Корм вампира (СИ) - Макара Дэйв - Страница 130

Толстячок, крякнув, самоделку поднял, упер себе в пузо, направил в сторону серого валуна, торчащего из земли, и принялся шарить пальцами по тому месту, где раньше был спусковой крючок.

Крючок остался на месте, а вот Олег, от отдачи, мало того, что сел на пятую точку, так еще и согнулся от боли в отбитом пузе.

Валун был вырван выстрелом со своего места и лишился своей верхней части, разбросав острые осколки на пару метров вокруг себя.

— Отдача стала меньше… — Наконец смог выдохнуть Олег. — А…

— Одним дураком чуть не стало меньше! — Аркан не сдержался и наградил толстяка подзатыльником. — Ты чем думаешь, в конце-концов? Совсем больной — стрелять, не проверив оружие!

Олег повертел носом, признавая справедливость претензий и раскаянно потупился.

— Сильно прилетело? — Сменил гнев на милость, морпех.

— Как конь, копытом… — Сравнил ощущения, сидящий на хвойном ковре, парень. — Только копыто у него, размером с тарелку!

Бену, видевшему лошадей только издалека, такое объяснение ничего не объяснило, но…

— Слушай, Олег… Давай-ка валить отсюда! — Бен повертелся, как флюгер, принюхался и поморщился: к запаху пороха примешивался еще какой-то, резкий и ядовитый, словно горел совсем недалеко старый пластик. — Если Высший выживет, то здесь будет не продохнуть от всех тварей… Давай, капитан подводного назначения, не время боль кормить и холить.

— Ты совсем как мой начальник. — Олег осторожно встал на ноги, прислушиваясь к собственным ощущениям.

— Думаю, твой начальник был мужик что надо! — Бен протянул Олегу его рюкзак.

— Н-да… — Олег помрачнел и закинул рюкзак за спину, вдеваясь в лямки. — Может мы… На тебе отсюда уберемся? На ковре-самолете, разумеется! Ведь надо отсюда быстрее выбираться? Или я не прав?

— Прав. — Аркан полез во внутренний карман, доставая заветную коробочку. — Как можно быстрее и дальше…

Расставив подсвечники, морпех достал четыре огарка…

… Творец вновь перетасовал карты и принялся выкладывать новый пасьянс, тихонько улыбаясь и качая головой в такт собственным мыслям.

Сколько их у него?

Десять? Сто? Миллион?

Помнит ли он самый свой первый акт творения или давно впал в маразм творения ради самого творения, как подопытные мышки жмут рычаг, пропускающий разряд через вживленные в мозг электроды, умирая от голода и бессилия.

Есть ли у него любимцы?

И почему он — именно Он, а не Оно или Она?

Карты чередовались: рубашкой вверх, рубашкой вниз.

Туз мог лечь на даму, но сверху оказывалась тройка. Масти красные и черные, под другим углом зрения меняли цвета на противоположные, становясь красными пиками и черными бубнами.

Картинки перешептывались, стараясь не раскрывать рта и надеясь, что руки Творца сведут вместе давно любящие сердца, отведут злого врага во второй ряд, рубашкой вверх и накроют, скрывая с глаз, телом верного друга.

Или — преданного слуги. Ненужного раба, оттягивающего проклятье от своего владельца.

Что важнее?

Эти старые карты, знающие мир и помнящие руки Творца еще совсем мягкими и розовыми, а не заскорузшими от крови, мозолистыми. Или сами руки, так неторопливо достающие колоду из холщового мешочка, вышитого и подаренного самым злейшим врагом. Самим Творцом.

Руки неторопливо раскладывают карты, глаз привычно намечает ходы, а в голове, за внешним спокойствием, начинает бурлить адреналин.

Пока расклад еще в самом начале, есть возможность обмануть самого себя. Смухлевать, переложив нужные карты в нужные места, подтасовать друзей и… Наблюдать за причесанными и напудренными куклами, бегающими на поводке своего Творца.

Можно закрыть глаза и отдаться на власть самого короля всех королей — Случая…

И наблюдать за разлетающимися каменными осколками, с грустью прощаясь, с так и не получившейся реальностью, канувшей в пучину Хаоса раньше, чем с поверхности планеты стартуют первые корабли, разнося строчки очередного кода ДНК сперва по окрестностям, потом забираясь все дальше и дальше, постоянно меняясь, мутируя, то теряя, то находя свое обличие.

Можно отдать все на откуп самым сильным или самым умным. Самым любящим, страстным или холодным и властным.

А можно просто сидеть и наслаждаться новым раскладом, импровизировать, создавать любимцев, о которых будут слагать легенды, в которых нет ни пылинки правды.

Миры творятся неспешно.

Миры пекутся быстрее, чем блины.

Герои приходят, а там, где герои — там многочисленные жертвы, ведь герой это не тот, кто воспитывает в одиночку собственного сына.

Герой это тот, кто виновен в смерти других. Их смерти — его признак героичности, неповторимости и железной воли, в достижении цели.

Иногда карте удается вырваться из расклада и красиво спланировать на пол, делая вид, что ей совсем не место среди прочих.

Быть может это — гордыня или просто усталость, но рука Творца вернет ее в колоду, а затем выложит на игровое поле либо рубашкой вверх, либо картинкой, заставляя соблюдать правила игры, раз и навсегда установленные мирозданием, тем самым Творцом Творцов, творящим все сущее.

Творец может дать и второй, и третий шанс своему любимцу. Может выбросить вовремя из колоды, поменять на другую карту. Может. Для любимца всегда есть чуть больше возможностей. Чуть больше чудес и подарков.

Но, из "ничего" можно взять только ничего, зачерпнув полный ковш пустоты, нельзя утолить жажду.

Любимцу нужны друзья, нужна любовь. Нужен враг.

Руки раскладывают пасьянс.

Жизнь — далеко не шахматы и, записанные ходы, это ходы в никуда.

И любимца, сколько ты его не оберегай, приходится бросать в расплавленный металл жизни, бурю событий.

И Мироздание берет реванш, выставляя своего игрока.

Глава 39

****

Не далеко мы с Арканом успели смыться — вновь полыхнула зарница открывающегося портала и мы влетели, прямехонько, в ад танцующего танго, боя.

Совсем маленький отряд, человек пять, от силы, вполне успешно оборонялся от десятка наскакивающих со всех сторон Младших, успевая огрызнуться тяжелым калибром и по уже шатающимся от изнеможения, вампирам. Длинноухие тоже танцевали свой танец, но подойти близко не могли: стоило самому прыткому вырваться вперед, как раздавалось громкое "кланг" и шустряка уносило в толпу ему подобных, среди которых выделялся безрукий и лишившийся одного уха, в придачу, кровосос, подпрыгивающий от азарта и что-то кричащий.

К моему удивлению, одноухий отчаянно матерился по-русски, польски, и немецки, щедро вставляя факи и неопределенный артикль из трех букв.

Окутанные защитой нашего артефакта, мы долго не раздумывали — Бен, как самый опытный, поставил ружье на сошки, помянул имя божье и пригрозил мне, что этого он так просто не оставит.

Подгадав выстрел под раскатистое "кланг" неизвестного нам оружия, морпех нажал на курок и в рядах раненых, словно подорвали тактический заряд, маленький, но мощный.

Не ожидая такого результата, Бен торопливо сделал еще два выстрела: первый — в сбившихся кучкой Младших, оставляя на их месте огненный шар и второй, на всякий случай, в сторону трех эльфов, замерших на своих местах, всего на пару мгновений. Мгновений этих как раз и хватило для того, чтобы эльфы перестали существовать, разнесенные в пух и прах маленькими кусочками огненной шрапнели, на которые развалилась пуля, при подлете к цели.

Три выстрела, с совершенно различными поражающими эффектами, не скрою, произвели на нас впечатление — сразу приходило в голову объяснение из двух слов — "инопланетные технологии"!

Дав команду убираться с места боя, Аркан с уважением погладил нашу вундервафлю по помятому кожуху и вскрикнул, отдергивая руку.

— Такая горячая? — Удивился я.

— Не… — Бен сунул руку подмышку. — Ледяная, зараза!

На моей памяти, старый морпех матерился всего дважды, являя собой просто образец идеального офицера. Еще бы не пил-курил-бегал по юбкам, так и вовсе, мечта любой агитационной компании!