Больной врач - Амонашвили Паата Шалвович - Страница 12

Некоторое время я удивленно смотрел на них, не понимая, откуда они тут появились и, наконец, выдавил из себя вопрос:

— Кто вы такие?

Меня удивил собственный странный сдавленный голос. А люди передо мной вдруг ожили, задвигались в нерешительности и начали смотреть на меня с великим благоговением. Мужчина постарше заговорил первым и сказал с почтением:

— Спасибо! Ты еще раз спас всех нас!

Потом заговорил второй:

— Мы в неоплатном долгу перед тобой!

Наконец высказался и третий:

— Мы рабы твои, отче наш!

Я выкрикнул:

— Отче ваш?! Да, я первый раз вас вижу! Какой я отче ваш? Кто вы?

Мужчины нисколько не смутились. Смиренно опустили головы и ответили поочередно:

— Я Сим, твой старший сын, а это моя жена.

— Я Хам, твой средний сын, а это моя жена.

— Я Иафет, твой младший сын, а это моя жена.

Услышанные имена вызвали из глубин моего подсознания какие-то воспоминания, однако, происходящее показалось мне абсурдом, и я засмеялся:

— Ха, ха, ха! Сим, Хам и Иафет с женами. И я отче ваш. Выходит, что я Ной? Так?

Они склонили головы в знак согласия и повиновения, а четвертая женщина, та, которая выглядела старухой, ласково улыбнулась мне, шагнула вперед, низко поклонилась и сказала:

— Да, мой государь! Ты именно Ной! А я жена и рабыня твоя, Ноэма.

От этого заявления я пришел в ярость! Быстро направил клинок на уродливую старуху и заорал:

— Не смей приближаться, Баба-Яга.

Однако мои «сыновья» не возмутились, а поклонились мне, и Сим сказал:

— Не сердись на нас, государь! Ты воистину Ной! Сын Ламеха. Ты человек праведный, и ходишь ты перед Богом непорочный в роде своем! А мы воистину сыновья твои, Сим, Хам и Иафет, которых ты родил от Ноэмы, когда тебе было пятьсот лет.

Потом продолжил Хам:

— Мы все в ковчеге, который ты сам построил, как повелел тебе Бог. Смотри, он из дерева гофер, длиной триста, шириной пятьдесят, а высотой тридцать локтей, и сделал ты отделения в ковчеге и осмолил смолой все внутри и снаружи.

Наконец, заговорил Иафет:

— И навел Бог на Землю потоп, чтобы истребить всякую плоть, а в ковчег вошли мы и жены наши, все животные по паре, и ты провел нас по непостижимой буре, по подводным течениям и спас всех нас. Мы благодарим тебя, отче…

Они запели хором:

— Спасибо тебе, отче наш!

Во мне забурлила непонятная злость и вырвалась изнутри криком:

— Бред! Я не отче ваш! Вон с глаз моих, не то всех перебью!

Я набросился на них с кинжалом, и они в ужасе разбежались по углам вонючего судна. Потом я бросился к корме корабля и начал кричать в ночную пустоту:

— Боже! Где ты? Неужели Ты меня бросил? Покажись мне!

Но Образ не показался.

И я зарыдал:

— Молю Тебя, Господь мой, выпусти Ты меня из этого ада. Я не хочу здесь быть. Молю! Освободи.

Бог не явился мне, не освободил, и Образ его не предстал передо мной. Я упал на палубу корабля и в полном отчаянии начал бить себя по голове. Но рассудок я не потерял и, решив покончить с этим безумием, тут же бросился в грязную, болотистую воду, пытаясь себя утопить.

И тут выпал из Ноева кошмара.

Седьмая Глава

Одинокое танго вокруг собственного тела

Где-то совсем рядом тикали настенные часы, и я витал там же, прямо под потолком. Остатки живых грез о Ное медленно рассеялись, как сон, и я полностью ощутил страшную картину в спальне Софи.

На полу валяется мое бесчувственное тело. Оно свисает с кровати, как большой, грязный мешок. Почерневшее лицо перекошено, губы и щеки вымазаны едкой грязью желтоватой рвоты с остатками гамбургера в «КайТайФуне». Прижавшись к спинке кровати, Софи с ужасом смотрит на меня, умирающего, тихо плачет и шепчет:

— Как он мог…

Из пустоты возникает желание успокоить ее. Дуновение безмятежности слабым ветерком подталкивает меня, и я невольно поплыл к ней.

Я не представлял, что будет, когда я соприкоснусь с ней. Произошло самое неожиданное: сквозь ее грудь я немыслимым образом проник в нее.

Но это было не физическое проникновение. Я очутился посередине ее невидимого мирка, где ярко ощущались все вибрации ее чувств и мыслей. Это кошмарное место ошарашило меня — урчащий энергетика в желудке, сумасшедший поток кровяных клеток, громыханием частого сердцебиения и ураган кислорода в легких. В растерянности осматриваясь по сторонам, я вдруг почувствовал молниеносный удар сильного разряда тока ее нервных импульсов. Это была белая вспышка прозрения. Передо мной живыми образами забегали ее мыслишки. По углам появились уродливые котята в кустах цветущей сирени, а в центре вспыхнула фигура голой Софи перед зеркалом. Она прихорашивалась, нервно накладывая себе макияж. У ее ног валялось мое гниющее тело, а волосы ей заплетал возбужденный Кэтчер. Все пространство пульсировало в унисон с ветром ее дыхания, который резво разносил зеленые денежные купюры, кружащиеся, как осенние листья. Сразу последовало громыхание каскада ее мыслей: «Как он мог со мной так подло поступить?! Как он посмел умирать в моей постели? Я готова добить его, но надо делать что-то другое. Надо от него отделаться. Кто мне поможет? Майя?! Да! Она работает врачом в скорой! Звоню ей. Наверно, выгляжу ужасно. Вызову скорую и приведу себя в порядок…»

Тут появился возбужденный Кэтчер. Он упал перед голой Софи на колени и сказал:

— Ты прекрасна! Дай мне прикоснуться к тебе!

Софи снисходительно взглянула на него:

— Пока не до тебя. Фу!

Кэтчера сразу сдуло. Он превратился в букашку и молча отлетел в угол, унося с собой хвостик страсти:

— Я буду ждать тебя здесь…

Сначала я спокойно наблюдал за всем, но скоро во мне загорелся огонек негодования. Он быстро разросся в костер возмущения, и я взорвался: «Я там умираю, а она думает лишь о том, как от меня избавиться и быстрее привести себя в порядок. Да еще у нее в мыслях голый Кэтчер и деньги. А я для нее лишь обуза. Ах, ты стерва!»

Вулкан тревоги залил меня лавой, грозя расплавить мою хрупкую сущность. Я испугался, и страх вытолкнул меня из нее обратно к потолку.

Мне захотелось улететь отсюда подальше, но тут я заметил, что привязан к своему телу мерцающей голубоватой ниточкой, и подумал: «Надо бы мне оживить себя, встать и хлопнуть перед ней дверью. Да! Именно так!» Эта мысль придала мне некоторую уверенность, я поплыл к себе, почерневшему и скользнул внутрь.

Тут меня сразил сильный запах вязкой гнили. Ощущение было настолько мерзкое, что я отлетел и упал в гущу гнойных скоплений. Физиологическая свалка ядов начала меня быстро засасывать. Особенно смердели жир от бургера, и загнивающие от никотина легкие. Где-то за горизонтом моего понимания чувствовалась слабая вибрация угасающего сердцебиения, а кровь текла медленно, попахивая канализационным сливом. Я почувствовал, что мой мозг плавает в грязной жиже собственных отходов после внутримозгового кровоизлияния. Как врач, я понял, что умираю от инсульта.

Долго находиться в этом ужасном месте было нестерпимо. Я понял, что не в силах оживить эту гниль, и эта мысль сразу вытолкнула меня вон из себя.

Вернувшись к тикающим часам под потолком, я был охвачен страхом неопределенности. Дрожал от негодования, и в то же время, какая-то частица меня пребывала в спокойствии, и это странное сочетание противоположностей удерживало меня в некотором равновесии. Я попытался вернуть себе здравый смысл и решил в деталях прочувствовать окружающее. Все выглядело как прежде, но сейчас по-иному воспринимался цвет, и изменилось ощущение звука. Все было гораздо тоньше и легче, а время изменило свой ход, превращая действие в замедленные кинокадры. Тут, как из глухой пещеры, я услышал звонок своего мобильного. Во мне зажегся порыв немедленно ответить, однако желание двигаться сильно притупилось, и я завис на полпути, понимая, что ответить на звонок в любом случае не смогу.

Софи зашевелилась. Она дождалась, пока мой мобильный перестал звонить, и со своего телефона набрала Майю.