Закон-тайга - Ахроменко Владислав Игоревич - Страница 44

— Да уж знаю, кто… — деревянным голосом отозвался хозяин, — догадываюсь…

Коробкин еще долго что-то говорил, говорил, но хозяин не слышал его: он методично всаживал в себя стакан за стаканом, но не пьянел, — наверно, выпей он теперь весь спирт из санчасти — не опьянел бы.

— Так что ты смотри, сделай что-нибудь… Придумай… — Допив "на посошок", майор грузно поднялся из-за стола.

— Ага… Придумаешь тут… — процедил Герасимов. — Придумаешь… Хрен тут большой и толстый. Больше не придумаешь.

Зеленые фосфоресцирующие стрелки будильника показывали двенадцать ночи. Полковник МВД Алексей Герасимов, сидя за столом, сосредоточенно смотрел на лежавший перед ним табельный "Макаров".

Визит Васи Коробкина поверг его в состояние глубочайшей депрессии — чем больше размышлял хозяин над своими перспективами, тем больше убеждался в том, что перспективы эти совершенно безрадостны и беспросветны.

Да, другого выбора у него не было: надо было стреляться.

Наверное, нет для лагерного офицера ничего хуже, чем проверка из Москвы. Разденут до исподнего, все заберут, а потом еще, чего доброго, и посадят.

И ведь есть за что…

Не секрет: для мало-мальски неглупого человека зона — золотое дно. Конечно, только в том случае, если такой человек носит на плечах офицерские погоны с малиновыми просветами, если к тому же он наделен реальной и почти что бесконтрольной властью, если он в хороших отношениях с хабаровским начальством.

Во-первых, любое СИЗО, ИТУ, ИТК дает работу, дает хлеб с маслом (иногда даже с паюсной икрой), и дает ее абсолютно всем: ментам, учителям, врачам, инженерам да простым обывателям — тоже.

Штатные врачи из зоновской медсанчасти подбирают докторов-зэков, коих всегда достаточно на любой зоне, и ставят их санитарами. Выгодно всем: самим врачам, которые прирабатывают еще на ставку где-нибудь в районной больнице или медучилище, зоновскому начальству, потому как с докторов-зэков можно спросить куда строже, да и заключенным в белых халатах: все-таки не на промке, промышленной зоне, и не на лесоповале работать. То же самое с учителями, инженерами, наладчиками станков… А это значит, что за трудоустройство в лагере хозяину можно брать взятки.

Зона удобна и тем, что на ней масса рабочей силы, притом квалифицированной и к тому же совершенно бесплатной и неучтенной. Полковник Герасимов, сообразуясь с запросами края, оперативно сколачивал специальные бригады из расконвоированных: строить и обновлять коттеджи, дачи для начальства да и просто для нужных людей.

Выгодно всем: хозяину, потому как обрастает связями, клиентам, потому как дешевле и качественней выходит, да и зэкам, потому что за хорошую работу могут расщедриться и премировать: отпустить на условно-досрочное освобождение, на «химию» или поселение. Да и клиенты, бывает, что-нибудь подбрасывают — чай, сигареты, еду, а то и водку с травкой.

А еще любая зона удобна тем, что через нее можно достать практически все, наверное, кроме реактивного двигателя к самолету. Лекарства, сырье, оборудование и особенно любая новая техника: станки, бензопилы, автокары, подъемники. И всегда можно требовать и требовать еще и еще: мол, эти урки саботируют производство и план, работать не хотят, все ломают тайно и явно. Зэки, разумеется, работают на старой технике — новые бензопилы продают артелям лесозаготовителей, новые станки — в малые производственные предприятия, им же зачастую идет и дефицитное сырье.

И все это тысячекратно гоняется из одной ведомости в другую, новые станки на бумаге превращаются в старые, старые — в заготовки, заготовки — в металлолом, который и продается по цене металлолома.

Так что Герасимову, сильно поднаторевшему в двойной бухгалтерии, было чего бояться. Тут уже даже предупреждением о неполном служебном соответствии не отделаться: можно и на специальную ментовскую зону под Нижним Тагилом залететь… А уж чем грозит такая зона бывшему хозяину, можно было и не объяснять: там есть и свои блатные, гнущие пальцы веером, — бывшие опера ФСБ, МВД и прокуратуры, есть свои мужики, обычно — бывшие гаишники и сельские участковые, есть и свои петухи, а таковыми становятся как раз лагерные офицеры, осужденные за многочисленные преступления. Говорят даже, есть свой главпидар зоны — осужденный за взятки генерал-майор ГУИНа, бывшего ГУИТУ, то есть Главного управления исправительно-трудовых учреждений.

Короче говоря, перспектива невеселая — из преуспевающего полковника МВД, которому до желанной пенсии-то всего полгода, попасть в петушиное сословие… Можно было и не сомневаться в том, что так оно и будет: Астра всегда отличался изощренной мстительностью.

Нет, лучше уж застрелиться.

— Ну, Астра, подонок, — процедил Герасимов, глядя на лежавший перед ним табельный пистолет, — будь ты проклят!

Не надо было обладать даже маленькой толикой проницательности, чтобы догадаться, чьих рук это дело.

Полковник взял вороненый пистолет, достал обойму, сосчитал патроны — восемь, как и положено, полный боекомплект.

Затем, медленно передернув затвор, положил оружие на колени. Налил сто граммов спирта, залпом шарахнул весь стакан, не найдя закуски, занюхал стволом — оттуда несло оружейным маслом.

— Сука татуированная, бандюга… — Спирт не брал полковника.

Затем выпил еще сто граммов, затем еще…

Неожиданно в голове побежали круги, стол закачался, и Герасимов понял: теперь ему уже ничего не страшно.

"Как лучше стреляться? — подумал офицер и, подойдя к зеркальному шкафу, встал перед ним по стойке «смирно». — В рот? Блатные не поймут, шутить будут очень пошло. В висок? Кровищи много, мундир зальет, хоронить не в чем будет. В сердце? Так ведь и промахнуться недолго, спасут врачи, выходят, а потом на зону кинут… Акробат-инвалид — хуже не придумаешь…"

Видимо вспомнив о том, что у него есть еще и парадный мундир, полковник решил-таки стреляться в висок. Сняв ПМ с предохранителя, он поднес его к голове и едва заметно надавил на курок.

Но в это самое время в прихожей раздалась мелодичная трель звонка…

Совсекретный вертолет КА-0012-"Б" тяжело и медленно плыл над тайгой. На месте пилота сидел Чалый, уже неплохо освоившийся с обязанностями вертолетчика — татуированные руки крепко сжимали штурвал. Протрезвевшие глаза внимательно следили за показаниями приборов, — впрочем, Иннокентий по-прежнему ни хрена в них не понимал.

Малина, вусмерть обиженный несправедливым решением братвы, сиротливо примостился у иллюминатора: слезы буквально душили его.

Видимо, Астафьев, разнеженный неожиданным богатством, был не чужд сентиментальности: следственные изоляторы, зоны, этапы и пересылки не окончательно очерствили его татуированное сердце.

— Да ладно, Малина, — скосив глаза, он посмотрел на небольшие ладошки подельника, — сходняк пересмотрел свое решение… Ну, есть предложение взять тебя на работу. Тебе ведь работать не западло? Ты ведь, как пила, железный, никогда не ломаешься?!

Малина ничего не ответил — он только не мог понять, шутит Чалый или же хочет предложить ему что-нибудь серьезное.

— Так пойдешь работать? За песочек…

— А че делать-то надо? — не глядя на собеседника, спросил москвич.

— Да ничего особенного… Ты точно справишься, я ведь тебя хорошо знаю, — хмыкнул Астафьев. — Братва со мной посовещалась, говорит — лучшей кандидатуры не найти на всем Дальнем Востоке.

Малина выжидал.

— Ну?..

— Не нукай, я тебе не конь педальный… Тебе, бычаре рогатому, работу предлагают, бля, а ты, козлина голимая, еще старших подгоняешь! — перебил его Астафьев и грязно, цинично выругался. — Короче, работа такая: будешь каждое утро балдоху копченую мылом подмывать, «тампакс» вставлять и меня нежить… Так не забесплатно: каждый сеанс супружеского долга — чайная ложка песка. Пока я себе в Китае бабу не найду… Так че, Малина? Это ведь не больно, а даже приятно. Вот увидишь — тебе очень понравится, соглашайся, не пожалеешь! Другой работы для тебя все равно не предвидится…