Считая шаги (СИ) - "Voloma" - Страница 69

Ночь, как и утро не принесли желанного отдохновения. Инцидент с Уиллом, вырвали даже ничтожные намеки на благодушие у Ллойда и на работу он заявился мрачнее тучи.

Он получил данные о земельном участке и топосъемку местности, где планировалось строительство. Интересно, а Эмма знает, что до того, как приступить к разработке проекта необходимо учесть множество нюансов, таких как архитектурная увязка и ближайшими строениями, изучить данные метеорологов о направлении ветра, высота здания должна быть выверена с данными по грунту, расположением и давлением подводных вод?

Без профессиональных знаний и помощь она могла навертеть своим дизайнерским мировоззрением нечто, что трудно будет увязать с законами физики…

И в то время, как Ллойд Грэнсон позволял навалившимся проблемам съедать его заживо, в Бруклине на Фултон-стрит, Эмма Кейтенберг даже еще не покинула своей спальни.

Ларсон едва уснул под утро и в восемь часов подхватился, как по будильнику.

По выработанной привычке, старик принял душ, переоделся, выбрав из своего секон-хенд гардероба самые теплые вещи, принял лекарства и пошел на кухню. С тоской глядя на кофемашину, Ларсон не решился включить шумную любимицу и поставил на плиту чайник.

Нехитрый завтрак прошел в абсолютной тишине. Из спальни Эммы не доносилось ни звука. Ларсон помыл за собой посуду, убрал в шкафчик банку с чаем, а остатки колбасы обратно в холодильник, который пугал своим содержимым. Покупать столько еды за один раз, пусть то даже какие-то странные консервы, овощи и диковинные фрукты, соусы и картонные коробки, на которых не было ни слова по-английски, мог только человек, который знал, что такое голод и с чуть-чуть съехавшей крышей.

Эмма всегда была худенькой. Вернувшись из заграницы она немного поправилась и больше не походила на одного из персонажей «Отверженных».

Чтобы не терять время Ларсон вернулся в свою комнату с двумя крепкими пакетами для мусора. В один он сложил две пары ботинок, а во второй уместилась вся его одежда, пузырьки с лекарствами. Бритву и кусок мыла в упаковке, он сунул прямо в карман своей ходовой зимней куртки, той самой что подарила ему Эмма. Вещь оказалась действительно добротной и служила исправно, так что надобности покупать «новую» не возникло.

Управившись со своими делами, Ларсон вышел в гостиную замешкался на секунду и неуверенно присел на роскошный кожаный диван, даваясь диву насколько он удобный.

Стрелки на часах двигались медленно, будто за стеклянным циферблатом был не воздух, а желе. В начале десятого по-прежнему стояла гробовая тишина и старик почувствовал легкую нервную дрожь.

«А вдруг с ней что-то случилось?»

Отбросив в таком случае неуместную вежливость, Ларсон поспешил к двери и тихонечько постучал костяшками пальцев, морщась от тупой боли в суставах. Еле еле можно было различить невнятное копошение за дверью, что не обнадеживало.

— Эмма? Ты уже встала?

Послышался достаточно громкий и мучительный вздох.

— Да, Ларсон! Заходи… Помощь нужна.

Толкнув дверь старик зашел в спальню и замер в шоке от представшей перед его глазами картины.

Эмма сидела в кресле у окна, она зубами зажала конец медицинского жгута на левой руке, а правой рукой держала шприц и пыталась сделать себе инъекцию, но судя по всему безуспешно.

Скосив глаза на старика, Эмма нахмурилась и не выпуская жгут, сквозь сведенные челюсти произнесла:

— Подержишь? А то уже семь потов сошло, попасть не могу!

Ларсон медленно подошел к девушке, но смотрел он только на шприц, не скрывая на лице ужаса.

— Не бойся, это не наркотики! — Эмма растянула затекшую челюсть и пару раз наклонила занемевшую от напряжения шею. — То, что я сейчас пытаюсь тут делать, это вполне себе стандартная процедура… Мне необходимо вводить один препарат каждый день и желательно утром, чтобы не было приступа. Таскать медперсонал сюда это…. Это еще в Барселоне мне надоело и я попросила чтобы меня научили самой себя обслуживать. Диабетики колят же себе инсулин.

— Но не в вену…, - попытался возразить Ларсон.

Объяснение внесло ясность, но, как говорится, осадок остался и Ларсон почувствовал, как его прошиб холодный пот.

— Сегодня, правда, не очень получается. Руки дрожат. Ты просто вот тут держи посильней…

Ларсон затянул жгут и как бы Эмма не старалась подавать виду, было заметно, насколько ей не себе, что старик стал свидетелей ее процедур. Рано или поздно ему предстанет полная картина ее состояния и надо было подвести старика аккуратнее к жестокой правде. Вот первый шаг и сделан…Но на душе все равно стало гадко.

Эмма постаралась расслабиться, потрогала пальцем вздувшуюся на сгибе локтя вену и затаив дыхание аккуратно ввела иглу даже не поморщилась. Наполовину заполненный шприц под давлением поршня вогнал лекарство в кровь, а Ларсон понял, что просто не был готов, как это происходит — буднично, просто, словно Эмма возилась у зеркала и делала себе макияж. Она старалась держаться непринужденно, но от этого становилось еще страшнее.

Молодая, красивая и талантливая женщина не так должна начинать каждое утро.

— Ларсон, дай пожалуйста кусок ваты и бинт. Вон там, на комоде!

Эмма говорила спокойно, но лицо старика слишком четко отразило убогость ее положения. Помимо ваты и бинтов, на комоде стояло не меньше рыжих флаконов с пилюлями, чем у Ларсона в комнате.

Когда руку забинтовали, девушка и старик молча осмотрели результат своих совместных усилий и Ларсон улыбнулся первым.

— Как самочувствие?

— Теперь отлично!

Эмма видимо давно проснулась, она успела облачиться в мягкий белый свитер и джинсы.

Убрав за собой использованный шприц, пустой флакон от лекарства, Эмма пошла на кухню, чтобы выбросить их в мусорное ведро, но около входной двери вдруг увидела два больших черных пакета. Ларсон наводил порядки, судя по всему, и собирался вынести их.

Лихо поменяв траекторию, Эмма без задней мысли распахнула один из мешков и чуть не выбросила зажатый в руке мусор, как ее охватил ступор. Внутри лежали вещи, старые, поношенные — хлам, как ни крути и все бы нормально, но там лежало полотенце, лекарства и пара книг.

Из спальни вышел Ларсон и ему достался взгляд, который обычно адресуют умирающим родственникам, когда те признаются в самый последний момент, что смертельно больны.

— Что это? — тихо спросила Эмма.

— Вещь мои.

Стараясь не мямлить, старик мысленно подбодрил себя.

— Это я вижу.

— Я хотел сказать тебе… — Ларсон не мог смотреть ей в глаза и стал запинаться.

— Говори…

Голос Эммы звучал решительно, а вид был как у мамаши, которая застала своего дитя за баловством.

— Ты вернулась и… это твое жилье. Значит, мне пора обратно. В ночлежку.

Ларсон хотел проявить твердость, но вышла жалкое объяснение, а в голосе слышался извиняющийся тон.

С отсутствующим взглядом, Эмма вернулась на кухню и выбросила все что держала в руке в мусорное ведро, после чего повернулась к Ларсону. Она с трудом подбирала слова и то и дело открывала и закрывала рот не в силах ничего сказать.

Трудно было предположить, что старик, который слишком долго жил, на правах никчемного существа, милостью власть имущих не умирая от голода резко изменит свое мировоззрение. В условиях, далеких от человеческих люди теряют, то что отличает их от животных и себялюбие отпадает в первую очередь.

— Я не знаю, как это… иметь семью, — Эмма покосилась на черные мешки покачала головой. — Никогда не знала. Мать, отец, бабушка, дедушка, звучит, как набор слов для меня. И что такое «любить» мне тоже до сих пор не понятно. Но, если жадное желание заботиться о человеке и видеть, как эта забота его радует, хоть как-то относится к любви, то, пожалуйста, Ларсон, если такая жизнь тебя устраивает, то… я очень тебя прошу, быть моей семьей. Наверное, дедушкой.

Ее глаза покраснели, но слезы не появились, на лице появилась вымученная улыбка, которую разбавлял страх. Эмма сглотнула, чтобы прогнать ком, распирающий горло.