Конец света. Русский вариант (СИ) - Афанасьева Вера - Страница 9

 После того, как в специальных лечебных учреждениях похищенных обнаружено не было, в некоторых городах были созданы особые ночные дозоры, имеющие целью изловить и обезвредить похитителей. Но дозоры эти так никого и не изловили и в силу этого совершенно не обезвредили, парочка же бесследно исчезла. Возбудить или открыть что-либо, способствующее выведению мерзавцев на чистую воду тоже не получилось, потому что нет трупа – нет и дела, тел же погибших, равно как и хоть каких-либо следов похищенных, обнаружить не удалось.

 И по поводу старушки, и по поводу медицинской парочки были опубликованы десятки газетных репортажей и журнальных статей, организованы циклы радиопередач, сняты телевизионные шоу, в результате чего почти все пишущие и говорящие во мнениях сошлись.

 Про старушку решили, что все происшедшее – череда совпадений, связанных исключительно с тем, что наша пищевая промышленность выпускает совершенно не открываемые, а стало быть – и негодные к употреблению кисели. Так что одинокие старушки просто вынуждены гурьбой выходить на улицы и просить первых встречных открыть неподдающееся лакомство. В связи с этим обязали соответствующие организации проследить, чтобы впредь такое безобразие не повторялось, а кисели открывались ничуть не хуже кефиров, кумысов, айранов и танов. А уж за то, что потом происходило с теми, кто эти кисели открывал или не открывал, пенсионерки решительно никакой ответственности не несут. Им бы за себя её нести, в их возрасте и этого более чем достаточно.

 Версию же некоторых умников, согласно которой, старушка с киселем – это смерть, духовная и физическая, что кисель этот для человека – куда хуже любой косы и метафора полнейшей деградации, символ утекшего времени, ушедших сил и неустранимой немощи, дружно и категорически отвергли как банальную и завиральную одновременно.

 Завиральную – потому что многие совершенно здоровые, абсолютно полноценные люди любят время от времени побаловать себя киселем. И это хорошо, просто прекрасно, ведь кисель – блюдо не просто полезное, а полезное во всех отношениях и превосходное на вкус. Так что ни к немощи, ни к смерти кисель решительно никакого отношения не имеет, а только к жизни, здоровью и благополучию, если не сказать – к счастью. Отрицать же это осмеливаются только те несчастные, которым настолько не повезло, что отродясь не попробовали они настоящего вкусного и живительного киселя.

 А банальную – потому что, ей богу, надоело. Как только ни появится где-нибудь хоть какая-нибудь старуха, хихикающая, рыдающая или молчащая, один черт, сразу же находятся примитивы, которые усматривают в этом приближение смерти (Пушкин, разумеется, исключение). Если же кто-то видит смертельную опасность для себя именно в старухах, то пусть сходит на рынок или в поликлинику, где старушек этих пруд пруди, и убедится, что остался живым и здоровым, а если даже и не остался, то вовсе не по вине безобидных бабусь.

 С парочкой тоже все было абсолютно ясно: конечно же, снова напортачил Минздрав. Поторопился проявить очередную идиотскую инициативу: организовал ночные патрули из медработников среднего и низшего звена и раздал им доступный транспорт, с тем, чтобы работники эти, поддерживая государственные стратегии на здоровый образ жизни, собирали всех, этот образ не практикующих, и отвозили их в специализированные клиники на курс ускоренной реабилитации.

 А в подтверждение этой версии непременно вспоминали, как прошлой осенью, во Всемирный день отказа от курения, те же работники Минздрава придумали красного урода – Коня Долбака. И эти красные долбанные кони, которых в столице оказалось как собак нерезаных, нагло приставали на улицах ко всем курящим, выхватывали у несчастных изо рта сигареты, вырывали из рук пачки, отнимали зажигалки, ругались и под конец совсем распоясались. Вот и теперь, начали за здравие, а получилось как всегда – медпатруль стал превышать и безобразить.

 По поводу же неприятной внешности патрулирующих вполне резонно спрашивали: это кто же это с нормальным-то видом согласится на такую препаршивую работенку? На вопрос же, куда делись те, кто попал в лапы борцов с вредными привычками, отвечали: никуда не делись. Дома они давно, просто перекрываются. Ну кому охота рассказывать про себя, что кто-то затолкал тебя, пьяненького, в тележку и, словно овощ, отвез туда, куда ты вовсе не собирался?

 На все же протесты видных работников здравоохранения, категорически отрицающих всю эту белиберду, снисходительно улыбались: людям и в принципе-то несвойственно признаваться в собственных проступках, а уж в нашей стране, да в последние четверть века, вообще никто никогда и ни в чем не признается. И снова вспоминали Коня Долбака, от которого в свое время его создатели открещивались не менее рьяно.

 Третьей весенней напастью стали мухоловки. Раньше о них никто и слыхом не слыхал, и в глаза их не видел, а теперь только о них и говорили. Мухоловки были насекомыми, не очень крупными, но и не мелкими, сантиметров этак пяти-шести, слегка напоминающими сороконожек из детских песенок, но с разным числом тоненьких ножек, однозначно указывающих на возраст существа. Как-то так нынешней весной получилось, что мухоловки в невероятных количествах развелись в квартирах, оказались очень прыткими и, как им и полагается, ловко охотились на мух.

 Несомненная польза мухоловок, заключающаяся в их способности уберечь любую квартиру от непременной летней мушиной напасти, существенно уменьшалась их числом, расторопностью и практической неустранимостью, подтверждающих известную истину: от волка убежишь, на медведя напорешься. Мухоловки сигали по помещениям, все время размножались и поначалу ничего, кроме мух, не ели, что сразу сузило число способов борьбы с ними. Они были яркими, продольно полосатыми, и от их фиолетовых и красных полосок, мелькающих то тут, то там, у многих просто рябило в глазах.

 Посовещавшись, решили извести мухоловок, избавившись от мух, и с огромным пылом этим занялись. Но когда мух не стало, с ужасом обнаружили, что ногочелюсти голодных мухоловок (а у них были именно ногочелюсти, как объяснили все желающим умные биологи) способны пережевывать все, что им, голодным, под ногу попадется. Особая неприятность была связана ещё и с тем обстоятельством, что по виду даже взрослой мухоловки не было совершенно никакой возможности определить, где у нее перёд, а где – зад. Так что всякий раз непонятно было, собирается ли мухоловка что-нибудь съесть или, напротив, уже наелась и отвернулась. Одинаковые спереди и сзади мухоловки беспрепятственно лопали любые продукты, грызли мебель, жевали ковры и постели, точили стены и полы, и были настолько всеядными, что породили у многих вполне резонные опасения: а не начнут ли эти прожорливые твари охотиться на людей?

 Страх быть съеденными мухоловками был настолько нелепым, что оказался невероятно сильным, мгновенно перерос в ужас, а тот – в панику. И совершенно неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы мухоловки не исчезли совсем. И однажды прекрасным майским утром жители крупных городов, утомленные безуспешной борьбой с мухоловками и страхом умереть столь бездарно, вдруг обнаружили, что в их квартирах мухоловки больше не живут. Не поверив себе, дружно бросились искать, заползали под кровати, заглядывали под диваны, отодвигали шкафы, но ни одной, даже самой маленькой и нерасторопной мухоловки, так и не нашли. После чего испытали даже что-то вроде некоторого сожаления.

 Куда делась столь большая популяция животных, осталось тайной. Но загадка эта мало кого волновала, кроме нескольких биологов, уже размечтавшихся о статьях, книгах и диссертациях, да неугомонных зеленых, вечно придирающихся ко всякой чепухе. И, как водится, о мухоловках очень скоро совсем забыли. И практически никому не запомнилась шуточка одного умника, что история с мухоловками – хилая пародия на нападение саранчи, той самой, описанной у безумного Иоанна как одна из дьявольских разрушительных сил.

 Факт же полного исчезновения старушки, медсестры и санитара и вовсе никого не обеспокоил. Никому и на ум не пришло спросить: где, мол, старушка, жива ли, здорова ли, кто теперь открывает ей кисель? А как там медсестра с санитаром поживают, все ли у них в порядке? Да и чего тут беспокоиться, ведь люди у нас именно так всегда и исчезают – бесследно. Вот были, и у всех на виду, и все их знали, завидовали, обожали, ненавидели, подражали, и вдруг раз – и нет их, вроде как и не было никогда, и не помнит никто. И все столько раз это видели–перевидели, что и говорить здесь решительно не о чем.