Опалённые (СИ) - Поляков Влад - Страница 50

- Да. Это пригодится в будущем. Пули и взрывчатка иногда неуместны.

Тут Ставрогину возразить было сложно. Но заказ, который должен был быть передан – это, по его представлениям, было нечто совсем уж экзотическое. Различные яды, от довольно типичных до весьма редких. Хитроумные и очень компактные устройства, выталкивающие короткую иглу при помощи сжатого воздуха или посредством распрямляющейся пружины. Несколько одно- и двухзарядных малокалиберных пистолетов. замаскированных под совершенно безобидные предметы вроде зажигалок, ручек и портсигаров. Понимал ли он суть? Бесспорно. Сын его старого и увы покойного друга явно планировал вывести устранения врагов РОВС на совершенно новый уровень. И шансы на успешную реализацию таких вот покушений внушали. Да-с, внушали. А пока он лишь сказал.

- Посмотрим, Лариса, что принесут нам эти новинки в нашем нелёгком ремесле. Надеюсь, что мы сможем удержать под контролем джинна, выпущенного из кувшина.

- Об этом мы подумаем завтра…

Цитата из известного американского романа пришлась как нельзя более кстати, немного сняв повисшее напряжение. Теперь оба проводника воли РОВС могли продолжить разговор о деталях, ну а минут через двадцать-тридцать разойтись каждый по своим делам. А дел у них хватало.

***

Коллегия у Менжинского. Много я слышал про это явление, но не рассчитывал, что так скоро там окажусь. Конечно же не в качестве одного из докладчиков, это было бы чересчур. Зато в качестве сопровождающего главы ИНО, как оказалось, я уже вполне соответствую.

Каждой собаке в ОГПУ было известно о тяжелой болезни Председателя. Да и чем именно болеет Вячеслав Рудольфович также тайной не являлось. Сердце у него было ни к чёрту. Стоило помнить и про последствия того, что он в давние времена попал под колёса автомобиля. Даже самые оптимистично настроенные врачи не решили бы пообещать ему более трех, максимум пяти лет жизни. В действительности же многие из имеющих шансы занять его кресло спали и видели скорейшую смерть Менжинского, благо она и впрямь могла случиться в любой день.

Стоило ли удивляться, что почти все коллегии Председатель ОГПУ проводил у себя на квартире, приглашая туда тех, кому требовалось отдать важные распоряжения или выслушать доклады о проделанной работе. Эта коллегия исключением не стала.

Артузов, как глава ИНО, а нынче ещё и зампред, был на множестве подобных, а поэтому не преминул обрисовать мне общую картину и правила поведения.

- Вячеслав Рудольфович интеллектуал и сибарит, - наставлял меня глава Иностранного отдела за день перед коллегией. - Ненавидит отсутствие хороших манер и когда его пытаются перебивать.

- Тогда я объектом его ненависти точно не стану.

- И своеобразный юмор, которым ты, Алексей, отличаешься, ему тоже может не понравиться. Поэтому воздержись.

- Артур Христианович, я же туда как ваша тень иду. Безмолвная такая тень, теням вообще разговаривать не положено. Вы начальник отдела, вы и докладываете. Тем более тема слишком уж важная и опасная, чтобы о ней даже заикался какой-то нам начальник оперпункта.

Попытка поскромничать оказалась весьма кстати. Уже потому, что Артузов посмотрел на меня внимательно, да и заявил:

- Представление к званию начальника горотдела уже готовится. Скоро сменишь свои кубики на шпалу. Агент по особым поручениям у начальника отдела и зампреда ОГПУ со всего лишь четырьмя кубиками в петлицах – это не внушает уважения.

Я начал было, опираясь на трость, вставать, чтобы гаркнуть во всю глотку: «Служу трудовому народу!» Однако, повелительный жест Артузова заставил остаться на своём месте. Вопросительный взглядс моей стороны заставил начальство расщедриться на объяснение:

- Передо мной играть «верного сына партии» не нужно. Тебе нужна карьера и даваемая ей власть. А идеология коммунизма… Таким как ты она недоступна, - тут глава ИНО на мгновение запнулся, словно бы проглотил остаток фразы. Наверняка о том. что и ему, в общем. тоже коммунизм ни разу сам по себе не интересен. Однако вовремя спохватился, уважаю. – Ты должен смотреть и слушать.

- За кем? С какой целью?

- За всеми собравшимися. Вячеслав Рудольфович пригласил к себе на коллегию немногих: меня, Ягоду, Бокия, Молчанова, Леплевского, Паукера.

- Хм?

- Хочешь спросить, по какой причине там появишься ты? – уточнил Артузов. - Иногда кто-то из приглашённых приводит с собой помощников. Это допускается. Если коллегия не начальников отделов а по более узким вопросам, то там бывают очень разные люди. Сам со временем разберёшься.

Интересная такая оговорочка. Хотя я вовсе не против подобного. Чем ближе к главным врагам, тем больше пользы можно из этого извлечь. Вместе с тем я пока так и не понял, что именно хочет от меня начальство.

- И моя задача…

- Проследить за реакцией собравшихся на мой доклад. Меня они знают, а вот тебя нет.

- Молчанов знает.

- Едва-едва, - отмахнулся Артузов. - Сам понимаешь, Алексей, после всего случившегося я не могу быть уверенным в непричастности кого-либо. Сторонников Троцкого и его идеологии оказалось гораздо больше, чем можно было представить. Очень активных сторонников. Трилиссер, Пятаков… Кто ещё окажется не тем, за кого его принимали?

Вопрос был адресован «в никуда», поэтому я и не собирался на него отвечать. Зато в очередной раз порадовался нарастающей подозрительности внутри самого ОГПУ и особенно его верхушки. Пятакова ведь задержали, а потом и арестовали исключительно по общим подозрениям. А потом стали изучать под микроскопом, выискивая следы связей с Троцким, Трилиссером, Блюмкиным и прочими, рангом помельче. Нашли, вестимо! А как не найти, если он в Реввоенсовете состоял чуть ли не с самого начала, да и «заслугами» себя с ног до головы покрыл! А там и финансовые махинации всплыли, и странные аферы с участием зарубежных сообщников. Разбираться в осторожном режиме не стали, сразу включив «режим костоломки». Сразу же выяснилось, что любитель массовых казней сам оказался очень неустойчив не то что к битию по морде лица, но и к обычному психологическому давлению на допросах. Результат известен – признался в грехах как истинных, так и мнимых. Вот только в мнимых очень уж путался, валя всё на других. Дескать, это всё они, запутали, ироды, сбили с пути истинного, пути ленинско-сталинского единственно правильного. Наверняка надеялся на то, что многословные признания во всём, на что укажут, посодействуют дальнейшей судьбе. А это было чрезвычайно сомнительно. Красный голем чувств не ведает, охотно перемалывая всех, кто попался в его руки.

Понимали ли члены «банды красных товарищей», что выбитым признаниям грош цена? Подавляющая часть даже и не думала этим утруждаться, считая признание – любое, пусть даже сапогами выбитое – царицей доказательств. Меньшая же часть, к коим относились Артузов, сам Менжинский и кое-кто ещё – эти считали, что если доказана часть прегрешений, то остальные… это уже вторично. Всё по давней пословице: «Лес рубят – щепки летят». Привычное для носителей коммунизма представление об окружающем мире. но очень уж ошибочное. Оно работает… до поры, а потом ударяет таким рикошетом, что вероятен любой печальный исход, вплоть до летального. Но про это я говорить им не собирался, ибо с чего бы вдруг? Чем им всем хуже, тем лучше нам.

- Для того вы и собираетесь делать тот самый доклад, - без особых эмоций ответил я. – Проверка бывших соратников Льва Давидовича по Реввоенсовету не повредит. Аккуратная проверка, неспешная, без… методов давления.

- Неспешная может не получиться. Ещё одно громкое убийство или даже покушение могут стать критическими. Ты же читал очередное послание «наследников Троцкого».

- Читал. И понимаю наличие весомых доводов в пользу ускоренной проверки.

Более того, я знал, что оно выйдет задолго до его появления в печати. Нынешний Председатель РОВС продолжал развивать столь удачно зарекомендовавшее себя направление, создавая нам, агентам организации на территории СССР, шикарную дымовую завесу. Очередное послание содержало в себе требование к властям СССР и лично Сталину не доводить дело о «троцкистах-террористах» до суда. А если уж и доводить, то с непременным оправдательным приговором. Разумеется, звучало это несколько иначе, не так прямолинейно. В тексте указывалось на категорическую нехватку доказательств, выбивание признаний с помощью физического и психологического давления, напоминалось об отсутствии в СССР принципов состязательности судебного процесса и всё в этом роде. Требование восстановления коллегии присяжных, допуск иностранной прессы…