Плохие парни по ваши души. Книга 2 (СИ) - "Anna Milton" - Страница 25

   — Тогда помоги нам, — я хватаюсь за его предплечья и с отчаянием в голосе прошу. — Пожалуйста, помоги спасти ее.

   Папа смотрит на меня с бесконечным сожалением, и я знаю, что он хочет сказать, и что скажет, но не готов мириться с этим.

   — Я люблю тебя, Эйден. Я не хочу, чтобы ты страдал.

   Я болезненно сглатываю, чувствуя, что за этими словами последует роковое «но». И я с трепещущим страхом в груди жду продолжения.

   — Ни ты, ни Росс.

   — Пап…

   — Я защищу вас. Сделаю все для этого. Но ты должен отказаться от своей любви. В первую очередь, ни ради себя, ни ради безопасности семьи. Ради нее.

   Я опускаю взгляд, совершенно растеряв все слова для ответа. Но когда поднимаю глаза обратно на отца, то вижу, что он больше не смотрит на меня. Точнее его взор устремлен сквозь меня. Я отчетливо читаю на его лице легкий шок.

   — Ты… — произносит он.

   Я собираюсь обернуться.

   Но чувствую резкий, сильный удар, и мои глаза закатываются против моей воли. Темнота стремительно накатывает огромной волной и поглощает меня, унося в непроглядные, глубокие воды.

   Реальность бесследно ускользает сквозь пальцы.

   Печальное, меркнущее лицо отца растворяется в небытие.

ГЛАВА 10

АННА

   Иерусалим встречает нас адским пеклом.

   Овации пассажиров все еще звенят в ушах, когда мы спускаемся по трапу. Миднайт свободной походкой идет вниз, его даже не подташнивает, в отличие от меня. Я безумно боюсь летать, а этот паршивец подверг меня такому испытанию. Ко всему прочему воздух здесь густой, сухой и чертовски горячий. Интересно, температура выше тридцати градусов по Цельсию? Тридцать пять? Нет. Такое чувство, будто все сорок.

   Я задыхаюсь, желая облиться ледяной водой, и мысленно рыдаю от тоски по Дайморт-Бич. В это время года в городе начинается сезон дождей, который длится около двух недель. Я ненавидела холодную, пасмурную погоду… до сегодняшнего дня. Как только моя нога ступает на раскаленный асфальт столицы Израиля, я совершенно неожиданно обнаруживаю в себе нерушимую тягу ко всему холодному.

   Почему, черт возьми, мы не полетели в Арктику?

   В аэропорту имени Давида Бен-Гуриона нас встречает черный BMW последней модели с тонированными стеклами. Водитель ожидает нас у задней дверцы, которая уже открыта. Другой сопровождающий в строгом костюме и темных очках забирает наш немногочисленный багаж и довольно небрежно бросает его в багажник. Позже мы с Миднайтом юркаем на задние сидения, и за нами закрывается дверь.

   В салоне, как ни странно, не душно — работает кондиционер. Во встроенном мини-холодильнике на выбор есть несколько напитков: простая вода, лимонад и виски. Не трудно догадаться, какой выбор делает Миднайт... А я останавливаюсь на водичке. Тем более что водитель на чистом английском отмечает, что она родниковая. А это еще один плюс к ней.

   Я залпом осушаю небольшую бутылочку и лезу за второй.

   Из окна я могу видеть все прелести чудесного и величественного Иерусалима, пока мы едем к нашей точке назначения. О том, что за чертой города у Миднайта есть недвижимость — «Скромный домик площадью в тысячу триста квадратных метров» — я узнала, когда мы пролетали над Атлантическим океаном. Конечно, он заявлял об этом не без своей фирменной надменной физиономии.

   Я стараюсь не выдавать своего любопытства, но мне безумно интересно увидеть его дом.

   Дорога довольно долгая, но совершенно не утомительная благодаря кондиционеру и прохладным напиткам, которые я по очереди достаю из мини-бара и прикладываю к своему лицу. Стараюсь не замечать насмешек Миднайта, который изредка поглядывает на меня, отрывая взгляд от телефона, я наслаждаюсь видами бесчисленных пляжей города под музыку, льющуюся из колонок. Сопровождающий включил радио, и песня Little Mix звучит очень громко. Оно и к лучшему, мне совсем не хочется слышать голос противного Миднайта.

   Он выкрал меня из Штатов, и как бы мне ни нравился Иерусалим, это не значит, что подонку можно поступать так со мной. Сыворотка, которую он применяет на мне, действует совершенно без сбоев, что раздражает еще больше.

   — Ты заболела? — вдруг интересуется блондин, наконец, откладывая в сторону свой телефон. Он принимает расслабленную позу, широко расставив ноги, и расстегивает три верхние пуговицы рубашки. — Выглядишь паршиво и молчишь с тех пор, как мы приземлились. Язык отсох от жары? Мне стоит поблагодарить здешний климат.

   И он усмехается, похоже, невероятно довольный своим грандиознейшим уровнем сарказма.

   Я закрываю глаза, мечтая, чтобы у Миднайта отсохла вся голова и отвалилась. Прислоняюсь липким лбом к прохладному окну и стараюсь перенаправить всю концентрацию на звуки приятной музыки. Мне с легкостью удается отвлечься на звучащую песню. Она мгновенно привлекает мое внимание. Исполнители поют не на английском. Кажется, это корейский.

   — Тебе что, ни капельки не интересно, зачем я привез тебя в Иерусалим? — Миднайт не собирается закрывать свой рот. Очень жаль.

   Я не считаю нужным отвечать ему. Все равно не добьюсь внятного объяснения. Он снова начнет увиливать и неуместно придуриваться.

   Неугомонный британец фыркает и наклоняется ко мне, чтобы щелкнуть по носу. Черт!

   Серьезно?!

   — Будь добра использовать свои голосовые связки, когда я разговариваю с тобой, — произносит он с играющей улыбкой на губах.

   — Тц, — я убираю его руку от своего лица. — Просто оставь меня в покое.

   — Что? Это невозможно, — Миднайт качает головой. — Мне просто любопытно, что ты думаешь об этом, — он кивает подбородком на пейзажи, мелькающие за окном.

   — Ничего хорошего, — бурчу я, отворачиваясь.

   Очевидная ложь, которую проще простого раскусить. Все потрясающе!

   Наш автомобиль несется мимо большого холма с изобилием оливковых деревьев и исторических строений. Мне виднеются будоражащие воображение картины, выворачивающие наизнанку душу виды.

   — Это Гефсиманский сад, — раздается приглушенный голос Миднайта. — Именно среди бессмертных масличных деревьев Иисус был предан Иудой. Там же он молился перед тем, как быть распятым, и вознесся на Небеса.

   Я слабо вздрагиваю, ощущая, что он находится очень близко ко мне, но не собираюсь оборачиваться и сжимаю в кулаках всколыхнувшееся волнение.

   — «И станут ноги Его в тот день на горе Елеонской, которая перед лицем Иерусалима к востоку; и раздвоится гора Елеонская от востока к западу весьма большою долиною, и половина горы отойдет к северу, а половина ее — к югу»...

   Наконец, я реагирую.

   — Ты что, цитируешь Библию?

   — Не спрашивай об этом так удивленно, Анна, — Миднайт закатывает глаза. — Я разочарован, что выгляжу в твоих глазах невежественным.

   — Ты же... злодей, — я возмущенно хмурю брови.

   — Эй, с каких пор нам запрещено знать Библию? Ты ущемляешь права всех злодеев!

   Мы проезжаем под широким мостом и скрываемся в туннеле, из-за чего хоть на несколько мгновений можно не смотреть на Миднайта. Хоть чуть-чуть. Не видеть его лица, насмехающейся улыбки, тщеславного выражения и пронзительных глаз.

   — Слушай, ты мне надоел, — абсолютно честно отзываюсь я, махнув на парня рукой.

   Он цокает языком, и когда я отворачиваюсь, кладет палец на мой подбородок, заставляя вновь встретиться с ним взглядом.

   — Я не говорил, что по уставу тебе запрещено...

   Но он не договаривает, потому я спешу его перебить.

   — Ах, так у нас еще и устав есть? — мой голос полон ехидства.

   Миднайт убирает руку от моего лица и указывает на себя, блаженно улыбаясь.

   — У меня, крошка, у меня.

   — Я, наверное, тебя жутко удивлю, если скажу, что мне глубоко наплевать на все твои правила? — наклонившись к нему максимально близко, я прикладываю ладонь ко рту и говорю все это заговорщическим шепотом.

   Меня сначала забавляет то, что Миднайт смотрит на меня серьезно первые несколько секунд. Показалось, что его раздосадовали мои слова и рассердили, однако я не успеваю опомниться, как его губы оказываются на моих губах. Как и в прошлый раз, поцелуй Миднайт мягок и нежен. Но теперь он целует меня не потому, что хочет заткнуть, чтобы я не наговорила лишнего. Теперь он желает этого? Поцелуя?