Сны Эйлиса (СИ) - "Сумеречный Эльф" - Страница 56

Наверняка Нармо постарался, ведь башня чародеев кровавой яшмы никогда не славилась богатым собранием книг. Не находилось у них и самоцветов, которые записывали знания, как странные устройства на Земле. Да и Нармо, кажется, никогда не отличался любовью к чтению. В его стиле: раскопать, разворошить, порушить то, что веками хранилось, как и древние курганы.

К ногам Раджеда прилетела откуда-то выпавшая страница с портретом женщины, в котором отчетливо проступали черты Илэни. «Так вот в чем твой секрет, Сарнибу!» — догадался янтарный льор, тут же понимая и причины некоторой неприязни со стороны малахитового. Ревность? Любовь? Неожиданно! Как и то, что совершал Раджед, блуждая в плотном дыму, лишь магией защищая лицо от вездесущего удушающего смрада.

Свое присутствие приходилось скрывать, тщетно пытаясь понять, почему врагам удалось вторгнуться в малахитовую башню. Где-то оборвалась связующая нить, точно захлопнулась ловушка. Раджед подозревал о новом неведомом изобретении Илэни, не догадываясь, что оно собой представляет, как работает. Если бы защита башни оказалась восстановлена, то малахит отринул бы непрошеных гостей, создавая взаимное поле с хозяином-чародеем. Но поиски бреши в нитях магии требовали времени и напряженной сосредоточенности.

Это свою башню Раджед знал наизусть — каждый сад, каждый лепесток на розе, количество колонн в галереях и хитросплетения лабиринта комнат. Но в чужой все представало иначе, перед ним на уровне нитей мироздания распростерся запутанный орнамент, напоминавший мозаику с изображением животных и птиц, трав и цветов — всего, что утратил Эйлис. Так отобразилась другая скорбь Сарнибу? Поразило, как много лет этот человек скрывал свою боль, не переводя ее в слепой гнев или месть. Может, он просто смирился, может, на что-то надеялся или ждал чего-то, кого-то. Наверное, впервые Раджед задумался о причинах и мотивах других.

Он все не находил хозяина башни. Если магия не рассыпалась, значит, он еще оставался в живых. Только вдоль малахитовых линий стелились черные змеи и алые языки пламени — верная примета двоих льоров. Эти чудовища терзали светящийся орнамент, призрачные рептилии истребляли прозрачных птиц, огонь поедал густые заросли.

Раджед созерцал эту картину сразу на двух уровнях реальности, постепенно научившись намеренно проникать и на второй, почти недоступный. Многие льоры лишь инстинктивно пользовались этой силой, не до конца созерцая нити. Ныне же проступал рисунок колдовства, схлестнувшаяся борьба не только сил, но и душ, воли, намерений. Завораживающе и пугающе, если бы оставалось время поразмыслить над этим. Но Раджед решительно двигался по направлению к врагам, к эпицентру боли, которая искажала весь узор.

Нападать сразу льор не торопился, пряча свое присутствие. Пришлось спуститься на первый этаж по винтовой лестнице и убрать защиту с глаз и ноздрей, перекинуть ее на маскировку. Сразу запершило в горле от дыма. Из-за этого терялось напряженное созерцание линий магии, они меркли и тускнели, воспринимались скорее на уровне осязания, как и у большинства. Все льоры слышали песню самоцветов, ощущали колыхания магии, но лишь единицы видели полную картину, как дополнительную реальность, которой возможно управлять, лавировать сквозь потоки, уклоняться от угроз.

Раджед с удивлением отмечал, что его новые способности открываются на пределе стресса, который он раньше не испытывал: он тревожился за жизни других.

Когда умерла мать и был убит отец, он еще не до конца освоил колдовство, не раскрыл силу самоцветов, поэтому тогда не удалось никого защитить. Когда они с Илэни воевали против Аруги Иотила, чародейка и сама летела вперед на крыльях своей ярости и безумия. Теперь же ситуация непривычно поменялась. Защищать кого-то или спасать казалось странным. Но, кажется, именно это позволило заново прозреть, постичь природу магии, что пронизывала весь Эйлис. И в полной мере ощутить, что в ее вечной симфонии не хватает того самого запоминающегося мотива — души, чего-то неуловимого, что поддерживает жизнь и сулит смерть, когда отлетает в иные миры.

Раджед отогнал ненужные ассоциации, потому что мысли о гибели мешают воину. Он глубоко вдохнул, но едва не выдал свое присутствие кашлем, давя его, отчего раненые ребра и грудная клетка болезненно заныли под новым камзолом. Еще одно золотистое одеяние покрывалось сажей и пеплом, который оседал и на волосах. Но вся эта мишура мало волновала. Раджед опасался опоздать, прийти не вовремя. Впрочем, едва ли София смела бы осуждать в таком случае. Он ведь пытался. Или этого мало? Мало. Он бы не простил и себя, эту преступную леность и замкнутость на себе.

Может, и прав оказывался Сумеречный: он был способен на лучшее. Раджед и сам захотел поверить в это, не подвести, выполнить обещание, которое без слов связало их с Софией. Пробираясь в дыму на звуки голосов врагов, он даже не думал о цене, которую желал получить. К тому же из всех углов наползала жгущая языками пламени неизвестность.

Все еще не обнаруживалась брешь, через которую текла скверной магия топазовой башни. Но вот мелькнули силуэты: двое неприятно знакомых чародеев и малахитовый льор, израненный лезвиями, поставленный на колени, связанный призрачными цепями. Кровожадность и тьма — два начала, что объединились и, кажется, намеревались уничтожить последних обитателей Эйлиса. Предоставлять им целый мир Раджед не собирался, у него всегда оставался план на крайний случай, созвучный с его собственным последним вздохом. Но проигрывать на этот раз он не намеревался, о нет, он хотел взять реванш.

Впрочем, для спасения Сарнибу требовалось именно «починить» магию его крепости. Но и бросать в таком состоянии малахитового чародея означало отдать его на растерзание. Все явно шло к хладнокровной казни. Уж неизвестно, насколько ожесточенная борьба происходила. Судя по многочисленным отметинам и обрушениям замка, хозяин не сдался без боя. Но вот он попался, пронзенный заклинанием неожиданной боли топазовой чародейки, действие которого читалось на сведенном судорогой лице. Сражаться он уже не мог, значит, наставало время для финального допроса и беспощадного умерщвления. Янтарный льор притаился за изгибом лестницы, выжидая удобный момент для атаки.

— Где девчонка? — спрашивала ледяным тоном Илэни, постукивая каблуками по мраморному полу.

— Ушла, — отвечал непокорно Сарнибу, следя взглядом за перемещениями чародейки. Ох, не та женщина изображалась на старом портрете, не тот образ хранил в сердце отвергнутый влюбленный. Раджед невольно представил, что София тоже способна так измениться от причиненной боли, но отогнал жутковатое наваждение.

— Ты нашел способ открыть портал в янтарную башню? — спрашивала тоном опытного палача Илэни, лишь слегка сжимая пальцы. Но действие ее магии буквально подбрасывало тело малахитового льора, точно его связывали узлом и четвертовали. Топазовая чародейка удовлетворенно продолжала:

— Хорошо! Тогда ты приведешь нас прямо к порталу!

— Ни за что, — прошипел Сарнибу сквозь сжатые зубы. Ни крик, ни стон не выдавали его страданий, а действие темной магии Раджед только накануне ощутил на себе. От воспоминаний вдоль позвоночника даже прошел холодок, как отголоски фантомной боли.

— Посмотрим, сколько ты протянешь, — искривились кроваво-алые губы чародейки, она плотнее сжала пальцы. Каждое ее движение сулило новые мучения пленнику. Сарнибу изогнулся дугой, точно повешенный на дыбу. Но с губ лишь слетел сдавленный глухой вздох.

Раджед торопливо искал проклятую брешь в магических нитях, однако змеи и огонь слишком назойливо заполняли все пространство «второго слоя». Дойти бы до «третьего», как он мысленно прозвал «рычаги мира», позволявшие управлять, а не просто видеть. Но сосредоточиться мешали насмешливые замечания Нармо и Илэни, а больше всего — чужая боль.

Раджед, наверное, впервые так близко видел пытки. Нет, он, естественно, наблюдал их и в мире Земли, ведал, что и в Эйлисе некоторые правители не гнушались. Но совсем рядом с собой… Еще никогда. Он почувствовал, как это омерзительно. Кого-то мучить. Не так ли он мучил Софию? Кольнуло чувство вины, но затуманилось ужасом настоящего. Приходилось выжидать, потому что стремительная атака не решила бы исход поединка.