Море бьется о скалы (Роман) - Дворцов Николай Григорьевич - Страница 46

— Нет. Давайте, как положено… Кому достанется…

Федор выставляет перед комендантом кулаки с зажатыми пешками. Белые достаются Керну.

— Я заранее предвидел, господин обер-лейтенант…

На сморщенных губах Керна скупая улыбка.

— Похвальная прозорливость, Федор.

— Садись, Олег… — предлагает Федор. Смущенный Садовников отступает от стола.

— Нет, ты уж сам… Ну его…

Игра начинается. Наблюдая за ней, Олег Петрович советует:

— Не упорствуй. Не порть старику настроения.

— Что он сказал? — Керн достает сигареты, предлагает Федору и Олегу. — Так что он?..

— Ничего особенного, господин обер-лейтенант. Ход подсказывал.

Керн шутливо грозит Федору пальцем.

— Неправда. Он советовал не обыгрывать меня. Правильно?

Федор, смеясь, опускает голову.

— Вот вам нельзя отказать в прозорливости, господин обер-лейтенант. Ваш ход.

— Без нее можно было догадаться…

Садовников садится на топчан, курит, потом снова подходит к столу.

— Напомни еще раз об Овчарке…

— Ладно. Молчи.

Партия затянулась. Керн играл цепко и довольно изобретательно. Федору только с большим трудом удалось добиться почетной ничьей.

— Еще, господин обер-лейтенант?

— Боюсь, что следующую проиграю.

— Господин обер-лейтенант, тот мастер, Макс Гляс… Опять сегодня бушевал… До убийства, правда, не дошел…

Комендант грустно качнул головой и встал. Подойдя к двери, задержался. Федор, увидев на столе забытые сигареты, протянул их Керну. Тот молча отстранил пачку.

— Мне очень трудно что-либо предпринять. Даже невозможно. Кто может помешать патриоту выражать свои чувства? Такие времена, Федор. Теперь много странного.

Бакумов уже третий раз заглядывал в окно комнаты. «Принесло… Расселся»… — мысленно ворчал он на коменданта. Всегда спокойный, уравновешенный, Бакумов теперь явно нервничал. Нетерпелось поскорее рассказать о том, как выполнено поручение Олега и Федора, порадовать их.

Сегодня, уже перед самым концом работы, когда уставшие немцы становятся менее бдительными, Степан свел Никифора с Людвигом. Разговаривали около входа в трубу на бешеном сквозняке. Степан с посиневшим лицом торопливо и не всегда умело переводил.

— За тыл можно не беспокоиться, — сказал Людвиг— Мои товарищи свистнут… Он коммунист?

— Да, был… — немного замявшись, Бакумов добавил: — И теперь считаю себя коммунистом.

— Понятно, — кивнул Людвиг. — Дело ведь не в партийном билете, а в убеждении.

Степан, переводя слова норвежца, добавил от себя:

— Вы покороче. Нашли место для теоретических рассуждений.

— Ничего, успеем, — спокойно сказал Бакумов. — Капуста больше сюда не заглянет. А в случае чего — ты уходишь в трубу, я остаюсь… Переводи, да получше.

Бакумов говорит, что русские хотят бороться. Нельзя сидеть сложа руки. Совесть не позволяет… Братья умирают… Помогайте нам. Давайте вместе… Мы информируем лагерь о положении на фронтах. Выполнили вот ваше задание в порту. Но этого мало. Большое дело нужно, настоящая борьба.

Людвиг слушал. Когда Степан перевел последнюю фразу, он, высокий, сильный, схватил Никифора за руку, сказал восхищенно:

— Удивительные вы, русские! Если есть ад, он не страшнее лагеря. А вы не потеряли мужества! — Людвиг, вспомнив о том, что Бакумов не знает немецкого, глянул на Степана. — Штепан, скажи… Борьба нарастает. Предстоят большие дела.

Приглушив голос, норвежец отступил, вынул из кармана комбинезона пустую трубку. Посасывая ее, заговорил обрывистыми фразами. Скажет и, ожидая, когда Степан переведет, причмокнет губами о мундштук. А Степан забыл о прокалывающем тело сквозняке, о том, что каждую секунду может свалиться, как снег на голову. Капуста или вахтман…

— Он уже говорил — скоро начнутся налеты. Это точно… Союзники намерены выбросить десант. Надо готовиться к его поддержке. Около лагеря высокая гора… Три красные ракеты над ней будут сигналом. Да, сигнал к совместному выступлению. Они поддержат нас. Говорит, что могут помочь оружием. Немного, конечно… Несколько пистолетов и гранат… Гранаты самодельные… Остальное в бою… Время опасное. Если с ним что случится, надо обратиться к Ивару. Он гнет арматуру… Высокий, хромает на левую ногу. Следует сказать: «Привет от Людвига»… Может случиться, некоторым нашим товарищам будет угрожать опасность. Они могут бежать… Укроют… Надежно укроют… Все…

Степан облегченно вздыхает.

Оказывается, уже совсем темно. С минуты на минуту шабаш.

В недрах грубы цепочка лампочек прожигает черноту, и сейчас же на вогнутой бетонной стене обозначаются две плоские тени. Они скачут одна перед другой, точно отплясывают «Барыню». Это невидимые товарищи Людвига выгоняют из себя холод.

— До свиданья, Людвиг! — Степан старается вложить в рукопожатие все свое радостное волнение, горячую благодарность. Как здорово, черт возьми! У Степана слегка кружится голова. Ему весело и немного страшно.

— Шагай, — говорит Бакумов, — а я чуть после.

Он тоже крепко жмет руку Людвигу.

…Из коридора жилого барака Бакумов видит, как уходит в свой блок комендант. Под сапогами туго поскрипывает галька. Прямой, с завидной для своих лет осанкой, старик минует внутренний двор. Часовой заранее открывает ему калитку, вытягивается… Ушел. Бакумову только того и надо. Он скрывается в умывальнике, оттуда переходит в ревир, стучит в дверь комендантской.

— Да, — отзывается Федор.

Прежде чем рассказать о встрече с Людвигом, Бакумов косится на окно.

— Со двора видно все… Как на витрине…

— Действительно… — соглашается Федор. — Сказал бы санитару…

— Что? Тюль или бархат повесить? — иронизирует Садовников.

— Да Иван придумает… Такая башка… А, впрочем, плевать… Вон шахшпиль… Скоро своей тени будем бояться, — Федор, опустясь на корточки, открывает печку, сердито бросает в нее куски разбитого брикета угля. От близкого пламени его скуластое лицо бронзовеет, а шрам на щеке становится алым.

Федор и Садовников по-разному слушают Бакумова. Олег Петрович чуть прищурился, склонил над доской голову. За все время он ни разу не поднял на Бакумова глаз. Если снаружи посмотреть в окно, то покажется, что он усиленно обдумывает какую-то замысловатую шахматную комбинацию.

Федор же то подходил к столу, то прохаживался по комнате. От волнения губы у него вздрагивали.

— Вот это мне нравится! — он довольно потер руки. — Давно пора идти в народ. Мы превратились в каких-то сектантов.

— Я не совсем согласен, — Садовников вынес далеко вперед ферзя и посоветовал Бакумову — Двинь какой-нибудь. Просто не было необходимости… А теперь она появилась. Хорошо, братцы! Даже больше, чем хорошо. Организацию мы расширим, но сделать это надо с умом.

Садовников сообщает свои соображения. Говорит не спеша, обстоятельно. Чувствуется, что он заранее многое обдумал, взвесил. Состав штаба подпольной группы Олег Петрович предлагает ограничить троими: Никифор, Федор и он. Больше — нет смысла.

— С ростом организации возрастет опасность. — Садовников останавливает глаза на Федоре. Смотрит пристально и, кажется, с укором. — Пренебрегать своей жизнью глупо. Еще глупее пренебрегать жизнью товарищей.

Федор недовольно крякает. Видно, что он хочет что-то возразить.

— Это я так… На всякий случай… — на губах врача недолгая и легкая улыбка. — Каждую комнату мы превращаем в боевой взвод.

Садовников опять пытает взглядом Федора, потом Бакумова. Те слегка наклоняют головы. Они согласны.

Федору становится жарко. Он расстегивает воротник, распахивает френч. Вот оно, настоящее дело! Подступает… Бить! Это куда лучше, чем паясничать перед фашистами, играть в прятки. Федору представляется, как с пистолетом в руке он бежит по косогору. За ним гулкий топот товарищей. Выстрелы, взрыв гранаты…

— Подбираем двенадцать командиров взводов. Самых надежных из надежных. Шесть знают тебя, Федор, шесть — Никифора, Больше они никого не знают. Командиры взводов готовят командиров отделений и бойцов. Вы для них неизвестны. Вот так… Я беру на себя денщика и Матвея. Надо подумать об оружии. Куда его?