Моногамист (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна - Страница 136

Не могу сдержаться и целую нежный висок, едва касаясь, только лишь трогая губами, чтобы не дай Бог не потревожить её сон. Мой нос улавливает запах её волос, и всё: я больше не человек, я только мужчина, всё моё существо жаждет близости, но сознание позволит ему лишь один мягкий, нежный, едва ощутимый поцелуй в губы…

Она вздыхает во сне и неожиданно открывает глаза, я выжидаю, притаившись, её веки снова опускаются, а мои непокорные губы уже трогают её плечо…

Лера вытягивается, снова открыв глаза, и смотрит уже вполне осознанным вопросительным взглядом.

— Спи, ещё рано, — стремлюсь замять своё вторжение.

— А ты чего не спишь?

— Сейчас бегать пойду…

— Ааа… — улыбается…

Господи, улыбается! И нет ничего на свете теплее и ярче этой улыбки, ни одно солнце во Вселенной, ни одна гигантская звезда не согреет меня так, как она…

И я улыбаюсь в ответ, нет, плавлюсь в лучах её утренней радости, беспечности, лёгкости и необременённости памятью и думами о прошедшем.

— Ты так… красива… — шепчу, не в силах сдержать свой восторг.

— Утром?

— Особенно утром!

— Сомнительное утверждение!

— Можно поцелую?

— Я зубы не чистила…

— Тебе и не нужно… И я тоже ещё не чистил, а целоваться безумно хочется…

— Ну, если учесть, что спали мы около двух часов, и последнее, что побывало во рту — водка с колой, думаю можно рискнуть, — соглашается с лукавым видом.

И мои губы тут же, едва получив одобрение, с жадностью впиваются в её, терзают, ласкают, сливаются с ними так, словно стремятся срастись, стать одним целым, чтобы ничто и никогда не смогло бы их разорвать…

Но я хочу большего, слишком много во мне страсти в это утро, и потому мой язык уже ласкает её сладкий, и всё ещё сохранивший вкус колы и спирта рот, мои руки стягивают её бельё, потому что я уже не в силах сдерживаться, ведь в последний раз мы занимались любовью ещё дома, и за эти двое суток перелётов и её постоянного нахождения рядом я изголодался как бездомный пёс…

— Мы же договаривались только поцеловаться, — замечает со смехом, не без труда выскользнув из-под моих настойчивых губ.

— Так давай подпишем дополнение к первоначальному тексту договора, — невнятно и хрипло бормочу я.

— У тебя ко всему такой деловой подход?

— Нееет, — тяну, целуя её шею и спускаясь к груди, — к тебе подходов нет вообще никаких, только чутьё, только на него полагаюсь.

— И как? Успешно?

— Чаще всего, но случаются и сбои…

— А… — больше ей ничего не удастся сказать — в это утро я болтать не настроен: хочу любить и любить долго, страстно, срывая её стоны, хочу сегодня много её фейерверков, потому что если их нет, я чувствую, как шатается земля у меня под ногами…

Тот день был хорошим и даже светлым. Наверное, мне хотелось, чтобы он был таким, и именно так я его и видел, ощущал. Но не она, не Лера.

Мы долго занимались любовью, но ласки были скорее только моими, она лишь принимала меня, как, впрочем, и всегда это делала, и я не заметил ничего странного или способного омрачить мои радужные переживания.

После мы вместе пекли блинчики на кухне, и я, не в силах оторваться от теперь уже доступной и такой влекущей женщины, при каждом удобном случае норовил обнять её, мешая ей и лишь путаясь под ногами, как, смеясь, она сказала сама. К девяти утра стали просыпаться дети: самая первая — Соня, почти сразу же за ней Аннабель и Лурдес и последним присоединился к долгому завтраку на палубе Алёша.

Джем, мёд, сливки, кленовый сироп — все дети мои, но вкусы у всех разные, они без конца шумят, что-то требуя, но чаще всего это просто Лерино внимание, и тут я впервые замечаю, что дети ей в тягость… Решаю, что она попросту устала и нуждается в отдыхе:

— Лер, давай я всё же вызову Эстелу, тебе тяжело, я же вижу!

— Не нужно. В кои-то веки выбрались семьёй без чужих людей, без посторонних… В этом что-то есть, согласись!

Действительно есть, нечто большое, мягкое, тёплое и нежное на ощупь, не знаю что это, не счастье, но и не радость, а скорее…удовлетворение… Ощущение удовлетворения от закономерности происходящего, от его правильности, предопределённости.

После завтрака дети скачут у Леры перед носом, выспрашивая, когда мы отправимся на пляж, и будут ли там водяные горки, Лурдес интересует, взяла ли мама купальник, Аннабель просто ноет и просится на руки, и я вижу, отчётливо вижу, что моей жене физически плохо от этого гвалта. Беру детей на себя, веду на пляж, предложив жене остаться и отдохнуть в тишине. И она соглашается… Быстро, почти сразу. И снова я не замечаю ничего такого, что могло бы меня насторожить.

Madonna — Time Stood Still (Extended Version) [2000 OST The Next Best Thing]

На следующий день мы перемещаемся в Санта Фелиу и ещё через два дня в Плая Д`Аро.

Все эти дни проходят спокойно, детьми в основном занимаюсь я, Лера охотно соглашается уединиться в спальне с книгой всякий раз, как я попрошу её об этом. И я вижу, что дети постепенно переключают своё непоседливое внимание с Леры на меня, больше не дёргают её бесконечными просьбами и вопросами, и она становится менее раздражительной и чаще улыбается. Наивный, я полагаю, что верно понял состояние её души и вовремя предпринял шаги, необходимые для её комфорта.

Спустя неделю мы лежим на пляже в шезлонгах, время ланча давно позади, дети сыты и довольны, Аннабель спит рядом со мной, Алёша и Соня строят замки из песка, а Лурдес бегает с ведёрком к кромке моря. Я знаю, что мели там почти нет и удивляюсь тому, как спокойно на это реагирует Лера, ведь один неверный шаг, и ребёнок окажется в смертельной опасности.

Я не спускаю с дочери глаз, а Лера читает очередную, уже, наверное, десятую по счёту книгу. Я рад всему, что радует или хотя бы доставляет ей удовольствие, но потеря бдительности в отношении ребёнка меня пугает, потому что это не Лера. Обычная Лера — мегаконцентрация внимания, когда дело касается её детей, для неё ситуации в которых с ребёнком может произойти непоправимое — нонсенс, у неё всё и всегда под контролем. Именно из-за этого контроля у бассейна появился практически всегда закрывающий его тент, на лестницах установлены барьеры, на розетках заглушки, все провода бытовой техники спрятаны в специальные тубы. Спасибо, борта террас и балконов я сделал достаточно высокими, иначе пришлось бы переделывать, но Лера, сразу после своего приезда, проверила каждую панель на прочность.

И вот теперь её ребёнок у края воды, за которым сразу же следует резкий и глубокий провал, а она спокойно читает книгу. Я слежу за Лурдес, но мысли мои неспокойные вертятся все вокруг жены.

Спустя время Лурдес надоедает беготня с ведёрком, она укладывается Лере под бок и в считанные минуты засыпает. Я перекладываю обеих на стоящие рядом лежаки, укрываю от солнца, беру в прибрежном ресторане себе и Лере коктейли, старшим детям сок и, наконец, расслабляюсь…

День близится к вечеру, жара спала, так же как и моё беспокойство, на меня накатывает волна покоя, беспечности, я буквально проваливаюсь в состояние эйфории, и такое со мной впервые с того момента, как случилась та злополучная авария, после которой любимая женщина, жена ушла от меня. Но в это мгновение я не помню об этом, всё скверное, тяжёлое, болезненное словно размылось на заднем фоне происходящих теперь событий, я впадаю в странное состояние душевного подъёма, наслаждения пребыванием в этом месте, в этой точке времени и пространства, где главным определяющим счастье фактором является физическая близость другого человека — моей жены, моей женщины… И эта эйфория выплёскивается из меня привычным уже жестом нежности: моя кисть ложится на Лерин живот, ласково, успокаивающе поглаживая его. Это не просьба о сексе, это свидетельство души, переполненной нежностью, радостью от обладания самым главным — любимым человеком. Мне хочется выразить то, что так буйно волнуется в моём сердце и словами: