Моногамист (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна - Страница 87

— Не обращай внимания на мою супругу, она у меня язва, причём Сибирская! Господи, как я живу с ней? Что за женщина!? — и тут же заключает в свои крепкие объятия Киру, та лупит его салфеткой по голове, а затем целует в щёку.

— Толик — начальник в полиции, так что, если нужно будет какие-нибудь вопросы решить — обращайся! — гордо объявляет Кира.

— Спасибо, надеюсь, таких вопросов не возникнет, — отвечаю, широко улыбаясь, и слышу, как протяжно вздыхает моя жена.

Я знаю, о чём она, но думать об этом не хочу — в этот приезд у меня совсем другая цель — совместный отдых с горячо любимой супругой! И портить его плохими воспоминаниями я не намерен.

— Жить надобно по совести и по сердцу, дети! — впервые за весь вечер я слышу голос Лериной бабушки, и почему-то тут же вспоминаю Акулину, она и говорила похоже, и одевалась так же, и такой же доброй была.

— Ба, мы как раз так и живём! — резко бросает ей Кира.

А Лерина бабушка ничего ей не отвечает, молчит, поджав губы.

— Бабуль, всё хорошо и у меня, и у Киры, ты не переживай, ты ведь знаешь же, что мы у тебя умные девочки и всё делаем правильно! — Лера кладёт свою руку поверх бабушкиной, и та одариваёт её взглядом, наполненным такой искренней любви и радости, что у меня уже нет никаких сомнений в том, какая из внучек была самой любимой…

И вдруг на повестке дня повис злободневный вопрос:

— А что ты мне привезла? — Кирины глаза впиваются в мою жену, и я понимаю, что настала пора подарков.

— Твои любимые духи, какое-то крутое бельё и пару платьев.

— Мать моя женщина! Меня ж сейчас разорвёт ко всем чертям от счастья! — восклицает Кира.

Я вырос среди женщин, я жил среди женщин, всю мою сознательную жизнь они меня окружали и окружают всегда и везде, поэтому я имею некоторое представление о том, как им угождать. Все, абсолютно все дамы, независимо от возраста и вероисповедания обожают ювелирные украшения, и даже если они говорят, что это не так — не верьте! Это так!

Вопрос подарков я успел проработать досконально, всё-таки речь шла не об очередной вечеринке по случаю Дня Рождения подружки или знакомой, я ехал в Лерину семью. Пришлось совершить набег на ювелирный магазин и оставить там небольшое состояние — на повестке дня у меня было ровно шесть женщин: Кира, её дочь Юля, Лерина мама, бабушка, Сонечка и, конечно, сама Лера.

— Что ты, Алекс! Это же так дорого! Но божечки мои, какая ж красота! А Валь? Ты только погляди, какая невероятная красота! — глаза моей тёщи горят восхищением.

— Ой, да вы что, куда уж мне в мои то годы, посмеяться что ль решили, — восклицает Старенькая бабушка, но не выпускает из своих рук коробку с серьгами.

— О, Боги! Да у меня просто нет слов! Это ж первые в моей жизни брюлики, глазам не верю, кто-нибудь, ущипните меня! Алекс… Я люблю тебя! Слушай, приезжай почаще, а!? Обалдеть, скажу на работе, что на мне брюлики, так не поверят же сучки! — это Кира. Кто ещё может так плескаться своими восторгами?

Лера заглядывает в Кирину коробку, в которой находится моя признательность ей за всё то хорошее, что досталось мне благодаря ей, ведь именно она была матерью Лериным детям в то время, когда сама Лера спасала меня, да и не только тогда.

— Ох ни хрена ж себе! Да ты её балуешь, Алекс! У неё в носу будет свистеть от таких подарков!

— У самой у тебя свистеть будет! Ты что? Жадина, да?

— Да почему сразу жадина? Куда ты их надевать-то будешь? В контору свою?

Лера добродушно посмеивается, а Кира обиженно надувает губы:

— А вот возьму и воспользуюсь приглашением Алекса, поеду к тебе в гости, и ты поведёшь меня в ресторан!

— Ну, если так только, — Лера вытирает уголки глаз, в которых у неё нарисовались небольшие слёзы от смеха.

— А я поддерживаю свояченицу, — объявляет Анатолий. — Незачем мою жену так баловать, я её к экономии приучаю, а некоторые, — тут он указывает на меня, — мне всё портят! Теперь она точно шубу захочет и на Канары слетать! Вся выправка теперь насмарку!

— Да, это уж точно, ты меня к экономии приучаешь, как тот цыган кобылу!

— Какой ещё цыган? — интересуюсь.

— Ну, был такой цыган румынский, жааадный — прижадный, — тут Кира с особым усердием проедает дыру в своём невозмутимо жующем супруге, — решил он как-то раз дрессировать кобылу свою, так её выдрессировать, — и снова многозначительная пауза для непробиваемого мужа, — чтоб совсем она жрать перестала. Учил он её учил, долго учил, и вот почти уже приучил, а она возьми зараза и сдохни!

Меня разбирает смех, и все остальные смеются тоже, а я всё больше проникаюсь к этим людям…

А Кира продолжает:

— Но это ему просто не кобыла, а дура какая-то попалась. Вот была бы она поумнее, к другому цыгану бы сбежала, да Лер?

В момент виснет неловкая пауза, Анатолий качает головой и потом почти незаметно, но персонально для своей жены, крутит пальцем у виска.

Лерины родители застывают с масками на лицах, не теряется только умудрённая жизнью Старенькая бабушка:

— А ну ка цыть-ка, дура-девка!

Лера смотрит некоторое время на свои руки, затем резкий взмах ресниц и жёсткий взгляд сестре. Не посмотрела, а ударила глазами.

Я почти перестаю дышать, и, как назло, у меня — профессионала в налаживании контактов, ни единой мысли в голове как сгладить ситуацию. Я вообще дико и совершенно нетипично для себя скован в этой семье, даже напряжён и на удивление молчалив.

Старенькая бабушка одним махом разряжает сжатый воздух нашей компании: протяжным добрейшим голосом зовёт Соню, сидящую у меня на руках:

— Сонь, а Сонь, а ну-ка иди-ка ты к бабушке, унучечка! Дай-ка хоть поважать тебя, ты гляди, какая ты стала, прям девица! Ну точная девица!

Соня зарывается лицом мне в подмышку, сжимая крепче меня своими ручонками, и глухо заявляет:

— Я хочу у папы…

На этот раз лица вытянулись не только у моих тестей, но даже и у Киры с Анатолием, а у Лериной мамы лицо так скривилось, будто она вот-вот заплачет. Лера даже бровью не повела — вот умеет она делать так, что не поймёшь, что там у неё на уме! Мою душу согрела только бабушкина реакция — та расплылась в улыбке, одарила меня полным восхищения и даже какой-то особенной благодарности взглядом:

— Ну, а бабунечка тебя ждала-ждала, все глазоньки в окошечко проглядела: а где же моя Сонечка, а что же ж это она ко мне так долго не едет, а я же ей зёрнышек из семечек наковыряла!

— Зёрнышек? — Сонина голова в момент выныривает и уже заинтересованно исследует глазами бабушкины руки.

— И ореховых тоже! Глянь-ка, чего у меня тут в платочке!

Соня тут же срывается, напрочь забыв обо мне, и летит к бабушке, топоча по деревянному полу просторной столовой.

— Ты гляди, помнит же ж, — уже самой себе комментирует Старенькая бабушка.

А я чуть не прослезился: это что такое? Реинкарнация Акулины? Да вряд ли, они точно жили в одно время на этой планете… Где-нибудь в 50-х…

Вечером уже:

— Лерочка, я постелю вам в папиной комнате — там кровать большая, Алёшу пусть Кира к себе на ночь забирает.

— Нет! Они ночуют у нас, — встревает Кира со своей обычной резкостью и безапелляционностью, — дом большой, места всем хватит.

— Не спорьте, — совершенно спокойно отвечает им моя Лера, — у нас здесь есть своя квартира, в ней и будем ночевать.

Кира с матерью обмениваются странными в своей внезапности взглядами: да, это та самая квартира, в которой мы с Лерой были любовниками, она все ещё есть, и мы всё ещё можем в ней жить. Упс, как неудобно вышло — наше прошлое никого не радует, и как бы щедро мы не улыбались друг другу и не заключали в объятия, все деликатно молчат про одно и то же: я разбил чужую семью, эгоистично присвоил себе чужую жену и чужих детей, сделав одного человека несчастным, а всех присутствующих обрёк на постоянную неловкость и борьбу с чувством «Всё это неправильно, товарищи!».

Неожиданно на помощь приходит Алёша, нарушив затянувшуюся паузу своим заявлением: