Шато д'Иф и другие повести (ЛП) - Вэнс Джек Холбрук - Страница 138

Погруженный в задумчивость, Эрн вернулся в каморку. Чуть погодя мимо проходила одногребневая рабыня. Эрн подозвал ее и объяснил ей свои пожелания. Она удивилась и встревожилась, хотя и не слишком противилась его намерениям: «Тебе не полагается так себя вести! Что подумают остальные?»

«Ничего не подумают, если ничего об этом не узнают».

«Верно. Но разве это возможно? Я — одногребневая, а ты — двухгребневый...»

«Мы никогда не узнаем, возможно это или нет, если не попробуем — каковы бы ни были божественные принципы!»

«Что ж, если тебе так хочется...»

Заглянув в каморку, надзиратель ошеломленно уставился на совокупляющуюся парочку: «Что тут происходит?» Приглядевшись, он отшатнулся и выбежал на двор с криками: «Урод, урод! Среди нас урод! К оружию, убейте урода!»

Эрн вытолкнул рабыню из каморки: «Смешайся с другими и ни в чем не признавайся! А теперь мне пора уходить». Он выбежал на главную улицу, озираясь по сторонам. Оповещенные о чрезвычайной ситуации, стражники надевали приличествующие случаю доспехи. Воспользовавшись этой задержкой, Эрн поспешно покинул поселок. За ним с угрозами и ритуальными оскорблениями гнались двухгребневые. Путь к морю по тропе, ведущей от столбов через лес, был закрыт для Эрна. Поэтому он побежал в другую сторону, к отвесному утесу. Маневрируя между веерными деревьями и завесами червячной лозы, он спрятался за густой порослью грибов и смог, наконец, передохнуть — преследователи с алебардами в руках промчались мимо.

Выбравшись из укрытия, Эрн стоял, размышляя о том, куда он мог бы пойти. Независимо от того, следовало ли ему на самом деле считать себя уродом, двухгребневые очевидно проявляли по отношению к нему необъяснимую враждебность. Почему на него напали? Он не причинял никакого ущерба и никого преднамеренно не вводил в заблуждение. Всему виной были, конечно, одногребневые обитатели прибрежной деревни. Они надули двухгребневых — нарочно нанесли ему раны, зарубцевавшиеся на голове так, чтобы они напоминали параллельные гребни. Ответственность за это никак нельзя было возложить на Эрна. Ошеломленный и подавленный, Эрн направился к побережью — там, по меньшей мере, он мог бы раздобыть какое-то пропитание. Когда он пересекал торфяное болото, стражники заметили его и тут же завопили: «Урод! Урод! Урод!» И снова Эрну пришлось спасаться со всех ног, бегая зигзагами по смешанному лесу саговников и столбовых деревьев и постепенно приближаясь к громоздившемуся впереди утесу.

Теперь ему преграждала путь высокая каменная стена: судя по всему, древнее сооружение, покрытое черными и коричневыми пятнами лишайника. Эрн побежал вдоль стены, пошатываясь от усталости; стражники с алебардами догоняли его, продолжая вопить: «Урод! Урод! Урод!»

Эрн заметил пролом в стене и, проскочив через него на другую сторону, бросился под прикрытие перистолистного кустарника. Стражники остановились перед брешью и перестали вопить. Теперь, судя по всему, они о чем-то спорили.

Отчаявшись, Эрн ожидал, что его вот-вот найдут и прикончат — кусты, несомненно, обыскали бы в первую очередь. Наконец один из стражников опасливо сделал пару шагов; проникнув через пролом, но тут же испуганно вскрикнул и отскочил назад.

Эрн слышал, как удалялись шаги стражников. Наступила тишина. Он осторожно выбрался из кустарника, подошел к пролому в стене и выглянул наружу. Двухгребневые стражники действительно ушли. «Странно!» — подумал Эрн. Они, конечно же, понимали, что он спрятался поблизости... Эрн повернулся. В десяти шагах стоял самый большой двуногий из всех, кого Эрн когда-либо видел. Опираясь на меч, этот самец, почти в два раза больше самого крупного из двухгребневых, мрачно набычился, разглядывая Эрна. Он носил тускло-коричневый камзол из мягкой кожи; на кистях его рук блестели металлические браслеты. У него была толстая, ороговевшая, складчатая серая шкура; суставы его рук и ног были защищены выпуклыми ребристыми костными наростами, создававшими впечатление неуязвимой мощи. Его широкий массивный череп покрывали извилистые впадины и выступы, зрачки горели, как кристаллы, в глубоких темных глазницах. Вдоль его черепа тянулись три зубчатых гребня. Помимо меча, он носил с собой перекинутое через плечо странное металлическое орудие с длинным дулом. Огромный самец медленно шагнул к Эрну. Эрн отшатнулся — однако, побуждаемый каким-то неизъяснимым инстинктом, не пустился наутек.

Самец заговорил — грубо и хрипло: «Почему за тобой охотятся?»

Эрн слегка приободрился — ему придавал храбрости хотя бы тот факт, что этот самец еще его не убил: «Они называли меня «уродом» — мне пришлось убежать из поселка».

«Уродом? — трехгребневый самец рассмотрел череп Эрна. — Но ты же двухгребневый!»

«Одногребневые разрéзали мне голову, чтобы шрамы походили на два гребня, а потом продали меня двухгребневым». Эрн ощупал свой череп. Справа, слева и в центре, почти такие же выпуклые, как шрамы, выступали три гребня. Они быстро выросли — даже если бы он не скомпрометировал себя с рабыней, двухгребневые обнаружили бы обман, как только ему пришлось бы снять шапочку. Эрн робко произнес: «Возникает впечатление, что я урод — то есть, что у меня три гребня, как у тебя».

Трехгребневый самец крякнул: «Иди за мной!»

Тропа пересекала рощу, поднимаясь по диагонали к подножию утеса, а затем поворачивала в долину. На берегу пруда возвышался огромный каменный чертог с двумя башнями по бокам, увенчанными крутыми коническими крышами — несмотря на очевидную древность и заброшенность этого сооружения, Эрн был глубоко потрясен.

Они прошли через бревенчатые ворота на внутренний двор, показавшийся Эрну волшебным, чарующим местом. В дальнем конце двора валуны и водруженная на них поперечная каменная плита создавали впечатление грота. В гроте журчала вода, росли пучки перистого черного мха и бледные саговники; там же была скамья, оплетенная тростником с подбивкой из торфяного мха. Под открытым небом на дворе был устроен «болотный сад», испускавший запахи тростников, пропитанной водой растительности, смолистого дерева. «Это не только приятно, — думал Эрн, — это в высшей степени достопримечательно!» Ни одногребневые, ни двухгребневые ничего не изобретали без определенной, непосредственной практической цели.

Трехгребневый самец провел Эрна через двор в каменный зал, наполовину открытый сверху, чтобы в него проникала освежающая морось; здесь пол был покрыт ковром из утрамбованного торфяного мха. Под прикрытием потолка хранились утварь и пожитки хозяина: горшки и корзины, стол, шкаф, садовые и плотницкие инструменты.

Великан указал на скамью: «Садись».

Эрн опасливо подчинился.

«Ты голоден?»

«Нет».

«Как они узнали, что ты — не настоящий двухгребневый?»

Эрн объяснил обстоятельства, которые привели к его обнаружению. Великан не выразил неодобрения, и Эрн снова приободрился: «Я давно подозревал, что не отношусь к разновидности двухгребневых».

«Совершенно очевидно, что ты — трехгребневый, — сказал хозяин чертога. — В отличие от бесполых двухгребневых, у трехгребневых развиваются все признаки мужского пола. Этим объясняется твое стремление овладеть одногребневой рабыней. К сожалению, трехгребневых самок не бывает». Великан взглянул на Эрна: «Они тебе не рассказали, каким образом ты родился?»

«В результате слияния яиц одногребневой самки».

«Верно. Одногребневая самка поочередно кладет яйца мужского и женского пола, по три яйца в каждой кладке. Сначала яйцо самца, затем яйцо самки и, в последнюю очередь, снова яйцо самца — только в такой последовательности, таковы свойства ее организма. Ее яйцеклад выстлан мембраной; когда она выталкивает яйцо, сжимается запирательная мышца, и мембрана окружает яйцо разделительной оболочкой. Если самка неосторожна, оболочка окружает пару соприкасающихся яиц. Малек-самец разрушает скорлупу, пробирается в яйцо женского пола и сливается с мальком-самкой. Таким образом вылупляется двухгребневый малек. В очень редких случаях соприкасаются таким образом все три яйца, окруженных общей оболочкой. Один из мальков-самцов сливается с мальком-самкой, после чего, увеличившись, пробивается в третье яйцо и поглощает второго малька-самца. В результате на свет появляется трехгребневый самец».