, Пузиков рассказывал про свою полузабытую Нину и других женщин. Насчет других женщин Пузиков, конечно, врал, но орел был неискушен в сердечных делах и доверчив, он восхищенно щелкал клювом, и его желтые глаза завистливо горели.

— Главное в жизни — воля, — веско говорил орел. Он был гордым от природы и старался не подавать вида. — Тэбэ, Пузыков, здорово повэзло, когда ты мэна встрэтыл.

У орла был явный кавказский акцент, присущий, очевидно, всем горцам. Он рассказывал старшему экономисту о том, как прекрасно парить в восходящих потоках воздуха, какие красоты открываются с высоты, какие хорошие парни эти чабаны, у которых ничего не стоит утащить ягненка-другого. Возможно, орел относился бы к чабанам несколько иначе, если бы знал, сколько они баранины на него списывают. Но орел этого, понятно, не знал.

Между тем у Пузикова стала сильно чесаться спина между лопатками. Он забеспокоился, не завелись ли блохи, но когда снял рубаху и попытался рассмотреть собственную спину, то увидел, что там проклюнулись маленькие крылышки. Сперва Пузиков, конечно, здорово перепугался, но когда хорошенько взвесил все открывающиеся перед ним в связи с этим перспективы, то успокоился. А потом даже и обрадовался.