Крепче брони - Толстобров Павел Петрович - Страница 28

Что же касается возможности получить пулю или осколок, так ведь каждому из них не накланяешься, а где они тебя поджидают, кто знает…

На следующий день после встречи с «тигром» в батарею прибыл начальник политотдела полковник Черенков. Он познакомился с жизнью, боевыми делами батарейцев и тут же вручил Василию Жамеричеву карточку кандидата в члены партии, тепло поздравив его и пожелав новых успехов.

Это был обычный будничный день. Еще с утра батарее пришлось несколько раз открывать огонь по противнику. Но для Жамеричева он стал, пожалуй, самым ярким, самым памятным за все время войны. Партия Ленина, на которой сейчас лежала огромная ноша, вся ответственность за организацию разгрома врага, за освобождение от него советской земли, оказала ему, Жамеричеву, такое большое доверие, приняв его в свои ряды. Молодой офицер почувствовал еще больше ответственности за свои действия, за дела батареи.

Верхний Рогачик по приказу командования был оставлен. Обстановка под Никополем все более обострялась. И 40-й гвардейской через некоторое время пришлось вступить в новые тяжелые бои. На этот раз на юго-восточном участке никопольского плацдарма противника. С особой силой здесь проявились мужество и мастерство наших артиллеристов, в том числе и батареи Василия Жамеричева.

…Высота 73,0, что неподалеку от села Ново-Петровки. Батарейцы, только что прибыв сюда, спешат с оборудованием огневых позиций. Подгонять никого не требуется: все знают, участок угрожаемый, танкоопасный. И гитлеровцы могут контратаковать в любое время.

Уже начинало темнеть, как послышалось предупреждение:

— Танки слева!

Их насчитали сорок восемь.

Расчеты напряженно ждут команды на открытие огня. Но Жамеричев что-то не торопится, что-то ждет. Может быть, вспомнил Скотоватую? Пока лишь усилил наблюдение за противником.

Танки на батарею, однако, не пошли. Гитлеровцы, видимо, тоже хотели действовать только наверняка, а в темноте не разберешь, где свои, где чужие… Но вся ночь на батарее прошла в большом напряжении.

Взводы батареи расположились уступом: первый — впереди, за ним в двухстах метрах позади и справа — второй. Чтобы ввести противника в заблуждение, за ночь были вырыты четыре ложных орудийных окопа.

И вот настало утро. Памятное для гвардейцев дивизии утро, потому что в этот день пришлось выдержать исключительно ожесточенный натиск танков врага…

Густой, тяжелый туман еще укрывал поле предстоящей битвы. Откуда-то, по какой-то цели немцы открыли сильный пулеметный огонь. Сквозь непрерывный стрекот пулеметных очередей через некоторое время послышался густой рев моторов. По нему можно было определить, что танки рядом, их пока что скрывал туман.

Артиллеристы были начеку. Жамеричев, как и многие батарейцы, не сомкнувший за всю ночь глаз, напряженно всматривается в серую муть.

Подул свежий ветерок. Седые космы тумана поползли через огневые позиции, еще цепляясь за землю, но уже открывая просветы. Видимость постепенно улучшалась. А вскоре показались и вражеские танки. Их было не меньше шестидесяти. Они шли в шахматном порядке, готовые смять, раздавить все живое и неживое на своем пути.

— По танкам противника, прямой наводкой, первому огневому взводу… — Комбат немного помедлил, потом резко выкрикнул: — Огонь!

И началось.

Позже Жамеричев вспоминал:

— Это был самый тяжелый бой, в каком я участвовал за всю войну.

А участник этого боя, парторг батареи старшина Асхат Айдаров писал о нем по свежим следам в дивизионной газете:

«…Поочередно заговорили орудия. Мгновенно остановились два танка. Их подбили первыми снарядами орудия первого огневого взвода, которым командовал гвардии старший сержант Петр Чернышев, — наводчиков Полякова и Галаган.

Через несколько минут загорелись еще четыре танка, подбитых орудиями гвардии старшего сержанта Кобзарь и наводчика Даниловского. На фоне лесопосадки ясно виднелись факелы горящих бронированных машин. Седьмой танк был подбит наводчиком Храновским.

Первая атака противника захлебнулась. Стойкость, выдержка и отличная работа артиллеристов тов. Жамеричева преградили путь врагу».

Космы тумака поднимались все выше и выше. С востока стали проглядывать косые лучи солнца. Не выдержав стойкости гвардейцев, танки врага стали медленно отползать назад.

Это была победа, хотя праздновать ее было еще рано.

Артиллеристы, однако, были рады передышке. Они приводили себя в порядок, подправляли окопы, чтобы так же встретить новую контратаку врага. А в том, что она повторится, у них не было сомнения. И вот снова команда Жамеричева:

— Танки справа! Приготовиться к бою!

Расчетам потребовались секунды, чтобы повернуть орудия.

Чем бы могла закончиться новая схватка с армадой вражеских танков, когда на каждое орудие оставалось считанное количество снарядов? Может быть, от этих орудий ничего бы и не осталось? Но раздумывать над такими вопросами было не время. Жамеричев, находясь на наблюдательном пункте, ждал только, когда танки подойдут поближе, чтобы стрелять без промаха… А в это самое время на батарее услышали гул моторов с тыла. Что это — обошли?..

На какой-то момент в расчетах воцарилось крайнее напряжение.

Но тут выяснилось, что сзади подходили свои, краснозвездные тридцатьчетверки…

Передо мною фотография старшего лейтенанта Василия Федоровича Жамеричева. Умное, очень симпатичное, улыбающееся лицо. Голова чуть склонена набок. Спокойный, но проникновенный взгляд.

На груди два ордена Красной Звезды, медали, знак «Гвардия».

Один орден сильно «покалечен», с отбитой эмалью на луче. Это тот самый орден, который вручил ему командир полка за Енакиево. 7 апреля сорок пятого года в уличных боях в Вене он спас Василию Жамеричеву жизнь: пуля вражеского снайпера, направленная в грудь боевого комбата, угодила в орден. Срикошетив, она все же задела и грудь, и правую руку. Но если бы не этот орден, исход мог быть совсем иным…

Попал тогда Жамеричев в медсанбат, к Лидии Кирилловне Зелинской, и хотел уже, как это было после первых двух ранений, сбежать в свой полк. Но не тут-то было. Лидия Кирилловна, симпатичная, но очень строгая женщина-хирург, знала свое дело. Она прошла с дивизией от Дона до Вены, жила ее жизнью, гордилась подвигами гвардейцев и душой болела за каждого из них. И кто знает, сколько солдат и офицеров благодаря ее золотым рукам и большому сердцу было спасено на этом долгом и тернистом пути!.. Узнав о намерении Жамеричева, она сурово предупредила:

— Благодарите свою судьбу, что счастливо отделались. А сейчас — в госпиталь! Свяжу, но отправлю. Теперь рисковать не время.

Жамеричеву оставалось только подчиниться. А через месяц он снова вернулся в полк.

Этот орден был очень дорог Василию Федоровичу. Потому он и передал его в музей родного города Рославля Смоленской области.

От автора

Бои, бои… Дороги зовут на запад.

Ясско-Кишиневская операция. Румыния. Освободительный поход в братскую Болгарию. Бои за освобождение многострадальной Югославии. Битва в Венгрии, превращенной гитлеровскими захватчиками в свой южный бастион, за который они держались с ожесточением обреченного. Ветераны 40-й гвардейской никогда не забудут неоднократные переправы под вражеским огнем через Дунай, бои за Секешфехервар… Они чем-то походили на бои под Сталинградом.

Немногие десантники из тех, кто в августе 1942 года пришел на защиту Сталинграда, дошли до австрийской столицы. Одни пали смертью храбрых, иные после госпиталей оказались в других воинских частях и соединениях. Но их традиции, приумноженные богатым опытом многочисленных боев, превратились в несокрушимую силу. За всю войну дивизия не знала, что такое отступать…

Когда 40-я гвардейская Енакиевско-Дунайская Краснознаменная ордена Суворова стрелковая дивизия входила в Вену, мне тоже посчастливилось быть там. Я был уже в газете другого соединения. Но 40-я гвардейская так и осталась для меня родной. Потому что я видел ее рождение и прошел с ней от Дона до Днестра…