Моногамист (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна - Страница 153

— Да, я не часто говорю это вслух…

— А ей говорил?

— Нет.

— Ни разу не сказал, что любишь?

— Нет.

— Сейчас самое время это сделать, парень.

— Тони, она выживет?

— Я не знаю. Если веришь в Бога — молись.

— Шансы… вы же всегда выдаёте какой-нибудь процентаж на успех, скажи мне, я должен знать!

— Иди и молись, Алекс. Она скоро должна прийти в сознание, не забудь сказать ей то, что должен был давным-давно. Надеюсь, она услышит, поймёт.

Господи, как больно, как же больно…Они уже похоронили её, эти врачи, это же ясно уже… Нет у неё шансов, нет у неё процентов, нет у неё…

Есть! Есть! Есть!

Срываюсь и бегу по коридору, врезаюсь в какую-то девушку в зелёном больничном костюме:

— Где Валерия Соболева?

— В хирургии…

— Как туда попасть? Проведите меня!

Девушка молча кивает, и я вижу в её глазах ужас, понимаю: этот ужас внушаю ей я. Или моё лицо… Или мои обезумевшие глаза…

Я вижу белое, залитое светом помещение, десятки медицинских устройств, помогающих моей Лере жить, большую кровать с голубыми простынями, и под одной из них самого дорогого мне человека, существо, без которого я умру сам, погибну, задохнусь, не выживу, да и не хочу я жить без него…

Я вижу её голые плечи и понимаю, что она полностью раздета и лишь укрыта простынёй — мне жутко хочется её одеть хоть во что-нибудь, потому что без одежды на ней словно нет защиты… На лице её кислородная маска, но даже через прозрачный пластик я вижу, что губы совершенно белые, лицо бледное и под глазами залегли неестественные круги, такие, каких не бывает у живых людей…

И тут начинается страшное…

Начинается оно с мысли, что всего несколько часов назад, днём, а сейчас поздний вечер, так вот, днём она была живая, в сознании, её губы были тёплыми и яркими, они целовали мои так страстно… А внутри неё был мой сын, и мы ждали его появления, вместе ждали так, как не ждали ещё ничего… Потому что в этом ребёнке для нас был какой-то особенный смысл, понятный только нам двоим, и ради этого смысла моя жена пошла на риск, поставив под угрозу свою жизнь и здоровье… Теперь ребёнка больше нет, а моя женщина, моя любимая жена, моя Лера, да, та самая Лера, которая снится мне всю мою жизнь, которую я люблю без памяти, без которой высохну сам от тоски и боли, она сейчас лежит в этой постели едва живая, изувеченная, лишённая сознания, слабая и беззащитная, как никогда…

Я должен был защитить её, уберечь…

Ну почему я ушёл, Господи, почему не послушал своё сердце раньше, оно ведь чувствовало, всё знало…

Глава 79. Единое целое

Natasha Atlas — Maktub

— Алекс, возьми себя в руки, мужик! — в ушах хрипит знакомый мужской голос. Только вот чей… Марк? Пинчер? Тони?

Или все сразу… Голоса, голоса, голоса, призывы… Тони регулярно мне что-то вкалывает. Я потерял счёт времени — сколько раз за окном ночь сменила день, а день ночь, я не помню.

Голоса, лица, мужские, женские, увещевания, требования и просьбы собраться, быть стойким…

Выхожу из бокса, направляюсь в туалет — мой организм продолжает жить, а что происходит с душой — я не знаю, всё в каком-то тумане, блуре… Я знаю, что у меня горе, и я в нём живу, мой мир — белая комната с широкой кроватью, на которой лежит абсолютно голое, обвитое трубками существо, которое почему то ассоциируется с самим собой — я там лежу, я там…

В фойе вижу десятки знакомых лиц. Мария уже промывала мои мозги дважды, Алёшу я отсылал куда подальше и только сейчас замечаю опухшие глаза — он постоянно плачет, как, впрочем, и я… Только в последние часы у меня на это, кажется, уже не осталось сил. Даже Марго, супруга Тони здесь, и у неё тоже красные глаза.

— Парень, пора сделать укол, — глухо сообщает мне голос Тони.

Тони… Он уже давным-давно перестал быть только доктором и соратником филантропа, он стал другом, мы много общаемся, даже наши дети и жёны дружат. В последние два года Марго и Лера много времени проводили вместе, занимаясь шопингом, красотой, детьми или же просто выезжали выпить кофе и потрепать языком на свои женские темы. Именно поэтому Марго тоже здесь.

— Нет, хватит уже, мне нужна ясная голова.

Именно. Ясная голова. Это — та самая постоянно ускользающая от меня мысль, которую я пытаюсь ухватить вот уже неопределённое количество времени.

— Парень, у тебя психика поломана, ты не вывезешь! Только препараты, это не обсуждается. И минимум ещё пару недель…

Ещё пару недель… Пару недель, после того, как она…

— Я должен держать всё под контролем, но не могу… У меня всё плывёт перед глазами, как я могу за что-то отвечать, если с трудом соображаю, кто я, и какой сегодня день?

Странно, как чётко я говорю и складываю фразы… В последнее время у меня совсем уже это не получалось.

— Алекс, она… уходит. Это вопрос времени. Ты не один, у тебя есть мы, есть дети, ты должен уже сейчас думать о них! Она бы именно этого хотела от тебя, понимаешь?

— Да, она хотела… Она хочет!

В моём медленно проясняющемся сознании всплывает картина: я на полу у кровати, шепчу в миллионный раз «Я люблю тебя!», внезапно её глаза открываются, смотрят в мои так осознанно, словно мы не в больнице, а дома или в ресторане, или в её кабинете, на лице строгость, она журит меня взглядом и исследует, как отреагирую на порицание. Холод ручейком скатывается по моей спине, мне страшно, мне до ужаса страшно — слишком неживой этот взгляд, потусторонний, пугающий:

— Не бросай детей! — ясный, чёткий, спокойный голос просит меня… Нет, не просит, приказывает! Она говорит таким тоном, с каким даже спорить страшно.

— Пообещай! — на этот раз уже шёпот, скомканная просьба.

— Пообещай мне, что не бросишь детей! — а это уже мольба, срывающимся от боли голосом.

Что это? Воспоминание или плод моего воображения? Сложно понять. Я умываюсь холодной водой и долго смотрю на своё отражение в зеркале и… с трудом узнаю себя: щетина минимум двухдневной небритости, сколько же времени прошло? Но, главное, я выгляжу старше — у меня седые виски… Боже… Я поседел за эти часы… или дни… Не важно.

Важно другое воспоминание или… видение, не знаю что это было, но она приходила в себя во второй раз и сказала, что ей больно… И я просил медсестру добавить ей обезболивающего, та отправила меня к врачу, и дежурный хирург заявил, что моя жена уже получает максимальную дозировку самых эффективных лекарств и в принципе не может чувствовать никакой боли…

Тогда, почему ей больно?

Мне нужна ясная голова, ясная голова…

Возвращаюсь в бокс. Тони вновь настаивает на инъекции, я отказываюсь.

— Алекс, ты слетишь с катушек, ты не вынесешь этого, поверь, я знаю, что делаю, послушай меня, чёрт тебя возьми!

— Мне нужна ясная голова, — повторяю как зомби одну и ту же фразу, одну и ту же мысль, вцепившись в неё зубами так, словно это мой единственный шанс к спасению.

Проходит время, свет тускнеет — сейчас вечер. В холле никого нет — я всех разогнал и не выбирал выражений. Просил оставить меня одного: мне нужная тишина. Не знаю зачем, я просто так чувствую, так ощущаю — так нужно.

Чувствую запах женских духов и мягкую тёплую руку у себя на плече. Моя голова опущена и лежит на сложенных на постели жены руках. Я не знаю, я спал, или просто пребывал в каком-то зависшем состоянии, но, подняв глаза и увидев перед собой Наталью, понимаю, что голова стала легче, мысли чётче, яснее, конкретнее.

— Наташа?! Что ты здесь делаешь? — спрашиваю.

— Мне позвонила твоя сестра, — отвечает шёпотом, проглатывая слёзы.

— Ты то чего плачешь? Вы даже толком не были знакомы…

— Были. Но я плачу не о ней, о тебе!

Вздыхаю глубоко, долго, протяжно и впервые осознаю, как же сильно на самом деле устал.

— Я в порядке, — тихо отвечаю. — Уходи, пожалуйста, мне нужен покой и тишина. Я слушаю.

Слушаю? Что именно я слушаю? Спрашиваю сам себя и удивляюсь тому, что со мной происходит: это отходняк после лекарств Тони или у меня раздвоение личности? Или растроение? Часть меня что-то знает, принимает какие-то решения и действует в соответствии с ними, а основное моё сознание понятия не имеет о том, что происходит.