Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса - Коллектив авторов - Страница 166

В комнате было мало света, а теней – бесчисленное множество.

– Вижу, что вы действительно шет, – произнесла «Джевел Изабель». – У меня нет кресла, которое сможет вас выдержать, но, пожалуйста, располагайтесь.

Она указала на ковер, и Боааз аккуратно опустился на него. Вокруг столько ценных инопланетных вещей – он всерьез опасался что-нибудь сломать. Женщина села, по всей видимости, на свое привычное место. Для человека она была высокой и очень худой. Все тело закрывало наглухо застегнутое черное платье со свободными юбками, на запястьях и шее украшенное кремовыми узорами из материала, похожего на текстильную пену.

Боааз определил у нее все признаки человеческой старости: морщины, белые волосы на голове, глубоко запавшие бледные глаза. Но внешние приметы возраста часто обманчивы. Боааз заметил в ней и черты, свойственные многим существам, с которыми чаще всего сталкивается любой священник, и он помнил, что осведомленность никогда не должна порождать пренебрежение.

«Джевел Изабель» склонила голову. Для нее был ясен его молчаливый вердикт.

– Должно быть, вы не только священник, но и врач, – произнесла она тоном, не допускающим сочувствия. – Вы правильно догадались о состоянии моего здоровья. Давайте сменим тему.

Она спросила, понравился ли ему Баттерскотч и похож ли Марс на его родную планету. Стандартные вежливые вопросы, между ними – короткие необъяснимые паузы. Боааз рассказал о своих планах по сбору минералов и об удовольствии от путешествия. Его беспокоило странное ощущение, что в комнате многолюдно: хотелось оглянуться, убедиться, что на выставленных в ряд роскошных креслах никто не сидит. Но Боааз был слишком стар, чтобы повернуться без видимых усилий, а показаться невежливым ему не хотелось. Когда он заметил, что жилище Изабель (она поправила его, когда он произнес ее имена не в том порядке) было достаточно уединенным, она вымученно растянула губы в улыбке.

– Вы, возможно, удивитесь, но я не страдаю от недостатка общения.

– У вас есть ваши воспоминания.

Изабель смотрела куда-то ему за плечо.

– Или у них есть я.

Он не думал, что завоевал ее доверие, но перед его уходом они договорились, что он придет еще раз; она была очень щепетильна насчет деталей будущей встречи.

– Через десять дней, – сказала она. – Вечером, в полнолуние. Постарайтесь не забыть.

Когда он вернулся к ожидающей его повозке, туманные окраины Баттер- скотча уже не казались ему такими зловещими. Он правильно сделал, что пришел, и шутки Конрада обернулись во благо, иначе бедная женщина могла бы остаться без утешения, даруемого Пустотой. Здесь несомненно нуждались в нем, и он постарается сделать все, что сможет.

Он все еще чувствовал глубокое удовлетворение, когда повозка доставила его к зданию Старой станции. Он даже попытался сострить в разговоре с человеческим ребенком об этих замечательных скальных образованиях. Неужели одним прекрасным вечером они тоже пришли сюда из пустыни в поисках глотка чего-нибудь горячительного? Юноша, казалось, оскорбился.

– Когда станция строилась, они уже были на этом месте. Если бы на Марсе, мессир, водились живые камни… – юноша выпрямился во весь свой хилый, тщедушный рост и сердито уставился на шета, – нас бы здесь не было. Мы бы улетели домой и оставили Марс существам, которые на нем обитают.

Боааз зашагал прочь, вполголоса посмеиваясь. Дети! Но после того, как он пообедал в достойном уединении – как и всякий достопочтенный шет, он не мог есть на публике, – он решил воздержаться от общества Конрада. «Безумная старуха» занимала все его мысли, и он обнаружил, что вздрагивает каждый раз, стоит ему только подумать о повторном визите. Много раз он встречался с теми же проблемами, которые мучили Изабель, но раньше ему никогда не было страшно.

«Старею», – подумал первосвященник.

Он отправился в постель рано, но долго не мог уснуть: его не отпускало смутное ощущение, что он сделал какую-то глупость и ему придется поплатиться за нее. Дикие, опасные существа пытались пробраться в его комнату, скребли по пестрой внешней оболочке Старой станции, старались нащупать слабое место… Вынырнув из беспокойной дремоты, он собрался с духом, чтобы встать и включить прозрачность, хотя – и он отлично это знал – комната его выходила на внутренний дворик, а на Марсе не водились дикие животные. Снаружи было тихо. Прямо перед Боаазом под светом уличных фонарей стояло несколько грубых скал причудливой формы, от них веяло неясной угрозой. Они всегда были на этом месте? Ему казалось, что нет, но кто знает.

Звери затаились, слепые и скрытные, ожидая, пока он снова уляжется на место.

– Я действительно старею, – пробормотал Боааз. – Похоже, мне просто показалось.

Он уснул и видел, будто снова оказался в модуле человеческой женщины. Изабель выглядела моложе и была гораздо оживленнее. Разум его пришел в смятение. Он не знал, каким образом попал сюда или о чем они говорили. Он советовал ей перебираться в город. Жить так близко к древней пустыне небезопасно: ей там не рады. Она рассмеялась и обнажила руку, восклицая: «Мне нигде не будут рады!» Рука была обезображена полосой символов, вырезанных на тонкой человеческой коже. Изабель сунула ему ближе эти символы; он возразил, что не понимает, что они значат, но ей было все равно. Она ждала другого гостя, того самого, который собирался прийти, когда Боааз нанес, свой первый визит. Она впустила священника по ошибке, ему следовало уйти. «Они из другого измерения! – кричала она охрипшим, безжизненным голосом. – Они ждут у врат и готовы броситься и разорвать. Они когда-то жили со мной, они могут вернуться, стоит только немного сдвинуться множеству измерений Пустоты».

Он был потрясен, когда услышал терминологию своей религии. Потянуло ли ее к Бездне? Начал ли он давать ей необходимые наставления? Его огорчал туман в голове: как он мог забыть что-то настолько важное? Затем с невероятным облегчением Боааз вспомнил, что она посещала Сперанцу. Она не была новичком в межзвездном пространстве, возможно, она что-то знала и о верованиях шетов… Но облегчение сменилось волной ужаса: Изабель смотрела куда-то ему за плечо. Тело с возрастом потеряло гибкость, он неловко повернулся. Ощущение чужого присутствия обрело физическую форму: кто-то сидел в кресле. Огромный, как медведь, больше самого Боааза. Извивающиеся щупальца блестящей плоти потянулись к нему, каждую секунду становясь все более четкими и материальными…

Если оно станет полностью реальным, если оно дотронется до него, он умрет от ужаса…

Боааз проснулся, в голове гулко стучало, все тело пульсировало, кровь загустела и поменяла направление во всех сосудах. Кружилась голова, его тошнило, и на грани абсолютной паники он на ощупь нашел аптечку. Дрожащими тонкими пальцами, которые едва его слушались, он натянул маску на рот и тонкие прорези ноздрей и начал жадно глотать кислород.

Немыслимый ужас отступил, давление на черепную коробку ослабло. Сжимая в руках маску, он опустился на бок, заставив заскрипеть прочный прессованный диван. «Это был сон, – сказал он себе. – Просто сон».

Разумом он понимал, что просто переутомился. Перенапряжение в разреженном воздухе окраины привело к кошмарам. Надо было дать себе больше времени на акклиматизацию. Следующие несколько дней он отдыхал, копался на окрестных месторождениях сразу за Ограждением, одетый в марсианский скафандр с полной экипировкой. В качестве проводника его сопровождал юный сотрудник станции. Добыча оказалась невелика – все-таки Баттерскотч был в Путеводителе, – но Боааз нашел несколько неплохих экземпляров для своей коллекции.

Но кошмары не отступали, и временами ему приходилось бороться с въевшимся убеждением, что они реальны. Он будто бы уже посетил Изабель во второй раз, и там произошло что-то ужасное, что не выразить словами… Больше у Боааза не было спокойных ночей. Мерзкие сны преследовали его – хотя первый сон никогда не повторялся, – и Боааз просыпался в страхе и жадными глотками вдыхал кислород, который уже не приносил облегчения.