Соколы огня и льда (ЛП) - Мейтленд Карен - Страница 73

Входя впервые в эту пещеру, я была как во сне. Мысли путались, голова отяжелела от голода и усталости, и я не ожидала окружающего меня здесь жара, хотя сначала тепло меня радовало.

Раньше, когда мы ходили ловить перелётных соколов, отец брал меня с собой в пещеры. Некоторые были мелкими и сухими, другие — глубокими и гулкими, с водой, капавшей с тёмно-зелёных папоротников, обрамлявших вход. Но в пещерах всегда было прохладно, даже холодно. Я не представляла, что пещера может оказаться тёплой и наполненной паром, или что камни, по которым я ступаю, лежащие глубоко под землёй, могут быть горячи как на булыжники мостовой в жаркий солнечный день.

А потом я увидела Эйдис. На минуту мне показалось, что она — страшный демон, прикованный цепью охранять вход в преисподнюю. Я едва удержалась от крика. Но посмотрев внимательнее, я поняла, что она не демон, просто женщина, такая же, как и я. Высокая и худая, в коричневой шерстяной юбке, но голая выше талии. Грудь перетянута простой полоской ткани, связанной узлом на груди. Голову и лицо закрывала чёрная вуаль.

Но меня бросило в дрожь не из-за её одежды. Из бока Эйдис вырастала другая женщина, одетая точно так же.

Валдис, сестра-близнец, была соединена с ней бедром. У каждой женщины своя голова, руки и торс, но у них общая пара ног. Вторая женщина безвольно висела на прямом теле Эйдис. Руки свободно болтались, а ногти на тонких, как ветки, пальцах почернели. Голова клонилась назад под собственным весом, и когда Эйдис двигалась, ей приходилось обнимать сестру за плечо и сжимать её в странном объятии, только так они и могли ходить.

Но не это самое страшное. Кожа на теле и руках Эйдис была гладкая и здоровая, хоть и очень бледная от жизни без солнца и свежего воздуха. Кожа сестры — желтовато-коричневая, обвисшая и морщинистая. Её тело и руки напоминали мумифицированные руки и ноги святых, хранящихся в реликвариях крупных церквей и соборов Португалии.

Я могла бы поклясться, что она мертва, но понимала, что это не так — она оборачивалась посмотреть на нас сквозь вуаль, а когда говорила, я видела, как движутся под вуалью губы.

Талии обеих окружали два толстых железных обруча. Они крепились к двум длинным тяжёлым цепям, а те, в свою очередь — к единому железному кольцу, вбитому в каменную стену пещеры. На коже женщин, где годами тёрло железо, образовались мозоли. Длины цепей хватало на то, чтобы близнецы могли свободно ходить по пещере, но не приблизиться к выходу, не выглянуть сквозь щель в камне, не увидеть солнце и звёзды.

Я видела прикованных таким образом сумасшедших. Людей, что бредили, бормотали чушь, яростно бросались на тех, кто к ним приближался и до крови и мяса раздирали собственную плоть и волосы. Но Эйдис совсем не безумна. Я слышала спокойствие в её голосе, видела, с какой уверенностью и методичностью она ухаживает за раненым, лежащим без чувств в углу пещеры. Безумная не могла бы лечить. Тут нужны разум и обширные знания.

К Эйдис я чувствовала огромную жалость — как к запертому в крошечной клетке орлу, который не может даже расправить крылья. Разве мало того, что Эйдис и Валдис навсегда соединены друг с другом и не могут уединиться ни на минуту? Так зачем кому-то понадобилось приковывать их в придачу ко всем их страданиям?

Первые два дня в пещере прошли в странной неопределённости. Как будто я умерла и жду своей участи в этом месте, которое не рай и не ад, но и не земля, и жду, что нам скажут, куда идти.

Ари не мог вынести заточения. Он постоянно выскальзывал вниз, постоять у входа, посмотреть, есть ли на небе солнце, встала ли луна. Каждый раз, когда он выходил, во мне поднималась паника. Часы и дни ускользали. Мой отец тоже заточён в темноте и прикован, как эти сёстры. Я не могу его там оставить, не могу дать ему умереть. Я должна выйти, идти искать соколов. Но каждый раз, когда я приближалась к проходу, Фаннар загораживал путь.

— Danir! Датчане! — твердил он, указывая наверх.

Маркос и Витор тоже тревожились. Должно быть, ограниченное пространство заставляло их чувствовать себя пойманными и нервничать, но кроме того, между ними была какая-то странная вражда. Конечно, все трое никогда и не были друзьями, но сейчас Маркос заметно старался держаться как можно дальше от Витора.

Однажды я даже видела, как он затеял беседу с Уннур, лишь бы избежать Витора, хотя женщина была совершенно растеряна и не понимала ни слова из того, что он говорил.

Я часто вспоминала про Хинрика, молилась, чтобы его не ранили, чтобы отпустили. Он так боялся попасть в плен к данам, но неужто они сразу же не поймут, что мальчик не виноват ни в каком преступлении? Что он сделал, в чём можно его обвинить?

Я думала и о несчастном Фаусто. Был ли он так влюблён в меня, как сказал бедный маленький Хинрик? И поэтому он совершил это глупое геройство, вернулся в дом? Я была так уверена, что он пытался меня убить, когда пнул мою лошадь. А теперь он сам мёртв, и я знаю, что это был просто несчастный случай, как говорил Маркос.

Что же со мной такое? Как я могла подумать, что человек, рисковавший жизнью, защищая меня от данов, мог желать причинить мне вред? Может, это из-за потрясения, ведь всё, во что я верила, оказалось ложью, от того, что мои родители, которым я доверяла больше всех в этом мире, обманывали меня. И теперь я подозреваю всех.

Я даже вообразила, что Витор хотел причинить мне зло, а ведь он ничего не сделал, лишь старался меня защитить. Как и бедный Фаусто, Витор и Маркос оказались порядочными людьми, и я злилась на себя за то, что могла их подозревать.

Но ко второй ночи, я уже не могла выносить ожидания. Как бы ни были опасны датчане, я должна покинуть убежище и идти искать соколов. Я чувствовала вину, ведь семья Фаннара лишилась всего, защищая нас. Опять подвергнуть себя опасности означало предать их, но я не могла оставаться в пещере, не могла допустить, чтобы отца, мать, и кто знает, скольких ещё людей, сожгли на костре.

Я дождалась, когда все остальные уснут, хотя в усыпляюще-тёплой пещере трудно удержаться и не закрыть глаза. Наконец, убедившись, что все погрузились в сон, я тихонько встала, на цыпочках выскользнула из пещеры и пошла по каменной насыпи. Я пробиралась к выходу, стараясь ступать осторожно и не задеть ни один из камней, усыпавших пол.

В конце прохода я увидела груду камней, сложенных в грубую лестницу, которая заканчивалась тремя или четырьмя каменными уступами, нависавшими один над другим и уходящими вверх, к узкой щели высоко над моей головой. Снизу я могла разглядеть единственную серебряную звезду, мерцающую в темноте надо мной, но её слабый свет не освещал камни. Когда я входила в пещеру, Фаннар помог мне спуститься, придерживал за лодыжки и помогал поставить ногу на каждый следующий выступ, но теперь, выбирая путь вверх, я не могла ничего разглядеть дальше вытянутой руки.

Я выругала себя за то, что не хватило ума взять с собой фонарь, подумала, не вернуться ли за ним, но вспомнила, что даже слабый свет, исходящий снизу, могут увидеть на поверхности, и я выдам укрытие всех остальных. Придётся наощупь переступать с камня на камень. Но когда я протянула руку, ища за что ухватиться, кто-то вцепился в моё плечо. Я обернулась. За моей спиной стоял Витор.

— Я проснулся и увидел, что тебя нет, — прошептал он. — Я беспокоился. Что это ты делаешь?

— Я... я только хотела выглянуть наружу, — я старалась говорить как можно спокойнее. — Мне нечем дышать, здесь так жарко. Хотела немного свежего воздуха.

— Я бы тоже не прочь подышать свежим воздухом, но это так безответственно. Если тебя увидят — узнают о нашем убежище, мы все пострадаем. Ты вечно куда-то хочешь уйти, Изабела, — сначала во Франции, и в первую ночь в Исландии — и в обоих случаях ты бы погибла, если бы мы не...

— Не прикасайся к ней!

Мы оба вздрогнули от неожиданности. К нам по камням карабкался Маркос, спотыкаясь в спешке.

— Уверяю вас, у меня нет намерения касаться этой юной леди, — сказал Витор. — Я просто посоветовал Изабеле не выходить, это небезопасно. У неё уже есть печальный опыт несчастных случаев, происходивших, когда она оказывалась в одиночестве. К счастью, пока не фатальных, но...