Море бьется о скалы (Роман) - Дворцов Николай Григорьевич - Страница 50

…Колонна спускается вниз, в яму. Ожидая ее, у ворот стоят мастера. Все они мрачные, молчаливые. Овчарка усиленно курит. Сигарета потрескивает, жжет пальцы, а он все тянет… А Капуста до того подавлен, что не может сразу сказать Федору, сколько ему нужно на сегодня рабочих. Он что-то мямлит, потом с досадой машет рукой:

— Все равно… Сколько есть…

Командами пленные расходятся по стройке. Сегодня мастерам не приходится торопить русских. Они сами спешат увидеть результаты налета. Ведь говорят, что в бомбежке участвовало триста самолетов. Как они поработали? Цементный склад цел. Бункера с песком стоят. А вот один из башенных кранов опрокинут, разбросаны, точно игрушечные, бетономешалки, перебит бетонопровод. И все. Стоило ли за этим прилетать? Овчинка выделки не стоит. Сегодня же все будет восстановлено.

— Удивительно! — Васек разочарованно разводит руками, — Выходит, в ответе оказались норвежцы, Им, горемыкам, досталось…

Бакумов хмыкает.

— Смотри глубже, в корень, — советует он. — Англичане хитрят: стараются сохранить базу для себя. Поэтому не разбивают ее, а только мешают немцам.

— Поэтому отыгрываются на мирных жителях! — возмущается Васек. — Не понимаю я такой политики. Король сидит в Лондоне, а англичане колотят его подданных. Здорово получается!..

— Дерево рубят — щепки летят…

Васек смотрит на Бакумова. Лицо у него серьезное, а в круглых глазах ироническая усмешка. Он тоже не возлагает больших надежд на союзников. И говорит так для того, чтобы понятней было…

В конце июля бомбежка повторяется. На этот раз англичане прилетают утром, в одиннадцатом часу. Сигнал тревоги застает Степана на эстакаде, где он по приказанию Капусты разгружал вагонетки с песком. Отсюда, с верхотуры, Степан почти одновременно с воем сирен увидел на горизонте за легкой дымкой солнечного утра самолеты. Они вырастают с каждой секундой. Идут развернутым строем, как солдаты в атаку. Издали доносится гул сотен мощных моторов: у-у-у-у…

Степан видит, как по-заячьи сигает с паровозика машинист-датчанин, мечется по эстакаде. Внизу тоже мечутся немцы и русские. А самолеты уже на подходе. За первой волной вдали обозначилась вторая. От рева моторов дрожит воздух, вода и горы… Вокруг громадин «Летающих крепостей» с воробьиной юркостью шныряют истребители.

Машинист-датчанин бежит в конец эстакады, прыгает на песок, барахтается, стараясь изо всех сил как можно скорее добраться до тоннеля Здесь каждая секунда может стоить жизни, а там безопасно — бетонная труба под многометровой толщей песка. Степан тоже бросается с эстакады и тоже барахтается в песке.

Зенитки залаяли разъяренной собачьей сворой. Степан добирается, наконец, до тоннеля. Там уже стоит машинист. Он бледный и никак не отдышится. Людвиг и два норвежца тоже в тоннеле. Опасливо высовываясь, наблюдают за самолетами.

Самолеты накатываются волной. Вот от них отделяются черные «чушки». Набирая скорость, исчезают. Вой и свист. Куда? Только бы пронесло… За бункерами с песком столб воды, второй, фонтан бурой цементной пыли. Пыль, разрастаясь, окутывает стройку. В ней с непостижимой легкостью взлетают вагонетки, глыбы бетона с прутьями арматуры, бревна, доски… Солнце скрывается. Все мрачнеет, как в ненастье.

От грохота вверху в тоннеле почти не переставая струится песок, ходит упругий ветер.

— Ви-и-и-ах!

Двое норвежцев внезапно срываются и с криком бегут в глубь тоннеля. За ними бежит машинист. Людвиг машет рукой и что-то говорит, но Степан ничего не слышит. Вместе со страшным треском он вылетает из тоннеля…

Очнувшись, Степан удивляется тишине. Где же самолеты? Руки и ноги целы, на месте. И крови, кажется, нет. Но как все болит. А голова! Ух, какой шум. Хорошо что выбросило на песок. Где же Людвиг?

Опираясь на руки, Степан пытается встать. Одна из попыток удается. Качаясь, Степан подходит к тоннелю. Там жуткая чернота.

— Э-э-э! — кричит Степан. — Сюда! Сюда!

Степан бредет по шпалам к цементному складу. Навстречу бегут норвежцы с лопатами. Среди них — Людвиг. Степан смотрит им вслед и почему-то продолжает брести к цементному складу. Проносят кого-то на носилках.

Степан садится на камень. Он теплый, ласковый. А голова шумит, шумит… Кажется, из мозгов получилась каша.

Здесь на камнях находит Степана Васек. Он тормошит друга за плечо, заглядывает в лицо.

— Живой?

Степан смотрит долгим взглядом на тоннель. Его черное входное отверстие издали напоминает зрачок пистолета, которым когда-то угрожал боцман.

— Я думал, ты там… — Васек кивает на тоннель. — Так они нас доканают. Фрицам что? Они отсиживаются в убежищах. А нам и норвежцам достается…

Васек и Степан идут по стройке. Бомбы отвалили угол цементного склада, разбили бункер с песком, опять разметали бетономешалки, но в боксах все осталось невредимым.

— Надо уметь так… — шепчет спекшимися губами Степан.

Возвращаясь на рабочее место, Степан еще издали видит норвежцев. Они стоят замкнутым кругом с опущенными головами. Степан невольно замедляет шаги, осторожно выглядывает из-за плеча Людвига. Вот они, лежат. Два норвежца и датчанин. Лица синие, рот и нос забиты песком. Засыпало в тоннеле…

На заходе солнца пленные возвращаются в лагерь. Город встречает их новыми разрушениями. И самое страшное из них — школа. Бомба, уподобясь огромному ножу, разрезала поперек все три этажа кирпичного здания. Одна половина рухнула, а вторая стоит как ни в чем не бывало. И теперь с улицы видны на этажах парты, классные доски. Ветер колышет, как флаг, повисшую на обрезе карту земных полушарий.

К обочине дороги прижались машины с красными крестами, а среди развалин суетятся норвежцы. Там рыдания, стон. Оказывается, бомба, пройдя этажи, разорвалась в подвале, в котором спасались дети…

В лагере становится известно, что от бомбежки пострадало семнадцать пленных. Девять убиты, остальные лежат в ревире.

Советская Армия, освобождая город за городом, вышла на Днепр и форсировала его. Англичане и американцы, помимо «ковровых» бомбежек, активнее зашевелились на юге Европы. В оккупированных странах народы все смелее и сплоченней боролись за свою свободу.

Гитлер не находил себе места. Он призывал нацию стоять, стоять до последнего. «Последним на фронт пойду я!» — кричал фюрер с пеной на губах.

Немецкая пропаганда, стараясь воодушевить немцев, доказать, что все идет как по маслу, то и дело впадала в нелепые противоречия. Так Геббельс и его подручные уверяли, что отступление немецких войск на Восточном фронте не является отступлением, а всего лишь сокращением линии фронта в стратегических целях. «Мы сильны, как прежде!» «Мы победим!» — уверяли «Фелькишер Беобахтер» и другие газеты. Но в этих же номерах самыми черными красками описывались ужасы, которые постигнут нацию в случае победы большевиков: «Сталин уготовил для всех немцев ледяную Сибирь!»

Верхом всей этой нелепости было заявление Геббельса в одном из своих многочисленных выступлений. Колченогий «доктор», которого газеты и журналы выдавали за самого примерного семьянина Германии, сказал, что немецкая армия отступает для того, чтобы солдатам было ближе ездить домой в отпуск!

Фашистские заправилы, стараясь спасти свои шкуры, пошли на неслыханное еще в истории вероломство: они решили заставить воевать за себя советских людей. Тех самых советских людей, которых они с безумием и упрямством одержимых подвергали самым гнусным унижениям, морили голодом, жгли в печах крематориев.

Спешно повелась психологическая обработка пленных. Начала выходить газета «Заря» на русском языке.

На ее страницах почти в каждом номере печатались портреты генерала Власова. В немецкой шинели с иголочки, в фуражке с высокой тульей и просевшим верхом, он снимался то в рост, то в анфас, то в профиль. Маленький новоявленный фюрер по примеру большого бесконечно произносил речи. Слова у обер-предателя были разные, но смысл сводился к одному: немцы самые верные друзья, а Гитлер — истинный борец за свободу; вступайте в ряды «русской освободительной армии», чтобы плечом к плечу с доблестными войсками Германии бороться за освобождение родины от большевизма.