Обрученные зверем (СИ) - Серганова Татьяна - Страница 12

— Запахов? — не поверила я. — Я принимаю душ каждый день.

— Это другой запах, Мари. И на тебе его нет. Ты чиста. Но тебя кто-то обидел. И ты запомнила.

Я отвела взгляд, снова поворачиваясь к окну.

— И что?

— Скажешь?

Он ведь всё равно узнает, это лишь вопрос времени. Работу нашел, где живу — знает. Покопается немного и обнаружит. Это ведь не такая большая тайна. Но всё равно произносить вслух больно.

— Это важно?

— Да.

Мне очень хотелось выглядеть равнодушной и спокойной, когда я тихо бросила в ответ:

— Мать.

— 16-

Она ведь тоже сопротивлялась, отказывалась от подарков, до последнего считая, что это пройдет, что сможет выстоять против зарвавшегося модифицированного, который вдруг решил, что эта гордая и неприступная молодая женщина будет его.

Тот ублюдок действовал точно так же. Умело, терпеливо. Никакого напора и давления. Почти. Просто провожал и встречал с работы, дарил цветы, всё время мелькал перед глазами и уговаривал… обещал.

Но мы узнали об этом значительно позже. Когда противиться силе и магнетизму хищника она уже не смогла.

Мама скрывала, стыдилась, не хотела волновать отца и молчала. Я так и не смогла ей простить именно этого молчания. Мне почему-то до сих пор хочется верить, что, если бы она рассказала всё, мы могли бы успеть.

Я помнила, как пришла со школы, а там отец, полиция и страшные, невозможные слова: «Мама пропала…» Ушла утром на работу, но так до неё и не дошла.

Почти сразу всплыла информация о молодом модифицированном, который не давал ей проходу, который присылал ей на работу цветы и сладости, встречал-провожал, соблазнял.

Мы не верили. Только не наша мама. Только не она. Всегда такая весёлая, яркая и улыбающаяся, она просто не могла предать нас.

Их нашли через трое суток. Три дня, которые мы толком не спали, не ели и строили самые разные догадки — шантаж, похищение, угрозы. Её заставили!

А она сама…

— Я люблю его, — прошептала виновато, не в силах посмотреть на нас. — Простите. Но я не могу без него… не могу. Я пыталась… Но это сильнее меня.

Ушла, бросив всё, оставив нас.

Через два месяца любовь модифицированного кончилась так же быстро и стремительно, как и началась. Наигрался и выбросил её из своей жизни, предложив перейти к его другу.

А она не смогла этого перенести.

Потом были таблетки, скорая. Больница с холодными светло-зелёными стенами и давящей тишиной.

Мы с отцом сидели в приёмной, до конца отказываясь поверить в то, что всё так закончилось.

Десять лет прошло. А до сих пор больно.

А теперь всё снова вернулось, повторяется, но на этот раз со мной. Вот только я не сдамся, не позволю себя сломать.

Стив видит меня насквозь, читает каждую эмоцию и моё состояние понимает без труда.

— Мне жаль.

Искренне. Мне не к чему придраться. Почти. Да, ему, наверное, жаль. Вот только это ничего не изменит, не вернёт её к жизни.

Я поспешила сменить тему.

— Ручка сломалась. Чем будем записывать условия?

Оборотень не спешил отвечать, изучая меня.

— Запишем, как только всё обговорим. Ты не хочешь принимать от меня дорогие подарки?

— Никакие не хочу.

— Так не пойдет, Мари. Давай определим хотя бы границы стоимости. Например, десять тысяч.

— Что десять тысяч?

— Подарки не крупнее десяти тысяч.

— Ты ведь не отстанешь, да? Хорошо. Согласна, — ответила я, тяжело вздохнув, и взглянула на часы. — Мне на работу пора.

А тут меня ждал новый сюрприз.

— Я отпросил тебя у начальства, — совершенно спокойно и даже деловито ответил мужчина.

— Ч-что? Что ты сделал?

— Ты же всё прекрасно слышала, Мари. Я ведь понимал, что мы не уложимся в час, поэтому предупредил твоё начальство о том, что ты немного задержишься.

— Когда?

Он ведь при мне никому не звонил! Я бы заметила, услышала, догадалась. Это что получается? Оборотень заранее договорился? Знал, что я поеду с ним сюда, что мы задержимся? Этот модифицированный знал всё наперёд, и я лишь играю под его дудку, изображая из себя самостоятельную и независимую личность?!

Вот тебе и независимая личность.

— Какая разница, Мари. Главное, что тебе не надо спешить на работу.

— То есть ты всем показал, что я твоя ручная игрушка, которая покорно ест из твоих рук?!

— Для ручной зверушки ты слишком непослушная и своевольная, — попытался пошутить он.

Не вышло.

— Ты не понимаешь? Теперь все на работе считают, что я твоя любовница.

— Тебя так волнует чужое мнение?

— Я не могу себе позволить иного. Когда ты исчезнешь, мне придётся с этим жить!

— А если я не собираюсь исчезать?

Это было выше моих сил. Он не понимал, в какую передрягу я попала из-за него. Не хотел понимать. Для него важно лишь одно: заполучить меня. И всё!

Больно. И гнев уже сдержать невозможно.

— Слушай, Стив! — прорычала я и замерла, неожиданно поняв, что впервые обратилась к нему по имени.

И поняла это не только я.

Расслабленность исчезла. Мужчина тут же напрягся, и воздух между нами буквально заискрил от напряжения. Его глаза стали совсем янтарными, а я…я стала мухой, которая угодила в этот янтарь, нарушив еще одно правило: не обращаться к чистокровкам по имени.

— 17-

У каждого из нас есть границы личного пространства. У кого-то они большие и табличка на лбу: «Не подходи — убьёт». У кого-то узкие и извечное желание обниматься и прижиматься к другим.

Но это у людей, у модифицированных свои законы и порядки. Тут дело не в прикосновениях, а в границах, которыми они себя окружали.

Называть оборотня по имени можно и не противозаконно. Обращаться тоже. За это никто не съест и даже не покусает. Только есть одно маленькое, но очень важное исключение. Если это не чистокровка. Потому что для вышеуказанного подвида личное обращение — это как помахивать нижним бельём у них перед носом. Призыв, согласие и ступень, ведущая прямиком в пропасть.

И я только что на неё ступила.

Вот как охарактеризовать своё поведение? Тупизм и кретинизм в квадрате. Можно было списать всё на нервы, на взгляд, который не давал покоя и заставлял совершать ошибки. Но разве это изменит произошедшее?

Дура! Это же надо было так сорваться, разозлиться, чтобы забыться до такой степени, чтобы произнести его имя вслух. Я ведь и мысленно старалась как можно меньше так к нему обращаться. Не помогло.

Сердце словно пропустило удар, а я всё никак не могла вырваться из плена его глаз.

Все принципы просто растворились. Теперь я могла на собственной шкуре понять Элис, мать и всех остальных. Когда воля подавлена и сделать ничего нельзя. Задыхаешься, дрожишь и сходишь с ума от желания… ощутить его прикосновения, поцелуи.

Мои холодные пальцы в его неожиданно горячих руках. И когда только успел взять?

Медленно поднёс к лицу, продолжая удерживать меня взглядом, не давая перевести дух, вырваться.

Дыхание обожгло. Колкой иголкой прошлось по коже к самому сердцу.

Мне надо вырваться. Мысленно я уже пару секунд кричу об этом, а тело не подчиняется. И это ощущение обречённости не покидает.

— Мне нравится, когда ты обращаешься ко мне по имени, — сообщил оборотень, продолжая греть мои руки.

А мне ему даже сказать нечего. Лишь прикусила губу. Не до крови, но близко.

И неожиданно это помогло. Он перевёл взгляд с глаз на губы, и я смога выдохнуть.

Дёрнулась, убирая руки. Мужчина удерживать не стал.

— Злишься.

— Никакого соглашения не будет, — срывающимся шёпотом выдала я.

Меня затрясло. Слишком далеко зашёл этот разговор. А я-то, наивная, думала, что этот оборотень сдержит своё слово.

Его недовольство я чувствую кожей, как и голод, который таится за золотом его нечеловеческих глаз.

— Это не воздействие.

Но я уже не верю и хочу как можно быстрее убраться отсюда. От него.