Закон-тайга - Ахроменко Владислав Игоревич - Страница 5

— Нас что — ищут?

— А с чего ты взял?

— Так должны же… — Москвич посмотрел на часы, тикавшие на щитке.

— А ты, бля, пацан ничего. Догадлив, — бросил Чалый, до половины высунулся из кабины и, как показалось москвичу, принялся нюхать воздух, посматривая на верхушки лиственниц.

Затем наклонился, зачерпнул горсть снега, поднес его ко рту и тоже понюхал.

Малина смотрел на него широко открытыми глазами.

— Что делаешь?

— Смотрю — никто нашу тачку за ночь не обвафлил, — не глядя на подельника, бросил тот. — А то тут деды морозы разные шляются, онанисты хреновы. Ладно, — лицо его стало серьезным, — погода будет хорошая, пурги уже не будет. Надо сматываться…

Так уж получилось, что от брошенного ЗИЛа до ближайшего поселка было рукой подать: километров десять. Беглецы шли, утопая по колено в снегу, и Чалый все время бормотал:

— Знал бы раньше, что уйдем, лыжи бы приготовил.

Москвичу, естественно, было тяжело втройне, он все время отставал, падал, спотыкался, и если бы не боязнь противоестественных желаний напарника, он бы наверняка уснул в снегу: ему все было уже безразлично, кроме разве что боязни за свой "фуфлыжный целяк".

— Давай, Малина, давай, скоро будем. Помнишь, год назад один чертила откинулся — Дюней звали?

— Ну… был. И что?

— Тут поселок должен быть. Февральск. Сейчас придумаем что-нибудь. Согреемся. Дюня хоть и запомоенный, но выбирать не из чего. Поможет, никуда не денется.

И действительно, спустя несколько часов на горизонте появились редкие дымки — вскоре беглецы подошли к поселку. Вагончик на краю поселка был нежилым — видимо, жильцы покинули его недавно, потому как в нем даже были стекла.

Чалый и Малина зашли внутрь и, перешагивая через кучки окаменевших от мороза фекалий, устроились на свалке грязного тряпья в углу.

Удивительно, тут даже сохранилась печка-буржуйка — ее просто не успели украсть.

Вскоре в металлическом чреве заплясали веселые огоньки, и разнеженный Чалый принялся мечтать:

— Анаши бы… Водки бы… Бабу бы…

— Пожрать бы… — поддакнул Малина.

— Если я бабу не найду, тебя во все дыры отдеру, — напомнил Астафьев задушевным голосом.

— Я… я… — Казалось, лицо Малины перекосила судорога.

— Да ты не боись, я просто так говорю.

— Тут поселок, — голос подельника звучал подобострастно и приторно, — наверняка кого-нибудь найдем.

— Чертилу этого, Дюню, я трахать не собираюсь, — брезгливо поморщился Иннокентий.

— А кого хочешь? — испуганно улыбнулся Малинин и опасливо почесал задницу.

— Бабу, — последовал ответ.

— Какую?

— С дыркой между ног! И чтобы волосы вокруг! Иди ищи!

— А анаши? Выпить? Закусить?

— Укради! — неожиданно заорал Чалый. — Не можешь украсть — заработай! Иди и не возвращайся просто так… Очко на британский флаг порву — ясно?!

Глава вторая

Чем больше ментовский начальник, тем больше у него стол. Во-первых — символ власти, как корона, трон или скипетр у абсолютного монарха, а во-вторых — просто очень удобно: так, на столике кума Андрея Киселева помещаются только несколько бутылок разведенного спирта и две-три тарелки закуски, а на столе самого главного начальника, хозяина зоны Алексея Герасимова, кроме официального вида телефонов, селектора, перекидного календаря и прочей обязательной атрибутики, возвышающей его в глазах всех, — целая батарея, да не плебейского спирта, а коньяка и настоящей магазинной водки.

А чего — он ведь самый главный, что хочет, то и делает. Захочет — закажет мужикам на промзоне стол десять на десять из кедра.

Его право.

Как говорят: закон — тайга, медведь — хозяин.

Именно об этом думал хозяин, глядя на настенный календарь с голой сисястой бабой: до Нового, 1994 года остается десять дней. В прошлом году в такое время этот самый стол ломился от выпивки и закуси: по старой традиции за десять дней начали провожать старый, потом, правда, забыли, какой именно, поссорились, подрались, но на встрече Нового помирились.

Но теперь полковнику Герасимову было не до ностальгических воспоминаний: ЧП на вверенной ему правительством зоне, побег сразу двух уголовников — хуже не придумаешь.

— Бля, опять, — тяжело вздохнул хозяин и помрачнел, потому как за этот год побег был вторым.

Первый случился в мае, в самом начале, — бежали два вконец закошмаренных блатными акробата.

Май — самое время: тепло, вольготно, тайга прокормит…

Правда, акробатов нашли очень быстро, и преследователи, скуки ради, затравили их собаками. Трупы беглецов, разлагаясь, лежали перед проходной целую неделю: в назидание всем остальным.

Бегут обычно в мае — и тепло, и гнуса еще нет.

Но чтобы за несколько дней до новогодних праздников? Такое случается редко.

Полковник печально посмотрел на настенный календарь — ему показалось, что сисястая издевательски подмигнула ему.

— Кошмаришь? — вспылил Герасимов. — Улыбка твоя блядская… Сучка!

Настроение испортилось окончательно и бесповоротно: сисястая висела на стенке для возбуждения стареющей плоти хозяина, которую никто уже не мог возбудить, даже молодая жена-курва.

Тяжело вздохнув, полковник полез в сейф под столом, где хранилось самое дорогое — то, что он ценил и любил больше всего; его седая шевелюра на мгновение исчезла, но спустя каких-то несколько секунд Герасимов вновь возвышался над столом с символами официальной власти: теперь перед ним стояла бутылка "Пшеничной".

Зубами скусил пробку, шумно выплюнул в угол и, зажмурившись от приятного предвкушения, припал к горлышку фиолетовыми губами — волосатый кадык судорожно заходил, и вскоре Герасимов захорошел…

Однако питье — питьем, а дела — делами, и потому, насладившись новизной ощущений, полковник потянулся к селектору внутренней связи, набрал номер начальника режимного отдела майора Васи Коробкина.

— Вася, что делаешь? — спросил хозяин.

— Да вот уже пьем, бля, — послышалось радостно-возбужденное; судя по всему, майор выпил уже больше пол-литра.

— Идиоты, — страдальчески произнес Герасимов. — Ловить, ловить надо!

Вскоре из динамика донесся характерный булькающий звук, и Герасимов проглотил слюну.

— Да холод, у них ничего нет, сами подохнут…

— Да ты че, Вася! — Теперь полковник обратился в слух.

— Да ладно тебе!

— Собак надо, собак, — поучал хозяин.

— Чумка в вольере, собаки недееспособны, — щегольнул режимник Вася ученым словом.

— А Мухтар? — Герасимов вспомнил о самом злобном друге человека.

Да, хозяин знал, о чем говорил, — Мухтар числился лучшей розыскной собакой — именно благодаря его стараниям были найдены и загрызены майские акробаты.

Вася не смог удержаться от вздоха.

— Нет уже Мухтара…

— Что?

— Да вторые сутки, как пропал.

— Как пропал? Куда пропал?

— Наверное, съели…

— Солдаты?

— Да зэки…

— А кто позволил?

— Да разве уследишь?! — произнес режимник, причем по его тону нельзя было определить, за кем — то ли за Мухтаром, то ли за солдатами срочной службы, то ли за зэками. — Да че ты, Леша, не переживай понапрасну, пошли водки выпьем. Старый год надо проводить. Пора уже, нах…

— Так ведь начальник я, — напомнил хозяин и Коробкину, и на всякий случай — себе, пока не напился и не забыл.

— Ну и выпьем по этому поводу. — Режимника трудно было чем-то пробить.

— Так меня же… Ну, ты сам, того, понимаешь. — Полковник сделал натягивающий жест рукой на бедра, будто бы беседовал с режимником не по селектору, а по видеотелефону.

— Ну и что? Позвони в Хабаровск, объясни ситуацию. Они, начальники гребаные, в городе живут, а мы тут, в берлоге. Грамотные стали, сволочи, а нам тут заживо гнить, — вдруг злобно подытожил Вася. — Позвони, наври, что вооружены, что у нас технические неполадки, сигнализация отключилась, что урки перед побегом всех псов отравили, оттрахали, сожрали. Кинологи подтвердят. Все, жду. — Бутылка нетвердо, но конкретно звякнула о край стакана, и связь оборвалась.