Римский медальон - Д'Агата Джузеппе - Страница 3

— Привет. — Лестер был немногословен.

Эдвард ответил легким кивком.

Возникла неловкая пауза, во время которой Оливия не спеша допивала содержимое бокала и разглядывала обоих мужчин.

Лестер начинал злиться:

— Поторопись, нам пора.

— Сначала допью. — Оливия вызывающе качнула ногой.

Лестер резко выхватил у нее из руки бокал и одним глотком допил виски. Оливия повернулась к Эдварду:

— Что скажешь? И это мой, как это сейчас говорят, друг. Настоящий герой! Жаль только, стареет прямо на глазах.

Лестер сохранил самообладание и парировал:

— Можешь обвинять меня в чем угодно, дорогая, но оставаться вечно молодым я тебе не обещал. Как, впрочем, и ты мне.

Эта перепалка начинала действовать Эдварду на нервы.

— Он прав. А я виновата. Ничего он мне не обещал, и я из принципа никогда не верю ничему, что он говорит. Но погеройствовать он действительно успел. Ты когда-нибудь слышал о бароне Россо — Красном Бароне? Перед тобой бывший ас немецкой авиации. Подумать только, а ведь я так хорошо относилась к английским мужчинам! И откуда только этот взялся на мою голову?

Эдварду ничего не оставалось, как поддержать странную игру:

— Поздравляю, барон!

— Не слушайте ее. Это все выдумки. Я ирландец и никогда не воевал на стороне немцев. Моя фамилия Салливан. Итак, который час? — Он взглянул на внутреннюю сторону запястья, где располагался циферблат часов. — Оливия, сокровище, ты идешь наконец?

— Конечно, мой ангел. Чао, Эдвард, я счастлива, что встретила здесь тебя. — И внезапно очень серьезно добавила: — Поверь мне, это действительно так.

Мужчины, кивнув друг другу, попрощались. Оливия и Лестер Салливан ушли.

Эдвард взял свою сумку и вернулся к стойке портье, где синьора Джаннелли вписывала что-то в гостиничный журнал.

— Мой ключ?

— Пожалуйста. Номер тридцать три. Третий этаж. — Эдвард уже направился к лифту, когда женщина окликнула его: — Если у вас есть ценные вещи, советую передать их мне. Администрация не отвечает за ценности, не оставленные в сейфе.

Эдвард покачал своей сумкой и улыбнулся:

— Благодарю вас, в ней нет ничего такого, что стоило бы прятать в сейф.

Он вошел в лифт. Позабыв о своем журнале, синьора Джаннелли проводила нового постояльца беспокойным взглядом своих черных, не отражающих света глаз.

Номер 33 был обставлен в стиле начала девятнадцатого века. Из большого окна с отдернутыми тяжелыми портьерами был виден дом на противоположной стороне улицы. Дорогое зеркало в позолоченной раме придавало комнате дополнительный объем. На стенах были развешаны картины и гравюры, воспроизводящие римские пейзажи. Особняком висел план средневекового Рима.

Эдвард снял плащ, пиджак и освободил узел галстука. Потом прошел в просторную ванную комнату и пустил воду. Здесь тоже был воспроизведен интерьер прошлого века — мрамор, вместительная ванна, массивные позолоченные краны.

В ванной мерно журчала вода, а Эдвард меж тем принялся распаковывать вещи. Вернувшись в комнату, он открыл один из чемоданов. Выложив на кровать несколько книг, он случайно взглянул в окно и с удивлением обнаружил, что из дома напротив какой-то человек наблюдает за ним. Заметив, что на него смотрят, человек поспешно опустил штору.

Эдвард переложил книги на стол и решил, пока наполняется ванна, прилечь. Но его внимание вновь привлекло шевеление в окне дома напротив. Похоже было, что и впрямь его персона кого-то сильно интересовала.

Эдвард подскочил к окну и резким движением задернул тяжелую портьеру. Но и тут его ждал сюрприз: сюжет, изображенный на ее внутренней стороне, неприятно поражал своей мрачностью и никак не вязался ни с интерьером номера, ни с ослепительным римским полднем: по какой-то пустынной каменистой местности двигалась похоронная процессия. Лица людей были закрыты капюшонами. Все это не располагало к долгому любованию.

Эдвард взял трубку телефона, стоявшего на тумбочке у кровати.

— Пожалуйста, соедините меня еще раз с Марко Тальяферри, виа…

Не успев закончить фразу, он услышал голос синьоры Джаннелли:

— Сию минуту.

Ожидая соединения, он растянулся наконец на кровати. Трубка, прижатая плечом, оставалась возле уха. Теперь его взгляду предстал потолок. На росписи, украшавшей его, был изображен раненый олень и вцепившиеся в него голодные собаки. Определенно тот, кто оформлял это помещение, обладал своеобразным чувством юмора и мало заботился о спокойном сне постояльцев.

Гудки в трубке продолжались долго, но никто не отвечал. Снова раздался голос Джаннелли:

— Мне очень жаль, синьор, но никто не отвечает.

Продолжая раскладывать вещи, Эдвард бродил по номеру. Внезапно его внимание привлекло собственное изображение в зеркале. Он принялся внимательно изучать свое лицо, хотя подобное занятие было совсем не в его привычках.

Он принял ванну, надел свежую рубашку, сменил костюм, накинул плащ и, прихватив сумку, спустился в холл. Там он попросил синьору Джаннелли объяснить, как лучше проехать к британскому посольству. Она развернула современный план города и карандашом показала маршрут.

— Виа Грегориана — здесь находимся мы… Выезжаете на виа Систина, дальше все время прямо, площадь Барберини, мимо фонтана Тритон, и вот здесь, — она отметила ногтем, — улица Четырех Фонтанов. Все очень просто, заблудиться трудно. На всякий случай возьмите карту.

Эдвард поблагодарил и, перекинув через плечо свою кожаную сумку, направился к двери.

— Хотите, еще раз наберу номер? — Синьора Джаннелли внимательно смотрела на англичанина.

Он помедлил:

— Нет, спасибо, я сам позвоню.

— Тогда запишите…

Последних слов он не услышал, потому что уже вошел в телефонную кабину недалеко от стойки портье и начал уверенно набирать нужные цифры. Ожидая ответа, Эдвард перехватил странный взгляд синьоры Джаннелли. Он хотел уже положить трубку, как вдруг услышал слабый мужской голос, звучавший словно издалека.

— Алло!

— Алло! — взволнованно отозвался Эдвард. — Синьор Тальяферри?

— Да, я. С кем я говорю?

— О, наконец-то я нашел вас! Извините меня за опоздание. Синьорина Лючия, наверное, уже объяснила вам… Я знаю, что вы ждали меня вчера весь день.

— Простите, но я не понимаю…

— Я говорю с Марко Тальяферри, художником?

— Нет, художник Тальяферри скончался.

Озадаченный, Эдвард хотел было что-то сказать, но раздался щелчок, и связь прервалась.

Он медленно опустил трубку, вышел из кабины и, как бы ища ответа на происшедшее, посмотрел на синьору Джаннелли, но та, похоже, углубилась в изучение счетов.

К зданию британского посольства съезжался римский бомонд и представители английской диаспоры. Сегодня здесь проходило открытие небольшой, но весьма важной в культурной жизни двух стран выставки. Повсюду бросалась в глаза надпись: «Байрон в Риме». В большом зале, убранном в стиле королевы Виктории, были размещены витрины с самыми разнообразными экспонатами, касающимися пребывания в Риме лорда Байрона.

Особое внимание публики привлекали раритеты: автографы стихов и писем, рисунки. Царила атмосфера светского раута — прелестные дамы в изысканных туалетах, артисты, писатели, чудаковатые ученые, — и все оживленно переговаривались, приветствовали друг друга, разглядывали витрины и стенды, стараясь не обращать внимания на телевизионщиков, которые норовили снять крупным планом как можно больше знаменитостей.

Эдвард с удовольствием бродил среди этой блестящей публики, подходил к витринам, прислушивался к обрывкам разговоров. Но знакомых у него здесь, судя по всему, не находилось.

Известный журналист, получивший полный карт-бланш на освещение события, вел прямой репортаж для культурной рубрики теленовостей:

— Добрый вечер. Мы находимся в зале британского посольства, где открылась Байроновская неделя и выставка документов, свидетельствующих о пребывании в Риме в 1821 году лорда Байрона, великого английского поэта-романтика…