Дорогой отцов (Роман) - Лобачев Михаил Викторович - Страница 51

У этого — крестины, у другого — именины, у третьего— свадьба. Сначала нравилось. Как же: в передний угол сажают. А которая бабенка возьмет да и ущипнет тайком. Жена обижаться, ревновать и требовать, чтобы я с гармонью распростился. Тогда мы решили по свадьбам ходить на пару. Скоро жене и это приелось. Начались у нас раздоры. Не успеем мир заключить, как опять послы идут за мной. Одним словом, от этой гармошки не жизнь, а горчица. Стал я прятаться от послов. Однажды так-то залез я под кровать и лежу, не дышу. Делегация вошла. Поздоровались с хозяйкой, спрашивают меня. Жена отвечает, что меня дома нет. А послы не верят, по избе глазами шарят. На ту беду у меня нога зачесалась. Они хвать меня за ногу и вытащили на свет божий. И смех и грех. И сколько же, ты думаешь, мы в тот раз пировали? Четверо суток. Приехали домой, а у нас тараканы померзли. Последней скотины лишились. Вот как!

Митрич замолчал, прислушался. Иван Егорыч потихоньку похрапывал.

Вот и хорошо, что гармонью убаюкал. Она, эта гармонь, вещь такая.

Прошло еще два дня, а Лена все не возвращалась. Иван Егорыч помрачнел, замкнулся. Ночью ему принесли записку от командира бригады. Иван Егорыч совсем пал духом, сердцем почуял недоброе. Он держал листочек и не решался заглянуть в него.

— Митрич, — позвал он друга. — Почитай, ради бога.

Митрич взял записку, прочел: Ивана Егорыча просили зайти в штаб. Тут он совсем уверился в дурных вестях о любимой дочери. На этот счет у него никаких сомнений не было, и ничего другого он не предполагал. До штабного блиндажа Иван Егорыч шел в каком-то чаду. Полковник тотчас принял Ивана Егорыча.

— Садитесь, — любезно встретил он Ивана Егорыча. — Очень рад с вами познакомиться. Спасибо вам и всем вашим рабочим.

Начало беседы не радовало Ивана Егорыча.

— Вы, товарищ Лебедев, очевидно, догадываетесь, зачем я вас пригласил?

— Догадываюсь, — глухо промолвил Иван Егорыч. — Что же делать? Дорожка теперь у всех одна.

Полковник взял со стола медаль «За боевые заслуги» и подошел к Ивану Егорычу.

— Вручаю вам от имени нашего правительства, — торжественно произнес он. — За ваше боевое отличие в бою под тракторным. Поздравляю, искренне, по-солдатски.

На душе Ивана Егорыча произошло невероятное смятение.

— А еще спасибо вам за вашу дочь.

У Ивана Егорыча дрогнули ресницы. Поблагодарив полковника, он вышел из блиндажа.

Дочь вернулась на другой день поздно ночью. Она принесла в дом великую радость, но сама была не радостна. Все свое будущее она связывала с судьбой Сергея. Но его увезли за Волгу в тяжелом состоянии. Лену уверяли, что Сергей поправится, но именно эти-то навязчивые заверения убедительнее всего говорили о том, что Сергея не спасти. Уже ночь была на исходе, а Лена в немом молчании все сидела на крутом берегу Волги. Уговоры матери поберечь себя еще пуще терзали ее, и Марфа Петровна ушла, чтобы не слышать ее горя, не плакать вместе с ней. Но вот слезы остались в прошлом. Буря выжгла рану. Заживет, затянется ли она? Теперь думы нехорошие обступили ее, морозом по телу бродят, страшное шепчут: «Пропало твое счастье. Не любить тебе больше».

Внизу под горой хмуро шумит Волга. Крепнет ветер, крутеют волны и громче бьются о берег. Что-то общее слышится в темных волнах, как будто и там, охая и вздыхая, плачет больная душа. И хочется Лене сбежать с горы к Волге, к стонущим волнам. Она тихо поднялась, осмотрелась вокруг. Постояла немного и, уверившись в чем-то, бесшумно пошла к Волге.

Ветер дул ей в лицо, парусил темную шапку волос. Отсюда ближе ропот холодных волн. И кажется Лене, что волны заплескивают ей ноги, замывают песком. Лена пошла вниз. «Куда ты, зачем?» Нет, не то: ей не нужен предостерегающий голос. У шипящих волн Лена остановилась. Она, как другу, раскрывала Волге свою душу: «Мне тяжело. Мне страшно. Милая, нет счастья у меня, нет! Что мне делать?»

Вот и солнце выглянуло из-за леса. «Солнце, — прошептала она. — Что он мне говорил о солнце? Ах, да… он любил его, как никто другой, и он, возможно, не пошлет ему больше, своей улыбки. Я за него сквозь слезы улыбнусь тебе, мое милое солнышко».

И Лена скорбно улыбнулась.

Спустя неделю Лену пригласили на беседу к Чуянову — за ним было последнее слово. Чуянов, несколько постаревший, уставший, с припухшими глазами, принял Лену тепло и внимательно.

Лена с благодарностью взглянула на Чуянова. Ей хотелось поскорее получить горячее дело, В работе, в мщении она хотела забыться.

— Не спешите. Садитесь. Как вы представляете себя в тылу врага? — спросил Чуянов.

— По обстановке, Алексей Семеныч.

— Это, разумеется, правильно. Однако…

— Я понимаю вас, — перебила Лена. — Я знаю, что мне делать. У меня есть план.

— Рассказывайте.

Беседа продолжалась сравнительно долго. Чуянов умел слушать и хорошо разбирался в людях, и он точно понял, что из себя представляет Лебедева. Все в ней ему нравилось: живость ума, сообразительность, правильный взгляд на жизнь, но хотелось возразить против быстроты реакции на поставленные вопросы. Там, в тылу врага, это, по мысли Чуянова, могло принести ей немало вреда. И он сказал об этом девушке.

— У вас есть все, что нужно иметь для того, чтобы… — Он не договорил, подумал и, подумав, продолжил: — Вы пойдете за кордон. Там совершенно другая обстановка.

— Я и там останусь советским человеком.

— Это непременное условие успеха. И я верю в этот успех. Но я хочу вас предупредить: у вас чрезмерно непосредственный характер. Это хорошо здесь, у нас, но там… Вы знаете Зину Соину?

— Соину? Не помню. Это какую Соину?

— Ту самую, с которой вы учились в средней школе.

— Не помню. А впрочем, может быть и знала. У нас школа была большая.

Чуянов добродушно рассмеялся. Лена, догадавшись, в чем дело, густо покраснела.

— Прошу прощения, — извинился Чуянов. — Не обижайтесь на меня.

— Нисколько. Я вам очень признательна за предметный урок. Я вас хорошо поняла. Сознайтесь: вы проверяли непосредственность моего характера?

— Да, — подтвердил Чуянов. — Вы с Соиной не учились. Вы понятливая ученица. Вы, разумеется, уже знаете, что с вами будут работать еще два наших товарища. Вам укажут место встречи с ними. Возможно даже, вы встретитесь с Алешей Лебедевым.

— Да-а? — воскликнула Лена со смешанным чувством радости и легкого испуга.

— Возможно, встретитесь, — повторил Чуянов. — Это строго между нами.

Лена целую неделю изучала название населенных пунктов, степных речушек, паромных переправ через Дон; изучала полевые дороги на Калач и Нижний Чир; припомнила и собрала у своих подруг адреса студенток медицинского института, уроженок южных станиц области.

В районе станции Воропоново, в десяти километрах юго-западнее Сталинграда, Лена перешла главную, теперь военную дорогу на Калач. Двумя соображениями она руководствовалась, намечая этот оживленный путь: во-первых, она хорошо знала эту местность, во-вторых, потому, что на Калач гитлеровцы угоняли жителей Сталинграда в свой тыл. Следовательно, полевые войска привыкли к появлению в этом районе цивильных граждан. Ночь была полна шумов. В Сталинград непрерывным потоком шли машины, скрипели гусеницами танки; из города доносилась нечастая стрельба артиллерии.

У Лены вдруг раскрылся чемодан, и все, что было в нем, посыпалось на землю. Внезапный удар грома, сильный и неожиданный, так не испугал бы Лену, как испугал ее шум чемоданчика. Затаив дыхание, она несколько минут стояла в полном оцепенении и только потом, успокоившись, собрала и уложила вещи в чемоданчик.

Время, казалось ей, летело слишком быстро, а ей хотелось ночи длинной, бесконечной. Она не могла больше ни сидеть, ни лежать в степи — безделье становилось невыносимым. Леня взяла чемоданчик и пошла. Она решила за ночь как можно дальше уйти от Сталинграда. В пути обдумывала, как вести себя с врагом, когда встретится с ним лицом к лицу. «На все вопросы буду отвечать твердо, — мысленно рассуждала Лена. — Куда идешь? — спросят, домой — отвечу». «А где твой дом?» — «В станице Нижне-Чирской». — «Откуда это видно?» — «Посмотрите мой паспорт. В нем ясно написано: Антонина Ивановна Сухорукова, родилась в станице Нижне-Чирской, Сталинградской области». Лена пощупала карманы пальто. Там лежали паспорт и удостоверение студентки медицинского института.