Путешествие на Запад. Том 3 - Чэн-энь (Чэнъэнь) У - Страница 31

31

О том, как путники продолжали идти на Запад, мы рассказывать не будем. Стояла середина лета:

Дождь пролился, и стало все вокругЕще благоуханнее и краше –Прохладой дышит молодой бамбук,Цветы раскрыли радужные чаши,Душистый пар струится от земли,Тростник пьянящий запах источает,Все склоны гор полынью поросли,Но здесь ее никто не замечает.Потока шум и птичьи голосаСливаются в единый хор веселый,Над розовым кустом роятся пчелы,И бирюзой сияют небеса.

Наступил праздник лета. Танский монах и его спутники любовались прекрасным летним пейзажем и печалились, что ничем не могут отметить наступивший праздник. Вдруг они увидели впереди высокую гору, преграждавшую им путь. Сюань-цзан придержал коня и, обернувшись, сказал:

– Видишь, Сунь У-кун? Впереди – гора. Боюсь, что там тоже обитают злые духи и оборотни. Нужно быть настороже.

– Не бойся, наставник! – хором отвечали ему ученики. – Ведь мы отдали себя на волю Будды, чего же нам бояться злых духов!

Танский монах успокоился, подстегнул коня и натянул поводья, чтобы скорей добраться до горы. Вскоре путники поднялись на отроги горы, откуда им открылась чудесная картина. Вот послушайте, что об этом написано в стихах:

Высокие горы приблизиться к небу стремились,На горных вершинах стояли стеной кипарисы,Угрюмые скалы красивым узором покрылись,Ползучие травы по каменным граням стелились,И мох одевал их своей бирюзовою ризой.Отвесные кручи гряда за грядою вставали,В глубины земли уходили разверзтые бездны,И взор изумленный притягивали и пленялиШироким окружьем раскинувшиеся дали,Луга и долины в цветочном уборе прелестном.В густых можжевеловых рощах и в кущах тенистыхНевидимых птиц раздавались и щебет и пенье,И каждый крылатый певец с превеликим уменьемС другим состязался, таким же, как он, голосистым.Тропинка крутая опавшими лепесткамиБыла словно медью и золотом жарким покрыта,Гремучий поток меж высокими тростникамиСтремил свои воды прозрачные, цвета нефрита.В местах, где не знали ловушек, тенет и капканов,Плодились и множились дивные птицы и звери;Козули и лоси, лисицы и обезьяны,Что странникам нашим встречались в пути непрестанно,Не ведали страха и к людям питали доверье.И только порой нарушало звериные игры,И только порой заглушало и щебет и пенье,Подобное грому, глухое рычание тигра,Невольно вводившее в трепет живые творенья.Меж листьев зеленых, таясь, наливались и зрелиПлоды, издававшие дивное благоуханье,В высокой траве шелковистой цветы пламенели,Которым доселе никто не придумал названья.

Наши путники, углубившись в горы, очень медленно продвигались вперед и, достигнув вершины, стали спускаться вниз по западному склону, совершенно гладкому и озаренному солнцем. Чжу Ба-цзе решил передохнуть и передал ношу Ша-сэну, а сам взял свои грабли и, размахивая ими, понукал коня. Но тот ничуть не боялся Чжу Ба-цзе и несмотря на все понукания еле плелся.

– Брат! Ты зачем коня погоняешь? – спросил Сунь У-кун. – Пусть идет, как ему удобно.

– Становится поздно, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Целый день мы идем без отдыха. У меня уже живот подвело. Нужно поторапливаться! Может быть, нам удастся отыскать какое-нибудь жилье и выпросить подаяние!

– Давайте тогда я попробую. Может быть, мне удастся заставить коня идти быстрее.

С этими словами Сунь У-кун стал размахивать своим посохом и прикрикнул на коня, который вырвал поводья из рук Сюань-цзана и стрелой помчался вперед. А известно ли вам, читатель, почему конь, ничуть не боявшийся Чжу Ба-цзе, испугался Сунь У-куна? Дело в том, что пятьсот лет назад Нефритовый император пожаловал Сунь У-куну звание смотрителя конюшен и поручил ему смотреть за лошадьми. Тогда же ему было присвоено чиновничье звание бимавэнь – избавитель от конской болезни. С того времени все лошади боятся обезьян.

Напрасно пытался Танский монах удержать коня поводьями, это ему не удалось. Тогда он крепко ухватился за седло и дал коню полную волю. Конь отмахал без передышки двадцать ли и стал сбавлять бег, лишь когда очутился на полевой дорожке.

Вдруг где-то вблизи ударили в гонг, и сразу же с двух сторон появилось более тридцати молодчиков, вооруженных копьями, мечами и дубинами. Преградив путникам дорогу, они закричали:

– Эй ты, монах! Куда едешь?

Танский монах задрожал от страха, как в лихорадке, не удержался в седле и свалился с коня. Он быстро отполз к стогу сена у дороги и громким голосом молил:

– О всемогущие повелители! Пощадите меня, пощадите!

Два здоровенных детины, видимо главари разбойников, крикнули ему:

– Отдавай деньги, и мы тебя не тронем!

Тут только Танский монах понял, что имеет дело с грабителями. Он приподнялся с земли и стал их разглядывать:

Один был темноликий и клыкастый,Как дух, что со звезды Тай-суй спустился.Второй же, что пред ними появился,Был словно дух звезды Санмынь – глазастый.Таких страшилищ двух узреть воочьюНикто б не пожелал, ни днем, ни ночью!И тот, со злыми круглыми очами,И тот, чьи зубы изо рта торчали,По ветру космы алые, как пламя,И бороды густые развевали.В больших тигровых шапках были оба,В собольих шубах и в одежде бранной,И оба лютою пылали злобой,Оружием размахивая рьяно.Один держал тяжелую дубину,Усеянную волчьими клыками,Другой же в суковатую лозинуВцепился волосатыми руками.И оба, в ярой соревнуясь силе,На тигров сычуанских походили.

Внимательно разглядев обоих главарей, Танский монах убедился в том, что один свирепее другого. Он подошел к ним, молитвенно сложил руки, прижал их к груди и сказал:

– О всемогущие повелители! Я бедный монах, иду из далеких восточных земель на Запад за священными книгами. Меня послал Танский император. С того дня, как я покинул Чанъ-ань – столицу моего государства, прошло много дней и лет. Если у меня и были кое-какие деньги на дорожные расходы, то они давно уже израсходованы. Мы, монахи, отрешившиеся от мирских сует, живем одними подаяниями. Откуда же у нас богатства?! Умоляю вас, повелители, будьте снисходительны и позвольте мне продолжить мой путь!

Тогда оба главаря вывели вперед всю шайку, и один из них сказал:

– Мы здесь, словно тигры, задерживаем путников. Дорога в наших руках и нам нужен выкуп за нее, ничего больше. Какие еще могут быть снисхождения?! Если у тебя и в самом деле нет ничего, живей снимай с себя свою рясу и оставь нам белого коня. Тогда мы пропустим тебя!