Семь Замков Морского Царя (Романы, рассказы) - Рэй Жан - Страница 76

Я с удвоенной энергией принялся копаться в металлических потрохах моей машины, несмотря на то, что мои руки, выпачканные в смазке и быстро испаряющемся бензине, замерзли и потеряли чувствительность. Неожиданно очередной оборот заводной рукоятки дал результат, и мотор заворчал. Давно я не слышал такие приятные звуки, как дребезжание груды металлических деталей!

Я поспешно зажег ацетиленовые фары, спугнув со стоявшего на обочине дерева стаю летучих мышей, и тронулся в путь.

Машина передвигалась хуже, чем в начале путешествия; я так и не смог включить четвертую скорость и передвигался на третьей, все время опасаясь, что и она выйдет из строя.

Дорога разворачивалась передо мной в белом свете фар, словно бесконечная лента. Крутой поворот заставил меня сбросить скорость. И тогда случилось страшное. Я услышал, как кто-то вскочил на заднюю подножку; бросив в ту сторону испуганный взгляд, я увидел две руки, вцепившиеся в борт автомобиля. Очевидно, незваный гость скорчился на подножке. Это мог быть только Палю, бандит Палю, гроза автомобилистов!

Я уже ощущал затылком холод металла — Палю в любой момент мог нанести мне роковой удар… Но машина продолжала двигаться вперед, и мне даже показалось, что она двигалась быстрее, то ли испугавшись незнакомца, то ли, наоборот, став его сообщницей.

Тем временем желание выжить овладело мной. Я вспомнил, что у меня в правом кармане лежит браунинг. Медленно, опасаясь пробудить подозрение у чудовища, я снял правую руку с руля и дотянулся до кармана. Теперь револьвер был у меня в руке, заряженный, но не взведенный. Я стиснул зубы и осторожно сдвинул предохранитель, после чего взвел курок. Пружина оказалась тугой, и мои пальцы, замерзшие и перепачканные в масле, скользили по металлу… Наконец, легкий щелчок дал мне понять, что револьвер готов к стрельбе. Я торжествовал; я уже не был беззащитным созданием, безропотно подставляющим шею под топор мясника…

Я притормозил, выехав на середину дороги… Потом резко выхватил револьвер и обернулся. В двух футах от меня я увидел светлое пятно лица, показавшегося мне ужасным.

Я выстрелил; один раз, второй, третий, слыша, как гильзы весело звенели, разлетаясь вокруг меня. Потом послышался хрип, и тяжелое тело рухнуло на заднее сиденье.

Я надавил на акселератор, и машина помчалась, словно подхлестнутая выстрелами. Вскоре впереди появились огни, и я въехал в деревню. И тогда я закричал… О, как я орал! Вокруг меня захлопали двери, остановившуюся машину окружили встревоженные лица.

Я кричал, размахивая руками;

— Это Палю! Бандит Палю! Он напал на меня, и я застрелил его!

Из машины вытащили обвисшее тело; я увидел восковое лицо в темных пятнах крови.

Послышались крики ужаса. Какая-то женщина закричала:

— Закройте ему лицо! Закройте лицо!

Я не понял, как очутился у стойки таверны с большой кружкой пива в руке. Меня окружали молчаливые потрясенные лица.

Один из крестьян заговорил со мной:

— Палю был арестован позавчера, вы должны были знать это…

Кто-то, чье лицо я не видел, добавил:

— Это был Тишар, он делал кирпичи из глины… Это был хороший человек… Как такое могло случиться?

Кто-то пояснил:

— Он работал в нескольких лье от деревни, и иногда цеплялся к проезжающей машине, чтобы быстрей добраться домой.

Все замолчали. Ледяной ужас не давал мне дышать.

Подошла женщина, державшая в руке куклу, грубо вылепленную из серой глины. Ее полуслепые глаза смотрели выше моей головы. Бесцветным голосом она произнесла:

— Кукла была у него в кармане, он сделал ее для своей маленькой дочки… Наверно, он торопился подарить ей куклу, пока ее не уложили спать…

Черный ангел

(l'Ange noir)

Этьен Сори, восемь лет, Люсьен Массар, семь лет, и Рири Денийер, пять лет, были наказаны за то, что смеялись на уроке.

Конечно, дело было не только в смехе, раздавшемся в тишине большого зловонного зала; гораздо хуже было то, что бумажный человечек, прикрепленный к комку жеваной промокашки, остался прилепленным к потолку, где продолжал бойко крутиться на сквозняке.

Они мгновенно замолчали, когда бесшумно открылась дверь и появился директор, господин Трюмар.

Господин Трюмар был не слишком нежен с детьми, порученными его заботам. Он владел искусством так щипать детские затылки, что жжение часами сохранялось в пострадавшем месте. Хорошие познания в области человеческой анатомии позволяли ему обычными шлепками вызывать слезы боли у его юных жертв.

Но он осмотрительно не использовал эти знания против взрослых мужчин. Пансионат с восторгом вспоминал день, когда отец одного наказанного учащего несколькими ударами кулака лишил нашего бравого директора последних зубов.

Это был замечательный день, когда господин директор долго пытался остановить кровь, склонившись над раковиной и оглашая стены пансионата восхитительными стонами, сотрясавшими его массивное тело!

Воспоминания об этом случае до сих пор согревали сердца обитателей пансионата.

Сегодня он выглядел опаснее, чем обычно. Его рот, очищенный от зубов волшебным отеческим кулаком, улыбался черной неподвижной улыбкой.

Он медленно прошелся между двух рядов скамеек, и его взгляд со странной доброжелательностью остановился на болтающейся под потолком фигурке.

— Значит, мы развлекаемся, детки?

Голос его казался очень ласковым, и Рири поверил доброму директору.

— Да, господин директор, мы немножко развлекаемся…

Грубая грязная рука поднялась, но вместо ожидавшейся ласки целая группа учеников взвыла от боли.

Люсьен Массар долго корчился, держась за болевшее плечо.

— А ты, мой малыш Рири?

Пятилетний ребенок не умеет лгать…

— Я тоже, господин директор…

— Ай!

Раздался дружный приглушенный крик сотни маленьких человечков, сердца которых были охвачены болью и страхом…

Тяжелая рука безжалостно опускалась на детские затылки, тонкие белые шейки… Несколько месяцев назад, когда еще была жива мама, она целовала эту шейку… А теперь грязные ногти рисовали на ней царапины с выступавшими капельками крови…

— Сегодня ты будешь спать в темной комнате, — заключил господин Трюмар, и его злобный взгляд пробежал по сотне съежившихся фигурок, дрожавших от страха.

Темная комната был тупиковым помещением на чердаке; в ней стояла небольшая железная кровать с матрацем и рваным одеялом.

Рири рыдал в этом карцере, заполненном темнотой.

— Мне страшно, мне так страшно…

Его голосок был таким хрупким, таким жалким, что он даже не пугал парочку мышей, суетившихся на чердаке в лунном свете.

Этот лунный луч был единственным утешением Рири, хотя он и боялся освещенных луной зверюшек. Он зажмурился и попытался подумать о чем-нибудь приятном, чтобы прогнать жуткие вещи, заполнявшие его сознание.

Увы! Приятные вещи были далеко, и Рири знал, что они не вернутся, никогда не вернутся.

Он видел цветущий сад, уютную комнатку с белоснежной постелью, и самой замечательной в этой картине была улыбающаяся тень — его мама.

Рири открыл глаза, решив, что случившееся с ним было плохим сном, над которым они с мамой сейчас посмеются.

Но вокруг него была только холодная тень, и рядом с ним возились в лунном свете две мыши. Он так громко заплакал, что испуганные мыши исчезли.

— Ах, мама, моя мама…

Он очнулся, выбравшись из чудесного сна: мама держала его на коленях и рассказывала удивительную историю про маленькую Нинетт, злую старуху и черного ангела.

Злая старуха украла Нинетт у родителей; она заставляла девочку тяжело работать и часто била ее. Нинетт была доброй девочкой, а поэтому в ее судьбу вмешались феи. Однажды, когда старуха сильнее, чем обычно, наказала девочку, влиятельная фея отправила к старухе черного ангела, чтобы наказать ее. Черный ангел убил злую старуху и вернул Нинетт родителям.